Я бы рискнул выразиться так: у футбола-зрелища всего-навсего одна задача — быть таким, каким его хотят видеть зрители. Тем не менее природа его воздействия на огромнейшие аудитории — загадка. Футбол остается необъясненным и как бы невменяемым, с ним ни у кого не возникает желания связываться. Те, громко говоря, научные силы, которые к нему привлечены, заняты узкими, практическими целями — физиологией, методикой, режимом, медициной, чуть-чуть психологией.
Достаточно ли о футболе отозваться — «игра»? А ведь к выходу на арену он готовился по всем правилам искусства. Годами подбирается труппа—сочетание одиннадцати игроков, и далеко не всегда поиски завершаются успехом, нескончаемы репетиционные занятия, общими усилиями иод началом тренера задумывается образ действий.
Что в этом образе, только 4 — 4 — 2? Пусть две команды повторят друг друга в тактике, будут равны технически, с равным запасом натренированных сил — ни за что они в наших глазах не станут одинаковыми. Мы различим у них колебания настроений, волю свободную или волю подавленную, душевную уязвимость или полное самообладание. Мы увидим в той и другой разных людей с одинаковыми номерами на спинах, и эти разные люди внесут в игру что-то свое: один окажется не больше чем аккуратным службистом, другого осенит, и он затеет непредусмотренное, спутает карты. Хорошие команды и сильные игроки обязательно выражают себя как человеческое сообщество и как личности.
Все, что в футболе задумано и создано за кулисами, испытывается и реализуется в открытом конфликте с противником. И делается это в форме игры. Игра — форма, с помощью которой, в русле которой футболистам надо показать и выразить себя. Аудитория, следя за игрой, оценивает действия людей: как-то они покажут себя в конфликте, в запутанной ситуации.
И что тогда футбол, если игра — форма?
Много лет у меня ушло на изучение игры. Этого требовала работа в спортивных изданиях — «Советском спорте» и «Футболе—Хоккее». Там свои требования, там в чести репортеры и редакторы, умеющие влезть в чисто спортивную суть происходящего. И чем больше знаешь, тем тверже пишешь. Там принято избегать отвлечений, иронически именуемых «лирикой». «Лирик» долго в репортерах не проходит. Репортер до характеров, до судьбы не добирается, в лучшем случае иллюстрирует игру черточками характеров. Он привязан к внешней, технической стороне события, его святая, первейшая обязанность — пересказать, как было дело, выложить свои соображения и оценки.
Конкретность — большая сила, пренебрежение ею наказывается пустотой, когда самые звонкие, возвышенные слова лопаются мыльными пузырями. Если автор чересчур отвлечется и, как ему кажется, вознесется над полем, его перестанут понимать заядлые чтецы футбольной прозы. Она, эта проза, знает такие попытки. Проверено: ежели на какой-то турнир почему-либо выезжает журналист, знания которого приблизительны, он ударяется в пейзажи, интерьер, погоду, в подслушанные на ходу разговоры. Репортеры- знатоки, встречаясь с такими сочинениями, фыркают и кривятся, их коробит.
Человеческое содержание футбольного конфликта репортеру не то чтобы не по зубам, ему просто-напросто некогда о нем подумать. Да его и не поощряют.
Вспомним мастеров, которых в последние годы сами же репортеры избирали лучшими за год: Р. Шенгелия, Р. Дасаев, Ф. Черенков, Г. Литовченко, А. Демьяненко, А. Заваров, О. Протасов. Уж о них-то написано больше, чем о других. А что осталось в памяти? Разве что история выхода в мастера, признательность тренерам, партнерам, кое-какие взгляды на игру, на положение вещей в футболе. Это вроде переписи футбольного населения, где вопросы одинаковы, вариантов нет. Утолена элементарная любознательность, а знакомство не состоялось. Да и наловчились (с нашей помощью) мастера о себе докладывать, держат в уме наготове рассказы других, ими прежде читанные.
Один тренер, с которым я вольно, не для работы, беседовал дважды на протяжении нескольких лет, оба раза делал одинаковое предварительное заявление: «Только учтите, что материальные вопросы у меня решены...» Ему казалось, что тем самым он преподносит себя человеком, для которого интересы футбола существуют в идеальном виде. Разговор шел, а у меня из головы не выходило его заявление, мне не верилось, что человек, который решил свои материальные вопросы, мог остановиться и ограничиться. Да и с какой стати он напирал на свою независимость от материальной стороны? Хотел заранее отвести возможные обвинения? Но я и не собирался их предъявлять: какое мне дело до его приобретений? И мне казалось, что мы говорим на разных языках, я все равно подозревал, что разгадка этого человека таится именно в этом заявлении, а не в его пространных суждениях о тактике и стратегии.
