Едва приступив к наброску, я почувствовал, что это будет не так-то просто. Когда речь идет о портрете, нужно не только перенести на бумагу образ, но и ухватить дух человека или животного, которое рисуешь. К тому времени я изучил Джорджа вдоль и поперек – все его ужимки и повадки, все его причуды, – и мне хотелось изобразить его во всей красе. Для этого нужны были совсем другие навыки, чем те, что я использовал, рисуя окружавшие меня дома, но стоило мне начать, как я понял, что портрет получится особенным. Я нарисовал блестящие глаза Джорджа, его округлый живот, тупой нос. Но главное – я ухватил его самого, моего лучшего друга. Рисунок получился отличным, как я и надеялся. Отложив ручки и взглянув на получившийся портрет, я понял кое-что еще: это был первый рисунок, который я действительно закончил, а что еще важнее – я справился со своим первым заказом. Именно благодаря Джорджу я взял в руки карандаш, и теперь именно благодаря Джорджу мог назвать себя художником. Под рисунком я просто написал: «Пес Джордж. Шордич. Лондон».
– Как здорово! – воскликнула леди, вернувшись.
Впрочем, я не был удивлен. Я и сам понимал, что сумел поймать характер Джорджа, и реакция женщины только подтвердила это.
– Большое спасибо, – спокойно сказал я. – Не могу передать, как мне приятно. Хорошего вам дня!
Я держал себя в руках, но про себя ликовал: «Черт меня дери! Я справился с первым заказом! И получил деньги! Я чертов художник!»
После этого я стал часто рисовать Джорджа. Наброски продавались каждый день. Работники местных офисов, продавцы из магазинов и официанты начали говорить о нас, и неожиданно по Шордичу пошла молва о нас с Джорджем и моих рисунках.
Я чувствовал, что все налаживается. Хоть я и жил все еще за чертой бедности, мои планы отправиться в Хэмпстед и рисовать там отошли на второй план: я не сомневался, что успех ждал меня здесь. Требовалось лишь время, чтобы все получилось, – в этом я был уверен.
– Я справлюсь, – говорил я Джорджу, когда чувствовал, что нам обоим не помешало бы подбодриться. – Я все сделаю.
Джордж при этом всегда смотрел на меня так, словно в эти минуты я проявлял слабость, но я точно знал, что однажды покажу ему, на что способен.
– Не смотри так на меня, маленький негодяй, – говорил я. – Просто подожди – и увидишь.
Однажды в пятницу я сидел на своем обычном месте и рисовал, и вдруг ко мне подошли два парня, которые спросили, можно ли заказать мне рисунок для книги, которую они собирались издать. Это было что-то новенькое. Я знал, что о моих рисунках уже говорят, но книга – это же совсем другой уровень. Звучало профессионально.
– Неплохая идея, – сказал я, и глаза мои загорелись. – Что за книга?
Парни представились – их звали Стивен Моффетт и Стивен Дрэй – и объяснили, что готовят публикацию под названием «Шордич без границ». Оба они были людьми творческими и принялись рассказывать, что в книгу, которая выйдет ограниченным тиражом, войдут статьи, фотографии и картины, которые расскажут об истории Шордича и познакомят читателей с художниками, которые сейчас работают в этом районе. Потом я узнал, что в книгу вошли работы многих талантливых людей, от Трейси Эмин до Гилберта и Джорджа[7].
К тому времени я начал неплохо разбираться в уличном искусстве. Я видел группы, которые ходили с экскурсией по району и рассматривали странные и удивительные вещи вроде картин на старой жвачке, приклеенной к тротуарам, которые создавал Бен Уилсон. Я заходил за угол и оказывался на Грейт-Истерн-стрит, чтобы взглянуть на стену клуба «Виллидж Андерграунд», которая была отведена под уличные картины и на которой рисовали художники со всего мира. И все чаще в разговорах с местными всплывали имена известных уличных художников вроде Стика и Тьери Нуара, как будто бы я должен был знать их, хотя мне эти имена ровным счетом ни о чем не говорили. Я признался в своем невежестве одному из знакомых бездомных, и он мне все объяснил.
– Сходи на Ривингтон-стрит, – сказал он. – Стик рисует человечков с ногами-палками, а Тьери Нуар – это француз, который расписал Берлинскую стену. Он рисует цветные лица с белыми глазами и толстыми губами.
Я пошел посмотреть и оказался совершенно поражен их работами.
