— Мне кажется, Томас, — продолжал шеф, — и в этой дикой стране мы устроились не плохо. Кстати, можешь докушать сливки. Не забудь половину оставить Рексу… Как тебе нравится местный климат, город, река?
— Мой бог, здесь почти, как в Гамбурге!
— Дурак, здесь лучше… Ну, а женщины?
— Скажу вам прямо и честно, — бормотал денщик, думая и заботясь лишь об одном, как бы вернее угодить ответом капризному шефу, — да, прямо скажу: есть даже похлеще наших…
— Что значит «похлеще»? Ты окончательно рехнулся, — неожиданно рассвирепел Радомский.
— Я хотел сказать, — оправдывался денщик, все больше робея, — что интересные тоже встречаются…
Меняя тему разговора, Пауль спрашивал:
— Кажется, я приказывал отыскать биллиардный стол? Я не могу без спорта…
— Поверьте, мой шеф, я обыскал весь город…
— Опять «обыскал весь город»! Я поручу это Гедике.
— Нет-нет, я найду! Говорят, в «Континентале» был отличный биллиард…
— Забудь это слово — «Континенталь»! Проклятая гостиница! Сколько она стоила нам жизней. Но, впрочем, с кем же здесь играть? Тебя я разобью в две минуты.
— Так точно, мой шеф…
— Гедике — просто корова, он и кия не умеет держать…
— С вами никто не рискнет помериться!
— А вдруг среди лагерников найдутся биллиардисты? Кто у меня выиграет — могу продлить жизнь, кто проиграет — сам пусть лезет в петлю. Да, знаешь, в Гамбурге был молодчик Вилли Штраус. Ездил на «гастроли». Король! И как я его обставил, как осмеял…
Пауль Радомский считал себя завзятым спортсменом.
В пору молодости он пытался выступать на ринге, но уже в первом матче ему своротили челюсть. Потом он играл в футбол, но за неповоротливость его изгнали с поля. Все же он остался в списках гамбургского футбольного клуба и считал себя большим знатоком этого вида спорта.
Переключившись на биллиард, он достиг значительных успехов, так как ежедневно по три-четыре часа тренировался под наблюдением известного мастера.
Теперь в неслужебные часы, скучая в тихом особняке, Пауль планировал организацию офицерского клуба биллиардистов, который будут посещать, конечно, и генералы и где он сможет блеснуть.
«Блеснуть», «возвыситься», получить еще одну награду, еще более высокий чин — это было его неотступной манией, содержанием и смыслом его жизни. Он не имел оснований жаловаться на свою воинскую карьеру: звание штурмбаннфюрера вызывало у многих его знакомых неприкрытую зависть. Еще бы! Они ведь хорошо знали его, с позволения сказать, «генеалогию». Даже потомственные дворянчики, обнищавшие в индустриальный век, ходили в ефрейторах, а он взошел над ними, как яркая звезда.
Отец Пауля, спекулянт наркотиками и недвижимостью, вовремя сообразил, где приложить свой капиталец. Он купил в Гамбурге небольшую электростанцию, расширил ее, увеличил мощность — и стал богатеть не по дням, а по часам.
Знакомые старшего Радомского хорошо помнили, как, бывало, ночью, где-нибудь на набережной Альстера или на одном из бесчисленных гамбургских мостов, юркий человечек в шляпе-котелке осторожно предлагал прохожим свой запретный товар: кокаин, опиум, гашиш… «Коммерсанта» ловила полиция. Он умел бегать. Еще тогда в одном из дешевых притонов он сошелся с кучкой национал-социалистов, среди которых нашлись активные потребители его «товара». Только ради коммерции он вступил в их партию и стал считаться «своим». Мог ли подумать старший Радомский в те времена, что несуразный парень, покупавший у него и жадно нюхавший кокаин, станет грозой миллионов людей! Звали парня Генрих Гиммлер…
Электростанция дала Радомскому собственную виллу, с прудом и садом, с вольерами для ланей (как у богачей), со сторожами, садовником, шофером, нянькой… Сделавшись зажиточным буржуа, старший Радомский возненавидел людей из мира нищеты. У нацистов он слыл активистом, так как давал деньги на нужды их организации. Конечно, он с радостью отказался бы от этих даяний, но с такими опасными молодчиками следовало дружить; к тому же и они ненавидели революционеров.
Чего постоянно боялся старший Радомский — это дня, когда чернь придет и отберет все его накопления. Он настойчиво прививал сыну ненависть к бедным. Его усилия не оставались напрасны. Пауль презирал всех, кто был менее зажиточен, чем его отец, и трепетал при именах Тиссена, Круппа, Плейгера и им подобных.
По совету отца Пауль вступил в национал-социалистическую партию перед самым приходом Гитлера к власти. В июне 1934 года, в дни ремовского путча, он принял участие в расправе со штурмовиками. Молодой Радомский еще тогда был замечен. При малейшей надобности и без таковой он громче всех выкрикивал восхваления фюреру.
