Озерецкая Елена
Олимпийские игры
— Боги благословляют этот дом! Супруга подарила тебе тебе второго сына, хозяин! — закричали рабыни.
— Слышишь, Каллий? У тебя родился брат! — радостно сказал Арифрон стройному мальчику лет двенадцати.
— Да, отец, — почтительно ответил Каллий.
— Ты, как старший, должен всегда быть его защитником и другом, сын мой.
— Клянусь тебе в этом, отец! — И мальчик торжественно поднял вверх правую руку, призывая в свидетели богов…
Розовые и пурпурные блики заката медленно угасали на мраморе колонн.
Женщины, выглядывая из дверей, крикливо звали ужинать мальчишек, которые азартно играли в бабки в грязи посреди улицы. Из ворот богатого дома вышел привратник и повесил над входом венок из оливковых ветвей.
— Эй, глядите! У Арифрона родился ребенок! — закричали мальчишки.
— Что, что он повесил? — нетерпеливо спрашивали женщины. — Шерстяную повязку или оливковый венок?
— Венок, венок! — весело кричали мальчишки.
— Значит, дом Арифрона посетило счастье, — степенно сказала старуха, — у него родился мальчик!
— Эх, бабушка, — засмеялась рыжая Евтихия, — это только для бедняков рождение девочки — горе. А в таком богатом доме и девчонке найдется место. Лишний рот ничего не значит для Арифрона.
— Все равно, — возразила старуха, — когда приходится вешать на дверях шерстяную повязку и весь город знает, что в семье родилась девочка, всякий скажет: «Боги к ним не благосклонны». Какой прок от девчонки?
— Много мне радости от моих мальчишек! — рассердилась Евтихия. — Эй, вы! Марш домой! Или хотите, чтобы суп пригорел? Нет у меня лишнего гороха!
* * *
— Хозяин идет, хозяин! — громко закричали во дворе рабы.
В комнату торопливо вбежали рабыни и принялись складывать разбросанные игрушки, расставлять по местам стулья и взбивать подушки на сиденьях.
Хорошенькая Ио, прислужница госпожи, поправила прическу вошедшей хозяйке и застегнула ее серо-голубой хитон красивой пряжкой на левом плече. Зеркало из полированного металла, прикрепленное к богато отделанной ручке, отразило красивое лицо с большими серыми глазами. Эригона быстро провела сурьмой по бровям, палочкой из свинцового сурика — по губам и знаком отпустила девушку.
Раб отодвинул заменяющую дверь занавеску. Сбросив ему на руки свой плащ-гиматий, в комнату величаво вошел Арифрон.
— Знаешь, — сказал он жене, — я купил педагога для Лина. Его зовут Гефестом.
— Почему так рано, муж мой? Мальчик еще мал. Разве нельзя оставить его пока с сестрами в гинекее?
— Только женщинам пристало спокойно жить на женской половине дома. Мужчина же должен учиться всему, чтобы стать государственным мужем.
Когда Арифрон с женой вошли в кухню, им навстречу поднялся коренастый широкоплечий человек, одетый в короткий шерстяной хитон.
Эригона взяла из рук повара корзиночку, наполненную сушеными фигами, и высыпала их на опущенную голову Гефеста, чтобы приобщить нового раба к домашним порядкам и сделать покупку прибыльной и полезной на благо дома.
— Продавец говорил, что ты уже был педагогом, — сказал Арифрон.
— Да, господин. Я вырастил молодого Клеофонта.
— Ну, скажи мне, что должен делать педагог?
— Сопровождать молодого хозяина, куда бы он ни шел — в школу, в палестру, носить за ним книги, таблицы, музыкальные инструменты. На улице надо следить, чтобы мальчик ни с кем не говорил, чтобы он шел, опустив глаза и уступая дорогу взрослым.
— Так, хорошо. А известны ли тебе правила хороших манер?
— Мальчик не должен первым заговаривать со старшими или громко смеяться. Нехорошо класть ногу на ногу, опираться на руки подбородком. Если необходимо почесаться, надо делать это незаметно. Надо встать, если в комнату входят старшие.
— Знаешь ли ты, как должно вести себя за столом?
— Да, господин. Мальчику полагается ничего не брать самому, нельзя также ни о чем просить. Хлеб следует брать левой рукой, всякую другую еду — правой. Соленья берут одним пальцем, рыбу, мясо и хлеб — двумя…
— Ну, что ж, пожалуй, он достаточно обучен, не так ли, Эригона?
— Да, муж мой. Я надеюсь, он не будет очень суров с Лином.
— Если Лин слишком избаловался за семь лет, которые он провел с женщинами в гинекее, ему придется попробовать розги, — засмеялся Арифрон.
— Лин пойдет завтра в школу! — распевала, припрыгивая на одной ноге, Геро.
