Это видения, истинные галлюцинации, запрограммированные сознанием и ожидаемые им, являются в виде мощных психосоматических разрядов. Сознание, пребывающее в режиме привычной динамики, не может иметь «прозрачности», необходимой для контакта, а последний не может называться спонтанным именно по причине того, что в Умном делании сознанием затребована к предъявлению конкретная модель виртуальной реальности. И когда-то она приходит — в оглушающем оформлении психосоматических феноменов, в виде громадного облегчения — наконец, вот оно! — и ощущение наконец-то постигнутой окончательной истины овладевает подвижником.
Хоружий не без оснований считает, что создание условий для снисхождения благодати в том виде, как она представляется подвижникам, может быть обеспечено только способом Умного делания. Хотя особой разницы с тем, что происходит в суфизме, когда исламский мистик попадает в «долину небытия», и христианской благодатью на самом деле обнаружить нельзя, учитывая экстатический характер обеих.
Итак, систематическая долговременная перегрузка психики аскета (называемая «умным деланием»), после определённого накопления воздействия которой бессознательная её часть, доведённая «до ручки», выдаёт сознанию долгожданный запрограммированный мираж, есть не спонтанное событие (под спонтанностью мы подразумеваем процессы, вызванные самой структурой, ей необходимые, но не срабатывание бессознательного в насильственном режиме защиты от нестерпимости «приставаний» сознания), но патологическое «замыкание» психосоматики, подобное машине времени из «Понедельника...» Стругацких, которая отправляла человека не в реальное будущее, а в описанное, уже представленное заранее.
Когда подвижники годами исступленно предавались непрерывной молитве, рано или поздно — это зависело от индивидуальных данных — наступало нервно-психическое истощение, уровень энергии сознания падал ниже какой-то критической отметки. И тогда бессознательное «выстреливало» спонтанным разрядом давно ожидаемого содержания в сознание аскета, уравновешивая таким образом искусственно созданный дисбаланс.
«О внимании можно говорить либо как о свежей идиосинкратической (непосредственной) реакции индивидуума на уникальные свойства объекта, либо как о попытке индивидуума подчинить внешнюю реальность некой предустановленной в сознании индивидуума классификации. Во втором случае мы имеем дело не с познанием мира, а с распознаванием в нём тех чёрт, которыми мы сами же и наделили его. Такого рода «познание» слепо к динамике, к флуктуациям и новизне, это скорее рационализация прошлого (предварительного) опыта, попытка сохранить статус кво» (А. Маслоу, «Мотивация и личность», с.287).
Возможно, что, однажды случившись в сознании подвижника, подобный «пробой» возникал в дальнейшем уже без таких затрат времени и труда. В йоге также отмечается, что поддержание мастерства самадхи во много раз проще, нежели его наработка.
Когда обратная коммуникация происходила в чисто перегрузочном варианте и материал сознания смешивался с бессознательным, могло возникнуть душевное либо нервное расстройство. Если аскет хорошо видел образы, то возникало множество вариантов переживания так называемой «прелести».
Теперь мы подошли к важнейшему различию обратной коммуникации в йоге и раннем христианстве.
Если непрерывная молитва христианских аскетов приводила к подтверждению того, во что уже верило сознание (приведу для сравнения буддийский пассаж: «...Точно зная, что есть благо, он (монах) очищает ум от сомнений» — «Дигха-никая», III, 49), то в йоге бессознательное доводило до сведения личности реальное положение вещей, которое по каким-то причинам было от сознания скрыто, в том числе из-за его ограниченности.
В то время как йогическая интроспекция обеспечивает жизненно необходимое приращение знания, благодать в христианском мистицизме является информационно нулевым состоянием, бесконечным воспроизведением одного и того же переживания, которое, фактически не меняясь, претендует на звание абсолютной и окончательной истины.
Состояние самадхи, или самореализация также вызывает сходное ощущение пребывания в смысловой завершённости, но она, по крайней мере, относится к аспекту объективного, не виртуального бытия. Смысл переживания — ощущение неразрывного и непрерывного единства с миром природы, частью которой ты являешься — пока жив. Но и затем, после распада тленной оболочки, вещества, из которых она состоит, войдут в вечный круговорот энергетических превращений, где не исключена возможность сборки какой-то части материи, из которой ты состоял, в комбинацию новой структуры: «И пылинка живою частицей была, чёрным локоном, длинной ресницей была, пыль с лица вытирай осторожно и нежно: пыль, возможно, Зухрой яснолицей была» (Хайям).
