подобным гнильём. Сдуру весь виндосос можно грохнуть.
Усачёв ахнет, если я засвечу ему не закачку с порносайта, а реальный снимок реальной тёти Любы Журавлёвой: как она лежит у меня перед носом в закинутой на спину юбке. Скобки трусиков выдавливают у неё на попе аппетитные рельефные складки, а она всё пытается поглядеть через плечо на свои закрученные ремнём руки, но ей мешают падающие волосы.
Легче ей станет, что ли, если увидит? Дядя Стас связал её крепко.
Тётя Люба сопела и барахталась с боку на бок, утопая в мягкой бамбуковой перине. Ей совсем не нравилось лежать в ремнях, пока другие гости пьют водку и уплетают за обе щеки разные вкусности. Лицо у неё было злое и несчастное. Атласный корсет с фальшивой шнуровкой сполз книзу, лифчика под ним не было, и одна грудь совсем вывалилась наружу. Сосок тёти Любы походил на твёрдую бусину в розовом обводе. Струйка слюны свисала из шоколадно-вишнёвого рта, когда она принималась вертеть головой.
– Ручки мои бедные, как же вас загнули… – пожаловалась она подушке. – Заманали!…
***
Я бы мог вылезти из-за шторы и предложить пленнице остатки торта, пока другие пьют и веселятся, но не знал, как сердитая тётя Люба к этому отнесётся. В своём укромном месте я чувствовал себя неуютно. Мама постоянно говорила: нехорошо подглядывать за девочками и тётеньками, когда они раздеваются.
Конечно, тётя Люба не раздевается, но и совсем одетой считать её тоже нельзя. Во-первых, во время драки её юбка закаталась к поясу и отсюда мне отлично видна её внушительная попа, обтянутая светло-лимонадными колготками. Во-вторых, я вижу трусики тёти Любы, похожие на чёрную запятую с кружевными завитушками. В-третьих, у неё на постель выпала голая грудь. Сама тётя Люба одежду поправить не может, только лежит и дёргает связанными за спину белыми пухлыми запястьями. И скорей всего мысленно бранится на чём свет стоит.
Я подумал, что надо бы всё-таки заявить о своём присутствии и освободить руки бедной тёте Любе. Гости наверняка уже забыли про ссору, у них там пир горой, а тётя Люба тут лежит и мучается. Если про неё не вспомнят, до утра запросто пролежит. Только не попадёт ли мне потом, что я спрятался на окошке и смотрю на её колготки, трусики и грудь? Хотя я не виноват, что тётю Любу притащили и связали именно в этой комнате. Я сюда раньше всех пришёл, между прочим.
Пока я думал да прикидывал, дверь отворилась, и в спальню проник дядя Боря – поборник цивилизации, прижимающий к подбитому глазу мокрый платок. Глаз заметно опух, нехило тётя Люба ему звезданула. Я понял, что дядя Боря пьян в капусту. Он прислушался к шуму за стеной, прикрыл дверь и подошёл к кровати.
– Любовь Петровна, я искренне сожалею, что нам пришлось применить насилие, – сказал он. – Но пять минут назад вы едва не задушили Стеллу Михайловну и вынудили нас…
– Пошли вы со Стеллой Михайловной… – независимо ответила тётя Люба и стала вертеть связанными запястьями, пытаясь ослабить ремень. – Заманали вы меня!
Дядя Боря понял, что разговор не клеится, но не уходил. Он чутко повёл ноздрями, помахал свободной ладонью перед носом и сказал:
– У вас изысканные духи, Любовь Петровна. Тонкий аристократический аромат! Пахнет как в пьемонтских садах!…
Грузная Любовь Петровна искоса поглядела на него с подушки, ухмыльнулась шоколадными губами.
– Почти угадал, шибздик. Черносмородиновый ликёр, жасмин и фрезия. Серия «Ева классик».
Я тоже принюхался у себя за шторкой. Тётя Люба действительно наполняла своим запахом всю спальню, но никаких садов я не уловил. Наверное, у дяди Бори нос чувствительнее, а я дитя асфальта, городской мальчик. В комнате пахло как в гримёрке нашего Дворца культуры, куда я полгода ходил в танцевальный кружок – сладковатой пудрой, маслянистыми румянами, лаком для укладки волос, брошенными в спешке букетами. Поверх этой композиции плыл густой аромат мокрых подмышек и влажных колготок Любови Петровны.
– Пьемонтские сады, Лигурия, Сицилия!… – с подвыванием произнёс дядя Боря и потёр платком подбитый глаз. – Любовь Петровна, вы не бывали в Италии?
Связанная тётя Люба устала разговаривать лёжа на животе и неловко повернулась набок, лицом к дяде Боре, нисколько не стыдясь голой груди и задранной юбки. От движения её бёдра тяжело колыхнулись и колготки застреляли отражёнными лазерными бликами, словно кто-то палил по углам из фантастического бластера.
– В жопе я была! – грубо сказала она. – Не везёт никто по Италиям, только в бабьей серединке норовят на халяву поскоблить! Подбери слюни, Боря! Сама знаю, что у меня сиськи выпали!
Она опять повозила руками за спиной и скривилась от боли. Ремень был затянут глубоко. Бюст тёти Любы ответно качнулся в такт движению, будто гигантская часовая гиря. Дядя Боря, казалось, смутился от прямолинейности пленницы. Или сделал вид, что смутился.
– Обдумайте моё предложение, милая Любовь Петровна. Поездка в Италию на двоих – это вполне реально. Я человек обеспеченный. Если вам неловко за свой внешний вид… Хотите, я наброшу на вас покрывало?
Сказал он это вежливо, но без особого энтузиазма. По-моему, дяде Боре нравилось созерцать ладную фигуру тёти Любы в спущенном корсете и сияющем капроне. Коленки тёти Любы были увесистыми как ядра чугунного литья в Бородинском военном музее-заповеднике. В пах тонкой струйкой утекала конусообразная завитушка дымчатых трусиков.
Любовь Петровна облизнула глянцевый рот. На ресницах у неё вибрировали капельки мутного пота. Видимо, интеллигентный дядя Боря, ездивший в Италию, не внушал ей опасений, потому что она сказала:
– Не надо меня закрывать, без того жарко. Итальянец нашёлся!… Так и быть, смотри на старую Любовь Петровну, от неё не убудет. Только руками не лезь.
Называя себя старой, тётя Люба, конечно, слукавила. Она полная, крепкая и моложавая женщина. Я слышал, как дядя Женя возле ванной назвал её секс-бомбой, и видел, как он хватал её в суматохе за чёрные плавки-скобочки. Старуху за плавки хватать не станут.
Дядя Боря опёрся на комод и стал смотреть в сторону, хотя украдкой так и облизывал глазами пышную тётю Любу, громоздящуюся на кровати.
– Гм, не сочтите за назойливость, Любовь Петровна, я человек здесь новый… Приятно, знаете ли, познакомиться с яркой и темпераментной женщиной. Меня вот Станислав привёл. А вы подруги с Наташей? Или коллеги?
Наташа – это моя мама, у которой день рождения.
Любовь Петровна явно скучала от светской беседы с дядей Борей и отвечала только потому, что связанной женщине всё равно делать нечего.
– Мы с ней бывшие соседки, в одной коммуналке раньше
