Федя не привык впадать в уныние, однако положение становилось аховым. Котёнок мяукал уже истошно. «Ну, что вячишь?! — вздохнул, обращаясь к своему новому питомцу, младший Брянцев. — Был бы ты Муркин, или вообще домашний, так уже сосал бы Джулькину титьку. А так — ходи голодный!» Но камышовый сосунок не мог ходить, он ползал по мягкой подстилке, и его жалобное мяуканье уже начинало слабеть. Тут-то и пришло спасение!
До слуха Федюшки донеслось громкое меканье. То подала голос Нюська, коза бабки Макарихи, престарелой соседки Брянцевых. Была эта Макариха бобылкой и уже много лет жила в такой развалюхе, что перед ней даже избушка на курьих ножках показалась бы дворцом. Ваня несколько раз подпирал стены старушкиной лачуги, но на большой ремонт не решался, — избушка сразу бы рухнула. Тася же частенько, особенно зимой, посылала детей с кастрюльками к дряхлой соседке, подкармливала её… Живности же у Макарихи не водилось никакой, кроме одной-единственной козы, да и ту старуха всё время порывалась передать в собственность Брянцевым. «Возьми её, Тась, у меня силов никаких нет с ей обряжаться, вишь, сама я себе уж скоро кусок до рта не донесу», — плакалась бобылка… Тася, может, и взяла бы к себе во двор соседкину животину, но боялась за своих коз. Они у неё, как и всё в её хозяйстве, были чистыми, здоровыми и ухоженными, а соседкина Нюська — страшно сказать, до чего запущенной. «Её ж день подряд придётся мыть да вычёсывать, — вон, вся в грязи, в репьях да в „бабках“, не дай Бог, чем ещё заразит моих козочек!» — говорила Тася.
И надо ж было тому случиться! — запущенная и неухоженная, тощая Нюська этим летом принесла потомство!.. При том, что в Макарихином полуразваленном хлеву никаких козлов не водилось и не появлялось. Видно, бегая весной за околицу пощипать травку, Нюська и спозналась там с каким-либо мужским представителем козьего племени. И Макариха, и её соседи пришли в несказанное изумление от этого факта. «Гляжь на её, Тасинька, — во, профура старая, ить по ейным-то козьим меркам она меня токо чуть-чуть помлаже будет, — возмущённо улыбалась бабка беззубым ртом, — а туда же, нагуляла, понесла!» И незадолго до появления в брянцевском доме дикого котенка Нюська произвела на свет трёх козлят. Правда, один из них вскоре околел: видно, слишком слабеньким произошёл от не юной и не очень здоровой мамы. Но тут уж за дело взялась Тася: женское сострадание взяло верх над её боязнью за своих животных. Вместе с Федюшкой она сделала для соседской козы выгородку под кровом своего хлева, кое-как помыла-почистила Нюську и поместила её вместе с её двумя козлятами в эту клетушку, на чистую солому. Оттуда-то и донеслось до младшего сына Брянцевых дребезжащее меканье Нюськи…
В голову Феде пришла отчаянная мысль, и он тут же стал воплощать её в дело. Подхватил найдёныша и побежал с ним с лежащей в своей загородке козе, соски вымени которой были как раз свободны от ртов двух её потомков. Взял пальцами один из сосков и ткнул его в раскрытую крохотную пасть котёнка. Причём сделал это без всякой надежды на успех.
И тут произошло событие невероятное! — самое первое из той долгой вереницы невероятных, небывалых и потрясающих событий, которая, собственно, и стала всей судьбой камышового кота Ивана Ивановича. Найдёныш просто-таки вцепился в розовый сосок козьего вымени и втянул его в свой миниатюрный котёночий рот на добрую треть! Потрясённый этим, Федя хотел всё же немножко помочь ему, посжимать-поразжимать пальцами верхнюю часть козьего соска, «подоить» козу, — но тут же увидел, что это излишне. Котёнок сам «вдаивал» в себя молоко, оно лилось по его мордочке, заливая щёлки ещё полуслепых глаз, он отпускал свою «живую соску», фыркал, стряхивал и сглатывал белую влагу, и снова вцеплялся в розовый отросток козьего вымени…
Нюська же, в отличие от негостеприимной к найдёнышу Джульки, не только не выразила никакого неудовольствия, тем более враждебности; наоборот — во время кормления котёнка она удовлетворённо, почти радостно мекала, блеяла и издавала прочие звуки, свидетельствовавшие о её полной гармонии с этим миром.