Кроме того, известны различные стадии или степени самадхи, кроме чисто «переживательных» состояний, подобных исихастской благодати (и характерных, например, также для Бхакти-йоги), описываются и такие его формы, когда йог достигает нового видения мира — индийских мудрецов и философов интересовало расширяющееся познание, а не полная его стагнация (застой, от латинского «стоячая вода»), зацикливание на единственной модели представлений.
В Умной молитве бесконечное подтверждение каждым аскетом возможности идентичных переживаний отнюдь не является познавательным процессом. Кстати, сознание человека, будучи даже в типовом повседневном состоянии, походит на прожектор (сравнение принадлежит М.К. Мамардашвили), высвечивающий вещи и события окружающего мира, но луч этого прожектора зачастую обладает очень странным свойством: он не всегда и не полностью освещает то, что есть на самом деле, а как бы проецирует на существующую объективную картину реальности свой собственный «рисунок» ситуации, «накладывает» на реальность своё представление о ней (застилающее действительное положение вещей подобно пелене тумана), которое и видит.
Метафорически можно сказать, что в психотехнике исихазма бессознательное превращается в зеркальный слой, который возвращает сознанию оттиск его собственных ожиданий, иногда в воспалённом, бредовом виде, это зависит от того в каком состоянии само зеркало. Прелесть может производиться чрезмерными эмоциями, наличием которых сознание искажает самое себя даже в обычной жизни, что тогда уже говорить об «умном делании»!?
«Синергия, соработничество Божественной и человеческой энергий — ключевой момент всей икономии Богообщения» (с.127). «И Бог и человек встречаются в сфере личности» (с.128), это несомненно для всех реальных психотехник, когда кто-то или что-то встречается с личностью, представленной в данном сознании, поскольку в любой коммуникации всегда есть две стороны, если сознание отсутствует — кто переживёт благодать, к кому она будет обращена? И если сознание есть место встречи, которое изменить нельзя, то каким оно должно при этом быть? Ясно, что когда человек находится в обычном модусе повседневности, бессознательное не в состоянии выходить на контакт, для этого просто нет «места» и способности к текущему раздвоению сознания, если оно не обладает уникальными особенностями, предрасположением к такому контакту, пример тому — великие мистики Востока и Запада.
Когда сознание стандартно взаимодействует со внешним миром, на это направлена вся его мощность. Если же оно воспринимает само себя, то ему необходимо разделиться, по крайней мере, на две части — воспринимающую и воспринимаемую. Если восприятие извне остановлено и сознание «вычищено» от внешних впечатлений и внутреннего «мусора», всплывающего из личностного слоя, а обыденный «тонус», стандартный уровень активности до определённой степени понижен — образуется своеобразная разреженность его «плотности», тогда информационные массивы бессознательного получают возможность диффундировать в сознание сквозь анамнестический барьер, это и есть то, что называется обратной коммуникацией.
Итак, для возникновения контакта Я-сознание должно подвергнуться предварительной трансформации, которая и составляет часть работы, производимой личностью, с предварительным программированием либо без него. И только от этого зависит «конечный продукт» — хочу ли я получить заранее известное, оживший образ веры, либо условия, которые позволят истине возникнуть по её собственному усмотрению такой, какая она есть и может быть на сегодняшний день мною воспринята.
Как утверждает Гита, одним из главных условий для спонтанного контакта природного начала с человеческим является покой и неподвижность тела и ума. Только «прозрачному», отстоявшемуся от мути желаний либо веры сознанию может быть сказано среди молчания нечто сокровенное, как у Мейстера Экхарта: «Когда все силы отрешены от своих дел и образов, изрекается то Слово...» И тем не менее величайший из великих мистиков не имея, видимо, склонности к визуализации, всё-таки говорит о безусловном программировании мистического переживания: «Дай нам Бог так томиться по Господу, чтобы это заставило его Самого родиться в нас!»
