…Федя, как заворожённый, слушал бархатный голос этой странной и столь доброжелательной к нему красавицы, и в голове его мелькали отрывки и осколки познаний и сведений, вычитанных им в последние годы из множества старых и только что изданных книг и брошюрок: «Метампсихоз… Переселение душ! Паранормальное явление… Реинкарнация… Нет, просто чертовщина какая-то, прости, Господи, это, наверно, просто психоз у меня начался, переутомление, ведь недели две последних только и делал, что готовился…» И Федя опять вздрогнул, заметив, что в густой и длинной — и совершенно шоколадного цвета! — гриве волос этой женщины, залитой солнечным светом, золотятся несколько светлых полосок…
— Ну что же это ты, Фёдор Иванович Брянцев, никак в себя не придёшь?! — вновь ободряюще зазвучал её голос. — Эх, талабские, знаю я вас, у нас несколько ваших учились! студенты хорошие, настырные, работяги, чувствуется, отменные — а вот как, например, в деканат пойти, ну, там, заявление на повышенную стипендию написать — не заставишь вас ни в какую, робеете, как детсадовцы, то ли стесняетесь… Вот тебе заявление, подписывай, да ещё вот я сейчас тебе направление в общагу напишу, отдыхай сегодня, первый экзамен-то уже через два дня. И не волнуйся, поступишь…
…И только когда Федя Брянцев, уже со студенческим билетом в кармане, вылез из автобуса в Старом Бору и увидел вновь свою родную деревню, в него накрепко вселилось чувство уверенности в том, что всё произошедшее с ним — произошло правильно. Что он выбрал — или судьба выбрала ему — именно тот путь, по которому он и должен идти. Более того, он ощутил, что иначе и не могло быть.
Правда, в связи с той странной и прекрасной женщиной в приёмной комиссии Фёдору пришлось испытать ещё одно потрясение, через несколько месяцев, когда он приехал в царскосельский аграрный вуз послушать установочные лекции. Не увидев ни в первый, ни во второй день эту преподавательницу, он спросил в деканате, где и когда можно повидать Иоанну Ивановну. На него посмотрели как-то странно и недоверчиво, и он повторил свой вопрос, описав внешность этой дамы. Тогда ему жёстко было отвечено, что и летом в приёмной комиссии такая сотрудница не работала, и вообще среди преподавательского состава человек с таким именем-отчеством никогда не числился! Не числилась такая…
Но размышлять над этим новым и уже действительно мистическим обстоятельством было выше сил студента-заочника из деревни Старый Бор. Младший Брянцев всем своим существом ощутил: если он задумается об этом — свихнётся. И он отодвинул всё, произошедшее с ним тем летним днём в самые дальние недра своей памяти и души.
Так появился в агрофирме «Старый Бор» юный помощник агронома и заочник сельхозакадемии. Правда, в последнее время он занят ещё и осуществлением заветной своей мечты — созданием конефермы, по каковому поводу у него чуть не каждодневно происходят бурные баталии с руководством хозяйства. А, поскольку это руководство живёт с ним под одним кровом, то можно сказать, что подобные горячие разговоры происходят и почти еженочно. Но дело, кажется, сдвинулось с нуля и движется… Заметим, что юный поэт в лице младшего сына Брянцевых тоже существует, хотя действительно нигде сегодня в печати нельзя увидеть его творения. Пока нельзя… Но это уже особый рассказ — и для другой книги.
Тем своим сверстникам и вообще тем односельчанам, которые досаждали ему поначалу своими расспросами о столь нежданном изменении его жизненных планов, младший Брянцев отвечал примерно так: «Колька с отцом вдвоём домашний воз не потащат, тем более, что Колька теперь своим домом зажил. От Верушки помощь тоже не велика, а мать надломиться может. Да вдобавок…»
Но что «вдобавок» — об этом чуть-чуть позже. Как говорится, на десерт.
В конце концов, и Ваня Брянцев, поначалу схватившийся за голову от неожиданно резкого «разворота» в начальной взрослой судьбе младшего сына, понял, что его бывший «мелкий» за всё берётся основательно. Не «чудит», пойдя подругой, по сельской стезе, хотя и делает всё с немалыми причудами. Старший Брянцев ощутил, что в доме у него — и в том большом хозяйстве, за которое ему теперь приходится отвечать — вырос надёжный помощник…
«Ну, что ж, — говорил он, — у всех Брянцевых, видно, так: все на земле остаёмся. Никто ещё далеко и навовсе не уходил. А уходил — так вертался, как мой батька. Нам, верно, тут жить положено… Уйдут отсюда Брянцевы — земля пропадёт!»
Земля не пропадёт… Вернувшийся из армии живым и относительно здоровым Николай поставил свой дом, рядом с родительским. На том месте, где прежде была избушка Макарихи. Взял он в многолетнее владение и тот кусок земли, что принадлежал бобылке, и ещё солидный кус лугов и пашни. Коле есть ради кого и с кем работать на этой земле. Сразу после «дембиля» он женился на…
А вот тут я вам дам возможность самим подумать-погадать. Самим, если хотите, выбрать «оптимальный вариант» личной судьбы этого симпатичного парня.
