Если церковь читала народу свои сатирические проповеди с высоты колонн и крыш, то и народ отвечал ей по-своему. Недостойные служители церкви были всегда преобладающим мотивом эротической сатиры уже и в те времена, когда было лишь весьма примитивное искусство. Когда описания и сообщения об излишествах при папском дворе стали общим достоянием, тогда возникла, как известно, пресловутая басня о папе-женщине Иоанне. Это окончательно подорвало престиж папства. Весьма характерное отражение такого отношения мы находим в старинной церковной комедии «Фрау Ютта».
Когда Ренессанс расшевелил искусство и оно стало смело и дерзко изображать все стороны жизни, тогда все это, и в особенности сластолюбие монахов, стало излюбленной художественной темой, нашедшей самое разнообразное сатирическое толкование. В эпоху Ренессанса действительность достигла наконец нужной степени развития и исторический конфликт требовал властно своего разрешения.
В заключение упомянем еще о различного рода мелких эротических произведениях: украшениях, медалях, монетах и пр. Большинство их изображает какой-нибудь фаллический мотив. Смысл всех этих произведений довольно очевиден, но из них можно вывести весьма любопытное заключение: эти произведения суть не что иное, как доказательства того факта, что культ фаллоса не был уничтожен средневековьем, а существовал еще весьма долгое время и что его символы носили такой же фетишистский характер, что и в античной древности. Они служили и теперь тем же целям: это по большей части амулеты, которым приписывается то же магическое действие, что и прежде; они приносят плодовитость женщине, повышают потенцию возлюбленного, восстанавливают потенцию у мужа, предохраняют от разных болезней и т. п.
Но интересен не только факт существования этого культа, — он процветал не только в «мрачную» эпоху средневековья, следы его простираются вплоть до новейшего времени, — а то, что он был распространен в самых различных странах. Это доказывают места находок таких произведений: Франция, Италия, Германия и Англия. Интересно и еще одно обстоятельство: если христианство было не в состоянии уничтожить этот культ, то последний оказал несомненное влияние на него. Это доказывают различного рода культы и обряды во всех названных странах. Это одно из доказательств приспособления христианской церкви к древним религиям природы и в то же время ключ к пониманию исключительно победоносной силы христианской церкви.
Величественнейшим зрелищем в истории человечества служит всегда тот момент, когда человеческий дух разбивает ставшие ему невыносимыми оковы и вновь произносит свое могучее: «Будь!» Во всем, что происходит и что возникает в такие эпохи, звучит тысячеголосый призыв: «Вперед! Выше!» Подобно неутомимому гимну жаворонков, возносятся эти восторженные клики ввысь, в безбрежную лазурь. Так было, когда в XV и XVI веках новый могучий экономический строй разрушил средневековый феодализм и когда эта борьба в науке вылилась в форму гуманизма, а в искусстве в форму ренессанса. Все то, о чем мы говорили в первой части настоящей книги, служит само по себе уже полноценным доказательством грандиозного величия этого художественного зрелища, которое за исключением античной древности не может быть сравниваемо ни с какой другой эпохой.
То, что дают нам все эти документы, вовсе не сводится к одному лишь тому, что свежее дыхание, пронесшееся в это время по цивилизованной Европе, очистило загрязненную землю, смело все пороки, сделало добродетельным облик всего цивилизованного человечества хотя бы на этот период и подняло людей до уровня полубогов. Документы эти доказывают с полной неопровержимостью только одно: что коренной экономический переворот вызвал к жизни действительно исполинскую и действительно неисчерпаемую творческую силу. Если, однако, мы спустимся в низины этого времени, — особенно глубоко спускаться не придется, так как все смело и беззастенчиво стремилось выйти на поверхность, — то придем к непоколебимому убеждению: картина эпохи как небо от земли далека от безупречной красоты, от благоухающего аромата на ничем не омраченном золотом фоне. Наоборот, все в это время дышит преступлением, вся грязь со дна взбаламучена этим могучим водоворотом, — так что в результате картина, предстающая перед нашим взглядом, может преисполнить нас только содроганием и ужасом. Однако и это точно так же обусловливается ходом исторического развития, как и художественное величие эпохи. Там, где экономическая почва колеблется, там, где все бродит, там, где зарождается новое, — там не может быть твердых моральных понятий. Само собой разумеется, что в первую голову это относится к тем классам, которые участвуют или должны участвовать в перевороте. В то время в него были вовлечены все классы, все слои общества.
