Третий должен уйти
После воскресной потасовки, афганы следили буквально за каждым движением друг друга, норовя при первой же возможности затеять драку. Стив, будучи натурой незлобивой, открытой и искренней, пытался их примирить, ластясь, то к одному, то к другому. Предлагал игрушки, приглашал к игре. Ничего не помогало. Афганы игнорировали его, а однажды, когда фокс попытался растормошить насупившегося Мишеля, тот со злостью накинулся на него. Обстановка в доме накалялась. Нужно было принимать какое-то решение.
Поздно вечером убедившись, что все заснули, Наташа с Юрой устроились на кухне: заварили кофе и стали держать совет как быть дальше. Было ясно, что конфликты между афганами неизбежны, и ни какие строгости здесь не помогут. Оба понимали тупиковость ситуации, в которую попали, но ни один не решался произнести это в слух. Наконец, Юра не выдержал и начал:
— Наташа, надо куда-то определять Мишеля. Нет, ты только не думай, что я его не люблю, но обстоятельства заставляют нас принять такое решение. Торопиться не будем. Поищем среди знакомых добрых, отзывчивых людей, которые возьмут его к себе и будут за ним ухаживать, так же как и мы. Я понимаю, что на это трудно решиться, но это единственный выход, когда всем может стать хорошо. Я уверен, что мы найдём хороших людей. Он ещё молод, простит нас и полюбит своих новых хозяев.
— Ты конечно прав, — тихо ответила Наташа, — но я буду всегда чувствовать себя перед ним предателем. Ведь я же, понимаешь, я привела его в наш дом. Он мне поверил и вдруг…
В этот момент в дверях появился Берилл. Он подошел к Наташе, потерся о ногу. Потом, направился к Юре, сел поодаль, медленно поднял вверх морду и внимательно уставился на него.
Юра ласково потрепал подошедшего пса за ухо, взял в ладони бархатистую морду и прижал к себе. Берилл замер. Потом высвободив морду из Юриных рук, подошел к Наташе, уткнулся в колени и тихонечко рыкнул. Так он делал всегда, когда просился во двор.
— Пойдём Бериллушка, я тебя выведу, подхватился Юра.
Пока Юра собирался, Берилл нетерпеливо переминался у порога.
— Юра, поводок, — крикнула Наташа, когда они уже выходили в подъезд.
— Да мы на секунду. Время позднее, во дворе никого нет. Не закрывай за нами дверь. Мы сейчас!
Двор был гулок и пуст. Лишь несколько окон полуночников светились оранжевыми квадратами. Берилл деловито обошел все уголки, везде оставил свои отметины. Остановился в не решительности.
— Ну, всё, идём домой! Наташа ждёт! — обратился к нему Юра.
Берилл реагировал. Он был чем-то поглощён. Вдруг афган резко развернулся и бросился прочь…
— Берилл, ко мне! Берилл! Берилл! — звал Юра, рванув за убегающим псом.
Ночная улица была пуста. Берилла нигде не было, как будто пёс в миг растворился в чёрной густоте душной южной ночи…
Наташа тяжело перенесла уход Берилла. Она во всём винила себя, много и часто плакала, стала замкнутой, раздражительной и очень пугливой. При каждом резком звуке, звонке в дверь, стуке ветки в оконное стекло, внутри у неё всё сжималось, начинала кружиться голова, и она хваталась за «Корвалол».
После ухода Берилла изменился и Мишель. Он всё время виновато ластился к Наташе. К играм стал равнодушен. Большую часть дня проводил на своей подстилке, а по ночам часто жалобно скулил. Потом он заболел. Сначала думали обычная простуда и попытались лечить домашними средствами, но безуспешно. Обратились в ветеринарную клинику. Там Мишеля осмотрели, прослушали, сделали рентгеновские снимки и назначили курс лечения. Но собаке лучше не стало. Мишель таял на глазах. Подняли на ноги всех своих знакомых, те в свою очередь нужных специалистов. Снова Мишеля осматривали, делали снимки, анализы, назначали процедуры. Наташа с Юрой мотались по аптекам. Покупали необходимые лекарства, по указанию врачей делали инъекции, выкармливали диетой. Ничего не помогло. Мишель умер в ночь на воскресенье в конце ноября…
Опасаясь нервного срыва, Юра категорически запретил Наташе ехать хоронить Мишеля. Сам, тяжело переживая потерю друга, он бесцельно гнал и гнал машину. Выехал за город. Свернул с трассы на просёлок, проехал деревушку, за которой, через обступившие дорогу сосны, мелькнуло небольшое озеро. Свернул к нему. Остановил машину на высоком косогоре. Вышел, осмотрелся. Косогор полого спускался к озеру, берега которого густо заросли камышом.