— Пойдет в школу! — пискливо вторила ей совсем еще маленькая Ариадна.
— Тише, девочки, — недовольно сказала Эригона, — можно подумать, что вы рады. Ведь теперь вы совсем уже не будете видеть брата. С рассветом уведет его Гефест в школу, и до самого заката бедный мальчик не вернется!
— Все равно мы и теперь его не видим, — надула губки Геро, — он давно не заходил в гинекей и не хочет играть с нами.
— Ты звала меня, госпожа? — с поклоном спросил вошедший педагог.
— Да, Гефест. Вот, возьми вещи, которые хозяин купил для мальчика: азбучные пластинки из глины, дощечки, натертые воском, и палочка, на первое время, папирус, тростниковое перо, чернила и линейки. Ступай, Гефест, и помни — глаз не спускай с Лина!
— Да, госпожа…
На следующее утро сердитый, невыспавшийся Лин и Гефест быстро шли по улице. Солнце еще не взошло, но неровные, кривые закоулки, образованные балаганами и лавочками в той части агоры, где располагался рынок, уже кишели людьми.
С разных сторон подъезжали телеги, полные ящиками с рыбой, корзинами фруктов, мешками и визжащими поросятами и плетенками с сыром. Прохладный утренний воздух был насыщен запахами ладана, кожи, рассола и свернувшейся крови.
Лин с любопытством поглядывал в сторону рынка.
— Пойдем туда! — сказал он Гефесту, который шел немного позади, неся таблицы и дощечки.
— Нельзя, молодой хозяин, — тихо ответил Гефест.
— Вот еще! Почему это? — возмутился Лин.
— Потому что рынок — не место для мальчика. Мало ли что можно там услышать…
— А я хочу! — И Лин сделал движение в сторону рынка. Крепкая рука больно сжала плечо мальчика и рывком повернула маленького упрямца в переулок, где помещалась школа.
— Нам сюда! — по-прежнему тихо, но строго сказал Гефест.
— Я тебя терпеть не могу! — злобно закричал Лин. — Я скажу отцу, чтобы он приказал тебя побить и продать на рудники!
Гефест грустно улыбнулся.
— Входи, молодой хозяин, — указал он на дверь школы. Учитель Гиперид, помахивая своей бамбуковой палкой, слушал, как школьники нестройно повторяли хором:
— Один да один — два. Два да два — четыре!
— Ровнее, ровнее! Все вместе! Ты почему сбиваешься, Коккал? Вот тебе раз, а вот тебе и два!
Палка со свистом опустилась на руки провинившегося мальчика. Тот громко заревел.
— Замолчи, или я велю рабу поднять тебя на плечи и дам отведать ременного бича! Видно, права твоя мать — ты не учением занимаешься, а только бабками да проказами! Эй, кто там? — обернулся Гиперид к дверям.
— Сын почтенного Арифрона, Лин, — с поклоном ответил Гефест.
— А, знаю. Я ждал его. А ты ступай.
— Гефест, не уходи! — жалобно закричал Лин. — Я не хочу здесь оставаться!
«Рраз!» — звонко хлопнула бамбуковая палка, и рука мальчика сразу покраснела. Закусив губу, Лин исподлобья глядел на Гиперида.
— Знай, юноша, — важно сказал учитель, — невежда — самое дикое создание из всех, существующих на земле. Сыну почтенного Арифрона надлежит получить наилучшее образование. И кому же, если не Гипериду, можно поручить эту задачу?
С жалостью поглядев на опущенную голову Лина, Гефест тихо вышел.
— Приготовьтесь писать! — приказал Гиперид.
Мальчики поспешно разложили натертые воском дощечки и взяли к руки костяные или металлические палочки. Гиперид положил перед каждым учеником по глиняной пластинке, на которой были написаны слоги.
— Ар, бар, тар, дар, ер, бер, тер, дер, — громко прочел учитель. — Повторяйте за мной!
— Ар, бар, тар, дар, — нестройно загудели мальчишки.
— Коккал! Опять путаешь? Я сейчас задам тебе такую порку, что твоя кожа станет пестрее змеиной!
— Я больше никогда не буду!.. — пропищал Коккал, испуганно прикрывая руками голову.
— Смотри! А ты, Лин, почему молчишь? Или тоже соскучился по палке? Ну-ка, повтори: ар, бар, тар, дар…
— Ар, бар, тар, дар, — запинаясь и поглядывая на палку Гиперида, повторил Лин.
— Вот так. А сейчас списывайте все эти слоги с глиняных табличек на свои дощечки. Если ошибетесь — затирайте плоским концом палочки, чтобы сгладить воск, и опять пишите!
Головы мальчишек склонились над табличками. Лин, как и другие, старательно царапал палочкой по дощечке, но получалось плохо. Ведь он никогда еще не пробовал писать…
