— Правда? — тихо переспросил сторож, и в голосе его Дремин уловил радостную нотку.
— Вдребезги! Сам я на стадионе не был, а встречные люди как с праздника идут: 6:1!..
Сторож привстал со скамьи, вскинул и опустил ружье, хлопнул себя ладонью по колену, крякнул, как после чарки:
— Ух и архангелы! Вот это да! Только почему же это до сих пор их нет? Или она такая долгая — игра?
— Нет, игра давно закончилась, — сказал Николай. — Видно, ребята и сегодня по домам ночуют.
— Как же так — по домам, ежели хозяин сарай открыл. Тут он все под замками держит, а если уж открывает, — значит, нужно. Метлы, и те под замком, а то ведь сарай — в нем, кроме коек, дрова!
— Вижу, хозяина придется оштрафовать, — строго сказал Дремин, доставая из кармана затрепанный сборник противопожарных инструкций. — Тут вот черным по белому написано: «В жилых помещениях запасы топлива хранить воспрещено». Может, у вас и гараж под боком, и бензин?
Сторож подтвердил, что гараж хозяина находится рядом и что в гараже хранится несколько бочек бензина.
— Только ты насчет штрафу ему не толкуй, — мягко предупредил бородач. — Ты хоть и важный начальник, а он важнее. Тут у него, знаешь, одних офицеров сколько толчется! Хлеб, он, батюшка, — сильная приманка, вот осы на приманку и летят.
— А мне его не бояться, — беспечно ответил Дремин, уверенно продолжая разговор. — У меня, отец, печать самого коменданта на документе проставлена, — значит, я доверенное лицо.
— Ну, тебе виднее, — сказал старик.
Решив обязательно дождаться возвращения футболистов, Дремин счел нелишним попутно кое-что узнать и о заводе, о его хозяине, об условиях, в которых здесь жили и работали люди. Все же это было, пожалуй, единственное предприятие города, где оккупантам удалось наладить несложный производственный процесс. Кстати, сторож, по-видимому, был рад собеседнику и уже в третий раз протягивал руку к его добротному самосаду.
Над городом спустились сумерки, и в тишине безлюдного переулка был слышен настороженный шелест тополевой листвы. Дремин припомнил, что когда-то, давно, в мирное время, которое теперь казалось бесконечно далеким, он проходил этим переулком, провожая знакомую девушку из кино. Вечер был таким же мглистым, и небо — таким же, чуточку зеленоватым, а на кружевной решетке, над воротами завода, празднично ярко светился золоченный калач.
Рабочие шли со смены, и переулок зажигал перед ними огни — зачастую очередь ламп вдоль тротуара. Где-то пела скрипка. Быть может, где-то очень далеко отсюда волшебный смычок прикасался к струне, а песня, донесенная из эфира, звучала совсем близко — в распахнутых окнах квартир, обнимала, охватывала весь огромный город и словно была его голосом, его мечтой.
Давно уже смолкла та песня, но в тишине покинутых жилищ, в каменном молчании квартала Дремину и сейчас чудился ее отзвук.
— Скучно тебе здесь, папаша, — сочувственно заметил Николай. — Весь город уснул, а ты один на посту…
— Скучно, — согласился сторож и указал пальцем через плечо. — А им, понимаешь, весело. Каждую ночь музыку заводят. Гостей принимают, кутят…
— Кто это, хозяин?
— Господин Шмидт, кто же! Особенно фрава его — никогда без музыки не уснет.
— Вот оно что! — сказал Николай. — Значит, приемник или патефон у них играет? А я подумал, будто мне чудится это от тишины. Кто же она, фрау-то его, — немка?
— Да нет. Легкая девица. С Печерска, говорят.
— Что же она тут, на службе?
— Вроде бы экономка. Ключами гремит…
Николай усмехнулся.
— Ловкая фрау! Значит, к теплому хлебушку поближе подсела?
— Это не в укор ей, — строго сказал бородач. — Пускай себе ест. А только плохо, ежели такая проныра нос зачинает драть. Ух как несется, чертова штукатурка, будто кругом и не люди перед ней. Меня, старика, дураком обозвала, на поломойку ногами стучит. Взял бы я тряпку у этой несчастной поломойки — да тряпкой, тряпкой такую барыню, по самым по упитанным местам!
Дремин засмеялся: бородач окончательно увлекся и артистически изображал, как бы он проделал эту операцию.
— И чего хвастается, балаболка? — продолжал негодовать старик. — У самой, как бы это сказать, сквознячок в башке гуляет вполне даже приметно. И перед шефом, господином Шмидтом, патокой разливается, и с ихними офицерами дружит, и Коржу с чужого столика конфетки передает…
— Кто это — Корж, папаша?
— Из грузчиков. Тоже футболист… Малый, по всей видимости, не промах и держится аккуратно, лицом смазлив, — он обернулся, привстал со скамейки: — Вот они, кажись, идут!
