— Ещё хорошо, — задумчиво сказал Голендухин, — что голубь живёт не так уж долго. А если б он жил по сто лет, как гуси, вороны, беркуты, попугаи! Пропал бы наш бедный земной шар!
— Не пропал бы, — поспешил я успокоить Голендухина. — У очень многих животных и растений погибают зародыши, гибнут малыши, да и взрослые животные умирают от всяких болезней, замерзают, попадают в лапы своих врагов. Ты ведь знаешь о борьбе, которая постоянно происходит в природе. Вот, скажем, осётр за свой век вымётывает сто миллионов икринок. Ещё больше семян даёт одна травка простой горькой полыни. А гриб-дождевик каждое лето приносит сотни миллиардов спор. Если бы всё это развивалось и выживало и давало в свою очередь потомство, то...
— Ясно, — заключил Витька. — Многоэтажный дом для голубей можно не строить.
Мы с Голендухиным идём на кухню и смотрим, как взрослые голуби кормят птенцов. Наше внимание привлекает Паша. Он кормит своих здоровенных почтарят через каждые полчаса.
— Батюшки! — удивляется Витька. — Им зерно машинами надо привозить!
Сковородка с кормом действительно опустошается почти мгновенно. Да иначе и быть не может. Ведь птенцы некоторых, особенно мелких, птиц съедают за день пищи больше, чем весят сами! Иные из них «поправляются» в сутки так процентов на двадцать — сорок!
Мне самому приходилось видеть в Казахстане, в Заилийском Алатау, крошечную пичугу — пеночку-зарничку. Малютка эта весит всего пять граммов — меньше иного ночного жука! Так вот эта птичка-зарничка, чтобы выкормить своих малюсеньких птенчиков, то и дело появляется у гнезда с новой порцией насекомых. За десять дней отец и мать приносят своим детям почти двадцать тысяч насекомых!
Видно, все эти цифры произвели на Голендухина большое впечатление, потому что, заглянув через некоторое время в гнездо Паши, он всплеснул руками и зашептал испуганно:
— Честное слово, за этот час они вытянулись на целый сантиметр! Вы только посмотрите, как они выросли! Прямо опара какая-то!
Дом всё-таки придётся строить!
Почему голуби не летают клином
Мы лежим на берегу лесного озера, прислонив к пеньку ружья, жуём горькие травинки и молчим.
— Ты никогда не задумывался над тем, как летают птицы? — неожиданно говорит Александр Андреевич. — Не одиночки, а стаи? Вот посмотри.
Он лежит на спине, положив руки под голову, и, щурясь, смотрит в синее бездонное небо, такое синее, будто его начисто отмыли от всякой городской копоти и дыма недавно прошедшие дожди.
Высоко над нами плавно и бесшумно летят большие сильные птицы. Идут клином, и остриё этого клина быстро вычерчивает прямую линию. Журавли потянули на юг.
— Почти так же летают гуси и утки, — размышляет вслух Александр Андреевич. — Правда, они идут цепочкой. Но это — косая цепочка, вроде одной стороны треугольника, клина.
Старый сеттер Рей положил голову на лапы и смотрит то на меня, то на Александра Андреевича недоумевающими глазами. Охотничий пёс не понимает, почему мы лежим. Лес полон звуков и запахов, они лезут в нос и уши собаке, пьянят её. Но Рею приказано лежать, и он лежит.
— Теперь вспомни, — помолчав, говорит Александр Андреевич, — как летают воробьи, чечётки, ласточки. В их стаях нет никакого порядка. В чём тут дело?
Александр Андреевич замолкает и искоса наблюдает за мной: знаю или не знаю? Не дождавшись ответа, говорит:
— Клин помогает журавлям отдыхать в полёте. Бабушка моя говорила: птицы кладут клювы друг другу на спины и не устают. А вожак обходится без этого. На то он и вожак — самая сильная птица в стае.
Возражать Александру Андреевичу не стоит: он шутит.
— А то ещё говорят, — продолжает мой товарищ, — что с помощью клина журавли быстро и безошибочно достигают цели. Вожак знает дорогу и летит головным.
Опять донеслось курлыканье журавлей — и невысоко в небе вырос живой треугольник. Стая стала снижаться: журавли выбирали место для отдыха. Птицы сломали строй. Лёгкие и грациозные в полёте клином, журавли теперь превратились в неуклюжих увальней. Их кидало во все стороны, будто там, на двадцатиметровой высоте, бушевал ветер.
Но тут вожак увидел нас. Он резко взмыл вверх, за ним, громко курлыкая, устремилась вся стая. Журавли быстро построились в воздухе, и через минуту живой клин легко и плавно понёсся на юг.