Теперь я гордился еще больше – мои рисунки собирались напечатать в книге вместе с творениями таких художников, как они, не говоря уж о Трэйси Эмин и Гилберте и Джордже. Гилберта и Джорджа я даже несколько раз встречал на Хай-стрит. Они жили по соседству на Брик-лейн, и я частенько видел их на улице. Мы уже некоторое время кивали друг другу. Каждый вечер в одно и то же время они проходили мимо меня, всегда одетые в одинаковые твидовые костюмы. Каждый раз они смотрели на мои рисунки и давали мне несколько советов. Я же невероятно гордился тем, что сумел привлечь внимание художников их масштаба.
Должен признаться, я никогда не слышал о ROA, но впоследствии узнал, что это всемирно известный бельгийский уличный художник, известный своими изображениями огромных черно-белых зверей и птиц. В Лондоне его узнали после того, как он нарисовал гигантского кролика на стене звукозаписывающей студии в Хакни и создал несколько невероятных картин в Шордиче.
Через несколько дней я снова встретил двух Стивенов на цветочном рынке возле Колумбия-роуд и протянул им пару рисунков. На одном листе были наброски трех мужских лиц, а на другом – магазин «Кожа и замша» и разрушающееся здание рядом. Я подписал свои работы «Джон Долан. Шордич-Хай-стрит, 2011», взял с них сто пятьдесят фунтов и подписал какую-то бумагу, передав им авторские права на рисунки.
Больше я об этом не думал. Я понятия не имел, станет ли книга успешной и увидит ли свет вообще, но, как бы ни сложилась ее судьба, я был очень рад, что и мне дали возможность внести свой вклад. Я чувствовал, что это еще один шаг на пути к нормальной жизни, и моя уверенность в себе еще немного выросла.
Вскоре после этого случилось вот что. Мы с Джорджем выходили из квартиры, и я вдруг почувствовал жуткую боль в ногах. Просто не мог пошевелиться. В этот момент из квартиры напротив выходил старик, и я заметил, что он на костылях.
– У вас не найдется лишней пары костылей? – спросил я, потому что мои остались в квартире, и я не мог до них добраться.
– Нет, отвали. Больница недалеко, спроси там.
Больница действительно была недалеко, но я не мог сдвинуться с места, поэтому вызвал скорую помощь, и меня увезли в больницу на рентген. Джордж поехал со мной, и я нагнулся к нему и гладил, думая, как тяжело будет заботиться о нем со сломанной лодыжкой. К счастью, оказалось, что ничего серьезного у меня не было, просто разыгрался артрит. Позже в тот же день под действием обезболивающего я сам доковылял домой на новых костылях.
Примерно через месяц мы с Джорджем ехали в автобусе, как вдруг я снова увидел старика, который сказал мне тогда, чтобы я отвалил.
– Меня зовут Лес, – сказал он, подойдя к нам. – Извини за костыли и все такое… Мне в тот день и самому пришлось несладко. Прошу прощения.
Оказалось, что Лес был ВИЧ-положительным геем и страдал от остеопороза. Мы поболтали немного и попрощались, а потом он пригласил меня к себе на чашку кофе. Я и сам не заметил, как рассказал ему историю своей жизни и объяснил, что привело меня на Хай-стрит.
– Я живу только рисованием, – сказал я. – И это моя единственная надежда на то, что все наладится.
Я не разговаривал по душам ни с кем, кроме Джорджа, поэтому очень приятно было найти человека, который меня слушал. И я видел, что Лесу тоже было хорошо со мной.
– Заходи еще, – сказал он. – Я бы взглянул на твои рисунки в книге, когда она выйдет.
Думаю, он был одинок, и я пообещал ему, что скоро снова зайду. Через некоторое время мы с Лесом сдружились. Я заходил к нему раз в пару дней, чтобы проверить, все ли в порядке, а если у меня отключали горячую воду, он позволял мне пользоваться его стиральной машиной, а я в благодарность давал ему за это двадцатку. Я в шутку называл его «престарелой королевой» или «мамой», но он и правда в некотором роде стал для меня матерью. Я мог поделиться с ним чем угодно, а он заботился о нас с Джорджем и баловал нас.
Я рассказывал Лесу обо всем, что происходило на улице, а он – о том, что творилось в мире, потому что постоянно смотрел по телевизору новости. Я давно перестал включать его, потому что и так был сыт по горло репортажами о сокращении пособий, но Лесу нравилось быть в курсе событий, и всякий раз, когда мы встречались, сообщал, чего нам ждать от Джеймса Кэмерона.
Разговоры всегда получались интересными. Я смотрел на Джорджа и говорил:
– Смотри, благодаря Лесу я могу наконец поговорить с кем-то разумным!
Лес смеялся, когда я так дразнил Джорджа, поэтому я всегда повторял эту шутку.
– Эй, Джордж, ты тут единственный ходишь без костылей. Может, поставишь чайник для разнообразия? – говорил я, и Лес хохотал.