Люди, знавшие Пауля близко, отлично понимали, что у него никогда не было никаких политических убеждений. Но кто бы посмел сказать ему об этом! Младший Радомский делал свое коммерческое дело: прикрываясь шаблонными фразами, почерпнутыми из «Майн кампф», он неудержимо стремился к почету и деньгам.
В дни, когда фашистские армии захватили Польшу, Пауля охватило острое нетерпение. Он клял себя за допущенную ошибку: почему он с самого начала войны не ушел на фронт? Возможно, он уже достиг бы генеральского звания! Нет, он прикинулся больным. Он откровенно боялся и свиста пуль, и грохота бомб. А в Гамбурге он знал некоего Краузе, владельца ресторана. Сын этого Краузе — Отто прислал папаше чемодан, наполненный драгоценностями. Где-то в Кракове этот пройдоха Отто «конфисковал» целый ювелирный магазин.
Постепенно нетерпение овладевало Радомским все сильнее. Его не прельщала ни пара чужих костюмов, ни ворох награбленного белья. У него созрели и оформились более серьезные планы. В конце концов, думал он, вся эта шумная и алчная солдатня бесконечно глупа. Она шлет посылки — какие-то рубашонки, кофточки, одеяла… Очень уж похожи солдаты фюрера, посмеивался Пауль, на тех незадачливых золотоискателей, что хватают лишь случайные самородки и оставляют тонны золотого песка. Он, Пауль, будет промывать песок. Человеческий песок… Эту мысль подал ему сам Гиммлер.
Свободными вечерами в тишине особняка он снова и снова с волнением вспоминал подробности свидания с этим всемогущим в Германии человеком, один взгляд которого, кивок, движение пальца могли означать смертный приговор. Гиммлер любил поговорить о смерти, о самом ее механизме, о различных способах убивать и говорил с такой безмятежностью, будто речь шла о невинной забаве.
Радомский хорошо запомнил длинный сумрачный кабинет, готику окон и дверей, массивный, черного дерева, стол и узкоплечего человека, стоявшего у этого стола. Глаза его смотрели не мигая. Острый подбородок заметно дрожал. Вся нескладная фигура неуловимо изгибалась.
Две огромные овчарки сидели справа и слева от Гиммлера, готовые по первому знаку броситься на вошедшего. Кроме овчарок, в углах кабинета, будто затаившись, сидели два эсэсовца с парабеллумами на коленях. В течение всей беседы они не спускали с Пауля глаз. Это смущало Радомского: все-таки Гиммлер отлично знал его отца.
Не отвечая на приветствие, Гиммлер сказал:
— Радомский? Да, помню.
Губы его покривились, что, вероятно, должно было означать улыбку.
— Ваша фамилия звучит по-славянски, — вдруг добавил он строго и глянул на Пауля в упор.
— Я — чистокровный ариец, — сказал Пауль, ощутив неприятный холодок, сбегающий от затылка по спине. — Это строго установлено документами. Надеюсь, что, выполняя ваши приказы, я смогу это доказать на деле…
Гиммлер, казалось, не расслышал.
— Впрочем, я имею достаточные сведения о вас. В порядке очень ответственного экзамена вы получите Киев.
— Мой шеф, — робко заметил Пауль. — Киев еще за линией фронта.
И снова Гиммлер не расслышал. Голос его звучал напряженно и хрипло:
— Помните, это столица советской Украины. Это город с огромным историческим прошлым. Здесь даже камни пропитаны патриотизмом славян… Большевики попытаются конечно, использовать для борьбы против нас и древние воинственные традиции Киева и его реликвии. А наша миссия — уничтожить самый дух сопротивления арийской расе, следовательно уничтожить национальную гордость и единство русских и украинцев. Мы должны всячески сеять между ними рознь, чтобы во взаимной ненависти и борьбе они сами растоптали свои святыни. Перед нами необозримое поле деятельности, причем деятельности самой разносторонней. Мы неограниченно применим наш меч и нашу плеть, но не забудем и пряник, за который они должны будут драться с остервенением.
Он передернул плечами, закашлялся, синеватые вены набрякли на висках.
— Вполне понятно, что в этом большом городе, который столько лет был политическим центром Украины, большевики оставят немало подпольщиков Ваш долг — истреблять их систематически и беспощадно. Вытравливать из самых потайных щелей, настигать в самых укромных местах. Чтобы эта работа шла успешно, вы не должны опасаться ошибок. Ошибки неизбежны… На фронте осколки снаряда или бомбы поражают не только солдат. Если вы знаете, что среди десятка арестованных вами есть один коммунист, — следует расстрелять весь десяток. Так вы устраните не только коммуниста, но и тех, кто, возможно, сочувствовал ему.