Потому что любовь тем и волшебна, что в ней всё непредвиденно, непредсказуемо. И никакие заранее намеченные в ней планы, как правило, не сбываются полностью. И заранее задуманные авторами книг или рассказов о любви сюжеты оказываются никуда не годными…
Скажу одно: очень хорошая жена у старшего сына Брянцевых. И у них уже сын появился. Он, правда, только-только начинает становиться на ножонки.
А зовут его — Иван.
Но это — Иван Николаевич. Сын Коли. …А вот теперь то, что было чуть раньше обещано вам «вдобавок».
Вдобавок — в семье Брянцевых появился Иван Иванович.
Но это не кот, тем более не камышовый.
Это человек. С фамилией Брянцев. Тоже, конечно, ещё очень крохотный человечек… Он родился почти одновременно со своим тёзкой — со своим племянником, сыном Коли.
Это — сын Вани и Таси Брянцевых. Иван Иванович…
«…Ой, стыдуха-то, бабоньки, ой, срамотища!» — говорила Тася своим подругам-односельчанкам, почувствовав, что снова носит в себе человеческий плод. «Ведь сорок лет бабе уже, аж с гаком скоро будет, ведь наявь бабкой стану через месяца два-три, — невестка-то на сносях, уж недолго ей осталось. А тут и свекруха к ней присоседилась в товарки. Ну, лет бы пять назад ещё такое случись — туда-сюда, бывает. А нойма-то — в мои-то годки, срамотища, девоньки! Что будет-то, а?»
«А ничего не будет, кроме ребёнка, — спокойно отвечала ей староборская афганка Ассия, держа на руках новую свою двойню. — Знаешь, ханум, у меня на родине такая пословица есть: „Покуда женщина рожает — ей муж не часто изменяет!“
Тася всплёскивала руками: „Ой, тоже скажешь, Аська, — изменяет! Чего дыбишься? Может, скажешь, там, у вас, в Афганщине, на войны… Ну, так на войны солдату как не гульнуть, да и молодый когда… А тут уж, в эти-то годы, да с евонными заботами, чтоб им неладно, ему и вовсе ни до чего такого… Он и со мной-то последние год-два, как на себя воз этот взвалил да ещё и после вашего горя, спал — ну как замёрзши…“
А тут вдруг (в этом месте своей исповеди, не раз повторявшейся, Тася обычно, понизив голос, прикрывала рот платком) — откуда что взялось! А, главно дело, скажу я вам, девахи-бабёхи — вот какое. Как понесла-то я, той ночью, а? А вот как: сон мне приснился. А уж поздно мы легли, мой-то заполночь домой из Талабска вернувши был. Вот, сплю и вдруг во сне кота нашего покойного вижу! Ага, Ван Ваныча, светлая память ему. Взаболь, живой, сидит и мурчит. И какая-то кошка с им рядышком. Тут просыпаюсь — гляжу, Ваня мой тоже не спит. Чего, говорю, с тобой? а он — „Ван Ваныч мне приснился!“ Вот те на! а мы ещё на Федюшку грешим, думаем — придумщик он. Не, бабы, всё в жизни бывает, и один и тот же сон, в одной постели лёжучи, увидать можно… И стали мы с Ваней думать-гадать: к чему бы это? Потом чего-то вдруг свадьбу нашу вспомнили, и ещё раней — как ещё до свадьбы с им в копнах сидели… Вот и додумались, вот и довспоминались — вона до чего!» — и Тася показывала на свой округлившийся живот…
Так сбылась давняя мечта Вани Брянцева. Он назвал своего сына Иваном. Почему, спросите, такой повтор? — ведь у его старшего сына к тому времени родился ребёнок, получивший это имя.
«Так то Колькин сын — в честь меня назван. А этот, мой — в память про моего деда Ивана! Я ещё молодым так замыслил — да Бог не давал фортуны такой. А теперь вот, видно, дорос и я до такой удачи. На старости-то лет мастерство в этом деле приобрёл, а?» — и Ваня Брянцев широко и радостно улыбался. Он снова начал улыбаться, ещё раз став отцом. Отцом Ивана Ивановича…
Впрочем, многодетный отец несколько пережимает, говоря о своей старости. Пятый десяток — вовсе не старость. Ни для мужчины, ни для женщины… И нет ничего странного и неестественного в том, что женщина рожает в сорок один год. Даже если у неё уже трое взрослых детей.
Другое дело — такой большой перерыв. Но Тася недаром прежде была медработницей, она кое-что понимала в сложностях деторождения. И втайне вовсе не дивилась тому, что у неё вновь появился ребёнок. Более того, чувствовала: он не мог не появиться. Потому что, скорее всего, потрясения, пережитые ею вместе с мужем, встряхнули ей и душу, и тайную тайных её женского организма. Но — по-доброму встряхнули. И она вновь обрела возможность стать матерью.