Метрах в пяти от того места, где он стоял, росла старая берёза с раздвоенным почти от самой земли стволом. Под этой берёзой он и похоронил Мишеля. Аккуратный могильный холмик заботливо присыпал сухой травой, ветками и опавшей листвой. Сел неподалеку на замшелый пень, достал сигарету, закурил и, по-мальчишески, уткнув лицо в колени, тихо заплакал…
Пришла зима. Холодные северные ветры догола раздели деревья и кустарники, затяжные дожди вымочили стены домов, опутали всё унынием и скукой. В семье каждый был занят своими делами: Юра пропадал в своей фирме; Денис готовился к олимпиаде и всё свободное от уроков время проводил в школьном физическом кабинете; Наташа была поглощена новой ролью — театр готовил премьеру; Стив с нетерпением ждал прихода своих хозяев. Он скучал без них и каждого встречал бурей восторга.
…В самый разгар генеральной репетиции, решительно растолкав массовку, на сцену выскочила запыхавшаяся гардеробщица Клава.
Не обращая внимания на грозные окрики режиссера Громадова она подбежала к Наташе и выпалила:
— Наташка! Берилл вернулся! Он там, в низу тебя ждёт!
Наташа, кинулась за кулисы и прямо в сценическом наряде вылетела в вестибюль.
Возле входной двери стоял Берилл. Был он чрезвычайно грязный и худой. Весь в болячках и ссадинах. Одно ухо распухло и гноилось. На голове, едва зарубцевавшийся шрам.
— Бериллушка, родной, — бросилась к псу Наташа. Он нежно прижался к ней. Наташа гладила, обнимала и целовала его.
— Ты прости, прости меня, пожалуйста, Берилл! Идём домой. Дома так хорошо. Ты наш самый любимый пёс. Прости, прости меня дуру! — причитала она.
Афган мелко дрожал, плотно прижимаясь к Наташе. Жарко лизал лицо, руки, шею…
— Чудо ты моё. Где же тебя столько носило? Какой же ты оборванец. Прямо настоящий бомж. Но ты не переживай, мы тебя отмоем, вылечим, откормим. Ты у нас снова будешь красавец, на зависть всем собакам. Подожди меня. Побудь с Клавой. Я мигом. Я только переоденусь. Хорошо? Пожалуйста, подожди. Я сейчас, — нежно выговаривала псу Наташа.
Берилл внимательно и печально смотрел на неё. От этого взгляда Наташе стало не хорошо, всё сжалось внутри и начала кружиться голова. Чтобы преодолеть подступившую дурноту, она ещё больше засуетилась.
— Бериллушка, я мигом! Хорошо?
Афган лёг возле стойки гардероба…
— Клава, побудь с Бериллом! — бросила Наташа и метнулась в свою уборную.
В коридоре столкнулась с Громадовым.
— Наталья! Что за шуточки? — набросился он на неё.
— Потом, потом! — словно от надоедливой мухи отмахнулась она и, оттолкнув режиссера, захлопнула дверь гримерки.
Вопли режиссера до неё не доходили. Она находилась в прострации.
— Берилл! Бериллушка! Скорей! — суетилась Наташа, с остервенением смывая с себя грим и срывая сценическую одежду. Что-то тревожное больно давило грудь.
…Выскочив на парадную лестницу, Наталья увидела пустое фойе.
— Не может быть! — пронеслось в голове. — Наверное, Клава завела Берилла в гардероб и там чем-нибудь лакомит.
— Клава, где Берилл? — крикнула она, и скатилась по лестнице вниз.
Появилась зарёванная Клава. Подошла к Наташе и тихо выдавила:
— Наташа, Берилл ушел!
— Как ушел? Ты, что с ума сошла? Он, наверное, где ни будь, забился в уголок. Мы же с ним договорились, что я мигом вернусь.
— Клава, где Берилл? — заорала она.
— Наташа, родная, успокойся. Берилл ушел. После твоего ухода он полежал минуты две, потом решительно встал и направился к двери, поддел её лапой и бросился на улицу. Перебежал наш садик и юркнул за угол дома. Поверь мне, его бы ни кто не остановил. Даже ты. Наверное, он решил, что так будет лучше для всех.
— Берилл! Бериллушка! Родной мой! — по бабьи протяжно и голосисто запричитала Наташа. — Значит, ты не смог простить меня?…
…По зелёному лугу, несется ослепительно-белый афган. В лучах заходящего солнца, его развевающаяся шерсть отливает золотом и причудливо струится. Вот он неслышно подлетает, жарко, жарко лижет в шею, щеки, губы. Наташа обнимает его. Хватает, хватает руками, но кругом пустота. Невыносимая боль останавливает сердце, ей не хватает воздуха. Она хочет, что-то крикнуть и не может. Какая-то тяжесть давит и не дает дышать. Она мечется, стараясь сбросить с себя эту липкую, душную тяжесть…и просыпается.
…Это Стив, навалившись на грудь, лижет её, и тихонечко трогает лапой за щеку, сообщая, что уже позднее утро и давно пора вставать…