Александр Андреевич улыбнулся, раскуривая папиросу:
— Значит, полёт клином как-то помогает журавлям легко двигаться вперёд. Но почему голуби быстро и ровно набирают высоту или летят по прямой без всякого видимого порядка?
— Казни, — сказал я товарищу, — не знаю.
— Неделю назад я и сам этого не знал, — снова улыбнулся Александр Андреевич. — Совершенно случайно познакомился с работами академика Шулейкина. Он не орнитолог*, он физик. Однажды этот учёный, посвятивший жизнь физике моря, увидел, как болтало журавлей, сломавших в полёте клин. И тогда учёный внезапно вспомнил один из сложнейших законов физики — закон о совместном движении двух шаров в жидкости или газе. Вспомнил он этот закон и стал внимательно наблюдать за журавлиным клином. И верно: стороны живого треугольника составляют между собой угол примерно в сто десять градусов. А раз так, значит, каждая сторона клина образует к направлению полёта угол в пятьдесят пять градусов. А это и есть тот самый угол, который по закону о совместном движении шаров позволяет телам двигаться плавно и спокойно, не отталкивая друг друга. Вот журавли и выбирают для себя инстинктивно этот угол...
_______________
* О р н и т о л о г — специалист, изучающий птиц.
— Тут что-то не так, — возразил я Александру Андреевичу. — Почему же тогда голуби не летают клином? Или этот самый закон о шарах не касается их?
— Представь себе, почти не касается, — сказал Александр Андреевич. — Знаешь, в чём тут дело? В размерах птиц. Голуби намного меньше журавлей, гусей, бакланов, летающих клином и косой цепочкой. Ну вот, чем меньше птица, тем слабее «дёргает» её при нарушении клина или косой цепочки. Если допустить, что голубь только вдвое меньше кряквы, то «дёргать» его будет в шестьдесят четыре раза меньше, чем крякву.
Мы молча лежим с товарищем на берегу озера, смотрим в умытое синее небо и с надеждой ждём: не появится ли где ещё один журавлиный клин — эта ещё одна маленькая разгаданная тайна природы.
А рядом с нами мучается Рей, вскакивает, нюхает воздух и смотрит на нас непонимающими глазами:
«Утки же! Утки подплывают!»
Мы сидели втроём в небольшом дворике пограничной заставы и с наслаждением пили холодный, со льда, кумыс*, когда над нашей головой пронёсся синий почтовый голубь.
_______________
* К у м ы с — напиток из перебродившего кобыльего молока.
Начальник заставы резко отодвинул пиалу* с кумысом и почти бегом направился к голубятне.
_______________
* П и а л а — чашка.
Через несколько секунд на заставе зазвучал резкий сигнал боевой тревоги. Солдаты из казармы бросились к лошадям. Вскоре только тучи пыли над горбатой, потрескавшейся от жары дорогой указывали на след умчавшихся пограничников.
Андрей Павлович, начальник заставы, уехал тоже, и нам не у кого было спросить, что случилось на границе.
Пограничники вернулись в полдень. С ними было семеро задержанных. Одного из нарушителей поместили в отдельную комнату. Человек этот был в бедном, залатанном халате, в мягких, тоже починенных ичигах*, густо измазанных грязью. Лицо арестованного, почти кофейное от загара, было изрезано глубокими и широкими морщинами. Выгоревшие от солнца пшеничные брови устало надвинуты на глаза.
_______________
* И ч и г и — сапоги из мягкой кожи.
— Плохо вы встречаете земляков, братья, — глухо сказал человек, когда мы вошли к нему. — Я верил, что это утро будет утром моей новой жизни. Меня обманули, сказав, что в Советской Азии бедняков встречают с почётом...
— Бедняки не приходят к нам с ножами, — мрачно отозвался Андрей Павлович. — Бедняки не бегут от нас в камыши, как шакалы.
Арестованный усмехнулся:
— Начальнику хотелось, чтобы я открыто переплыл границу и получил свинец в спину с той стороны?
— Это было бы лучше и для тебя, и для нас, Али-бек!
Человек вздрогнул и пристально посмотрел на начальника заставы. Потом он отвёл взгляд от серых глаз Андрея Павловича и пожал плечами:
— Начальник, да продлит аллах его дни, ошибается. Что общего у бедняка Анвира с душителем бедных Али-беком? Разве то, что оба родились под этим небом.
— Ты смел и хитёр, Али-бек, — сухо сказал Андрей Павлович. — Мы ценим смелость даже у врага. Но мы ещё знаем: кобра будет рада, если вся земля окажется пустыней.