Дремин тоже встал.
— Хорошо мы потолковали с тобой, папаша. За день меж немцев так намолчишься, что слову живому рад. Отсыпь себе табачку ради знакомства. Хорош самосад? Сегодня я досмотра производить не буду — что ночью хозяина тормошить! А завтра с утра непременно займусь.
Шаги в переулке звучали четко и резко, повторяемые чутким эхом пустых домов. Футболисты шли медленно и устало, по трое в ряду, и, пока они приближались к воротам, Николай не расслышал ни возгласа, ни слова.
— С праздником, соколики, — весело приветствовал их сторож, ставя к ноге ружье и встряхивая картузом, — Слухом земля, ребята, полнится — знай наших!
Кто-то глухо ответил:
— Спасибо…
Остальные промолчали. Не замедляя шага, они прошли в ворота, словно неся какую-то огромную тяжесть на поникших плечах. Дремин не узнал среди них ни Русевича, ни Кузенко.
— Однако не веселы, — задумчиво молвил сторож. — Пришли, будто с похорон…
Переминаясь с ноги на ногу, по-прежнему молча футболисты вошли в сарай; узкая, темная дверь захлопнулась, звякнул внутренний засов.
Но двое почему-то остались на дворе. Некоторое время они стояли у сарая, негромко разговаривая о чем-то, потом повернули обратно к воротам. Лишь теперь Николай рассмотрел на них полицейскую форму. Сторож, казалось, тоже был удивлен.
— Значит, наши сегодня с почетом прибыли? — спросил он, выходя навстречу полицаям. — Раньше без охраны приходили…
Полицаи ничего не ответили, вышли на середину переулка, оглянулись по сторонам.
— Вы что же, вдвоем дежурите? — без интереса спросил один из них, плечистый и рослый.
— Вроде бы вдвоем, — сказал сторож. — Это со мной пожарник.
Полицай подтянул голенища сапог, выпрямился, сладко зевнул:
— Спать бы сейчас, дед… Завалился бы на перину — сутки проспал бы на спор.
— Служба, — строго сказал сторож.
— То-то и оно, что служба. Всякую шваль по городу водим. Ведешь его, а сам смотри, как бы он ножом тебя не пырнул.
— Ну, эти не такие, — заметил Дремин. — Этих весь город знает.
Полицай присмотрелся к Николаю.
— А кто его знает, такой он или не такой. Нам сказано — заключенные, а с заключенными ухо востро держи.
Они закурили, снова оглянулись по сторонам и медленно пошли переулком в сторону бульвара.
— Боятся, — негромко молвил сторож, глядя им вслед. — И то сказать, собачья жизнь у этой братии. А кто виноват? Сам выбирал, сам и оглядывайся.
— Гляну-ка я на эту «гостиницу», — вслух решил Дремин. — Тут малая неосторожность с папироской — и будет большой костер…
Сторож опять уселся на скамейку.
— А что же, посмотри…
Николай подошел к сараю, постучал в дверь. Из-за двери спросили негромко:
— Кто?
— Пожарник.
Хрипловатый голос за дверью, к кому-то обращаясь, произнес устало:
— Опять полиция, а ты говоришь — отдых…
Дверь приоткрылась, и Дремин шагнул через порог, чувствуя близко вокруг себя людей, слыша их сдержанное дыхание.
— Здорово, братцы, — сказал он негромко, продвигаясь по бараку наощупь. — Только я не из полиции. Я действительно пожарник…
Кто-то неохотно отозвался, кто-то спросил:
— Сам? Или по мобилизации?
— Сам, — сказал Николай. — Однако тут ничего не видно, тьма кромешная. Может, у кого спички найдутся?
— Это имеется, — ответили из тьмы. — Кстати, интересно глянуть на тебя. Все же правая рука полиции, что ни говори…
Спичка вспыхнула густым синеватым огоньком, и трепетный свет с усилием раздвинул темень. В этом неровном свете Дремин увидел незнакомое сосредоточенное лицо: подняв руку с маленьким, зыбким огоньком, коренастый спортсмен пристально смотрел на Николая, и во взгляде его серых прищуренных глаз Дремин успел прочитать недоверие и настороженность.
— Вон как ты меня изучаешь… — улыбнулся Николай.
Кто-то метнулся в темноте, и сильные руки легли на плечи Дремина.
— Колька! Неужели ты?!
Спичка погасла. Кузенко поспешно принял руки, почти оттолкнув Николая, но Дремин уже узнал его по голосу.
— Рядовой Иван Кузенко, смирно! — шутливо скомандовал Николай. — Ну, докладывай, как они, дела?
— Бог мой, вот это встреча! — изумленно прошептал Кузенко, шаря в темноте руками, прикасаясь к груди, к лицу Николая. — Дайте, ребята, огня… Ну, зажги же, Свиридов, спичку! Эй, где ты, Русевич?! Ты глянь, кто к нам пришел…