…Может быть, козы вообще лишены того острого чутья на всё дикое и лесное, которым отличаются собаки. Поэтому Нюська и не отвергла дикого котёнка от своего вымени. А, может, она и впрямь была счастлива от стольких положительных перемен в своей козьей судьбе: из вечно голодной и неухоженной худобины в одночасье превратиться в хорошо опекаемое, «от пуза» питающееся домашнее животное с уютным жильём — да ещё и с людской заботой о её детях; шутка ли! К тому же, скорее всего, на двух козлят в её вымени было слишком много молока, и вымя тяжелело от избытка животворной влаги. Так что появление камышового сиротки в качестве ещё одного сосунка пришлось Макарихиной козе очень кстати.
Как бы там ни было, когда через несколько дней уже совсем прозревший и вставший на лапы камышовый найдёныш сам стал отыскивать свою рогатую кормилицу и вцепляться в один из её РОЗОВЫХ сосков, Нюська по-прежнему приходила в ещё более благостно-доброе состояние, чем обычно. Более того, со спокойным дружелюбием отнеслись к своему новому «молочному братику» и двое её козлят. Наверное, им вот уж именно с молоком матери передалось благорасположение к Ивану Ивановичу…
— Поразительно! Феноменально! Вот где иначе не скажешь: невероятно, но факт! — восклицал, узнав об этом, бывший школьный учитель Степан Софронович. Он давно уже был пенсионером, но до тех пор, пока староборскую школу не закрыли, работал в ней — и биологом, и зоологом, и тайны ботаники раскрывал сельским ребятам. Но потом этих ребят стало поменьше, и начальство то ли в области, то ли в районе решило, что новое поколение Старого Бора может ходить или ездить автобусом в районную школу, километров за десять. Циркулировал, правда, и такой слух, что просто нечем стало платить учителям за их труд… Короче, Степан Софронович окончательно вышел на заслуженный отдых. Однако остался деятелен. Помимо огородно-садовых дел на своём участке он, наконец, от души занялся исследованием местной природы, детальным изучением её трав и цветов, её пернатых, четвероногих и ползучих обитателей. Стал писать заметки о своих наблюдениях в местные газеты и дальние издания. И многие жители Старого Бора с удивлением порой узнавали из столичных газет и журналов, приходивших к их бывшему учителю, о том, какие дива дивные и чудеса кудесные водятся на их землях. В таких вроде бы неказистых — сосняк, песчаные горушки да болота — окрестностях их деревни.
…Но тут пришла пора удивляться и самому знатоку местной флоры и фауны. «Такого быть не может!» — повторял, хватаясь за голову, старый педагог. «Чтоб домашняя коза кормила своим молоком дикого котёнка?! — фантастика просто!.. Это всё равно, что… ну, как бы курица доверила б лисе высиживать цыплят… Какая-то мистика!.. А, впрочем, — завершил свои восклицания Степан Софронович, — в природе нашей столько ещё всего неразгаданного…»
Он сделал фотоснимок, запечатлев Нюську в момент вскармливания Ивана Ивановича. Он даже хотел этот снимок вместе с сообщением о небывалом событии в мире талабской приозёрной фауны послать в столичный журнал «Чудеса и Приключения». Там он уже не раз печатал свои заметки и очерки, и редакция недавно премировала его фотоапаратом — тем самым, которым он запечатлел камышово-кошачье дитя, приникшее к вымени козы Нюськи… Но — тут воспротивился Ваня Брянцев. Обычно ни с кем без каких-либо сверхсерьёзных причин не споривший, он сказал: «Степан Софронович, не надо бы, а? Вдруг сглазите… Узнают, понаедут всякие… Помните, летось вы про раков написали — а что вышло?»
Старый деревенский учитель вздохнул — и послушался своего бывшего ученика. Он помнил…
…За год до описываемых событий талабский натуралист напечатал в одной московской газете заметку о небывало крупных раках, что появились в маленьком озерке верстах в двух от Старого Бора. К этому, заросшему тиной и окружённому лесом озерку вели только малоприметные тропки. Горожане, бывавшие в Старом Бору, туда почти не наведывались. И на лугах вокруг леса, обнимавшего озерко, и на лесных полянах росли самые отменные и сочные травы. Такие травы, что молоко у любой коровы, которой их давали в корм, становилось просто необыкновенно вкусным, духовитым и жирным. Раков, правда, в этом лесном водоёме не водилось лет двадцать пять. Рак любит чистейшую воду. А, видно, и в эту заповедную водицу попадали пусть даже и микроскопические дозы стоков с окрестных полей. Поля же в советскую пору щедро сдабривали всяческой минеральной подкормкой, разнообразной «химией», — вот и результат… Но пришло время, когда и эти удобрения, и другие перестали появляться на полях и пашнях. Нивы хирели, иные просто дичали, урожаи становились всё более тощими, — зато в этом заболоченном озерке завелись фантастически громадные раки. Наверное, оно, как принято нынче выражаться, стало экологически чистым.