Для нашего исследования наиболее важное значение имеет общий характер эпохи. Характер этот состоит в том, что вся эпоха была проникнута одной великой мыслью, одной великой идеей, одной поистине грандиозной творческой тенденцией. А это накладывало свой неизгладимый отпечаток на все, даже на самое низменное и пошлое, и потому-то последнее в перспективе вечности представляется тоже величественным и облагороженным.
Победителю свойственно всегда сознание избытка сил. Это чувство тем более интенсивно, чем больше и чем решительнее одержанная победа. Оно проявляется всегда в безмерной смелости и отваге, которая не считается ни с какими преградами, ни с каким сопротивлением и не признает никаких других законов, кроме как собственную, самодержавную, суверенную волю. Смелость и была поэтому отличительным признаком мышления и чувствования эпохи гуманизма и Ренессанса. Все хотел разрушить человек. Не из страсти к разрушению, а для того, чтобы воздвигнуть все в новой форме, в другой, чем прежде. Смелость в мышлении, смелость в чувствовании характерна для всех великих и бессмертных творений этой эпохи. Если научная смелость устремлялась непосредственно к атеизму, то смелость в области чувствования направлялась к перевороту всей морали. О последнем наиболее ярко свидетельствует свобода, которая царила в вопросах половой морали. Но то, что в средние века было циничной грубостью и отсутствием культуры, чисто животным достижением и только, то под лучами нового солнца превратилось в нечто более сложное.
* * *
Любовь в эпоху Ренессанса стала снова бушующей бурей. Казалось, словно в ней объединяются все стихии под непрерывный грохот грома и при ослепительном сверкании молнии. Достижение любви стало могущественным откровением, которое люди переживали каждый день сызнова. Мускулы напрягались, как сталь. Тела мужчин и женщин стали вулканами, любовные желания которых пламенными языками вздымались к небу. И ничто не могло погасить этого пожара.
Естественно, что на первый план снова выступила сила мужчины, его потенция. И потенция эта воспевалась на все лады. Конечно, с такой особенностью можно встретиться и в другие эпохи, но для поколения Ренессанса она была типична, и потому-то она и знаменует собою новую победу чувственности. Иными словами, типично самое возвеличивание потенции как лучшего и ценнейшего дара небес. В веселых похождениях и приключениях Ганса фон Ленина на первом плане стоит приключение сильного и неутомимого в любви монаха на Констанцском соборе. Суть этого рассказа сводится к тому, что неутомимый в любви монах завоевывает благосклонность видной куртизанки, присутствующей на соборе, и заставляет ее прогонять всех высокопоставленных служителей церкви, которые до того пользовались ее расположением. Она обещает в награду за его доблести отказываться от всех других покровителей, даже если бы они положили к ее ногам все сокровища мира. Аналогичные темы находим мы в итальянских новеллах, во французских фаблио и в немецких песенках.
Если мы захотим подтвердить царившую в эпоху Ренессанса свободу в области половых отношений каким-либо бесспорным историческим примером, то увидим, что в этой свободе наряду с творческой силой отражалась также и величайшая распущенность. О типичнейшем папе этой эпохи, Александре VI, который воплощал в себе все крайности Ренессанса и доходил до высших пределов разнузданности и цинизма, его хронист Буркгардт сообщает следующие подробности:
«Каждый день папа устраивал у себя танцы или другие празднества, в которых принимали участие молодые девушки. Цезарь и Лукреция присутствовали на одном из таких празднеств 27 октября 1501 года, хотя Лукреция с 15 сентября этого года была уже замужем за герцогом Альфонсом. После ужина, в котором принимал участие сам папа, в залу впустили около пятидесяти куртизанок, которые и начали танцевать со слугами и с приглашенными гостями; вначале они были одеты, но понемногу стали разоблачаться. На полу расставили огромные канделябры, ярко освещавшие оргию. Папа, его сын, герцог и дочь Лукреция бросали в толпу танцующих каштаны и забавлялись тем, как те дрались из-за них и ссорились. Наконец для увенчания пиршества папа придумал другую игру: любовные состязания, победители которых кроме обладания женщинами получали еще особые подарки».