Репортеры привычно толкуют, что тренер должен быть личностью, это стало общим местом. Что это означает, как расшифровывается? Почему у К. Бескова, пришедшего в «Спартак» в 56-летнем возрасте, получалось, а у О. Базилевича и Ю. Морозова, в расцвете лет, да защитивших диссертации, нигде не получается? В чем секрет успехов самого титулованного из тренеров — В. Лобановского? Как могло случиться, что футболисты «Зенита» отказали в доверии тренеру П. Садырину, с которым стали чемпионами? Догадок, версий сколько угодно, земля слухами полнится, а ясности нет. Точнее сказать, нам недосуг ее поискать.
Летом 1987 года в Лужниках динамовцами Киева и Минска был сыгран финал Кубка. Выдающийся финал! И замелькало: «Матч держал в напряжении до самого конца», «Захватывающая встреча», «Похвалы заслуживают обе команды». Были, как водится, отмечены и ошибки: то, что минчане преждевременно дрогнули на радостях, ведя в счете, никчемные замены игроков их тренером. Для газетного отчета—достаточно. А я все ждал, что найдется смельчак и изобразит финал во всей его красе, со всеми поворотами, со всем, что выпало пережить игрокам, тренерам и зрителям. Драма, которую не придумаешь и не повторишь, как писали в старину на театральных афишах — «Только одно представление!». Но матч, хоть и поощренный, остался в кипах хроники, где состарится и будет забыт. И мы лишились возможности узнать, каков футбол в свои звездные часы.
А что мы знаем о киевском «Динамо» в его исключительных сезонах 1975 и 1986 годов? Или о том, как прожил «Спартак» с 1979 по 1987 год, когда девять раз был призером? И разве мы не ощущаем конспективность и недосказанность даже в пространных свидетельствах о Льве Яшине и Олеге Блохине — людях редкостной судьбы?
Все радости и беды футбола зависимы от людей. Репортерам это известно, но говорят они об этом впопыхах, вскользь, после побед, с помощью прилагательных в превосходных степенях, которые давно доверия не вызывают. Наивно полагать, что футбольная одаренность — свойство исключительно физическое. Одаренность, как лампа, загорается, когда включены человеческие качества. В общей форме — понятно, но зависимость так и существует в общей форме.
Не знаю, каким станет репортаж спустя полвека (да и как будут выглядеть газеты, тоже неизвестно). Но направление, которого ему не миновать, проглядывает и сегодня, в строчках, а больше между строк.
Слишком влиятельны и многоречивы желающие обезличить футбол, представить его атлетической геометрией. Угрюмо и скучно тренеры повторяют: «В нашей команде не принято кого-либо выделять, если проиграли, то все виноваты, а выиграли — коллективная заслуга». На той же унылой волне они уверяют, что победа — это выполненное игроками задание, а проигрыш — невыполненное. Пусть бы разбирали это на производственном совещании, а не перед всем светом, неужели же мы сходимся следить за выполнением заданий, неужели поверим, что мастера на поле как школьники за диктантом?
А какой скукой несет от изобретенной в чиновничьем рвении сортировки турниров и матчей на «главные» и «этапы подготовки». Словно хотят у нас отнять удовольствие и низвести зрелище до ничего не значащего пустяка. Мы не хотим верить, что встречи сборной с командами Швеции или Италии шутейные, а нас уверяют, что они — «этапы».
Или еще одна молитва «за упокой»: «Не имеет значения, как мы играли, игру забудут, а ноль в таблице останется». Все поставлено с ног на голову. Игра изображена занятием напрасным и тщетным, а нулю придан облик скорбного гранитного монумента на века. Только прожженный практик, не верящий ни самому себе, ни завтрашнему дню, способен так обкорнать дело, которым занимается. Он погряз в табличном промышлении, ему невдомек, что зрители на стадионе запасаются не очками, а картинами, которые помнят и берегут годами, что хорошей игрой побеждают публику.
И вдруг, прорвавшись сквозь деловую монотонность, всплыл прелюбопытнейший вопрос, поднятый болельщиками. Было установлено, что в матчах «Спартак»— «Днепр» и «Динамо» (Киев) — «Днепр» в ворота днепропетровцев судьи ошибочно назначили одиннадцатиметровые удары. Удары нанесли спартаковец Ф. Черенков и динамовец И. Беланов, и оба — в цель. Тогда у некоторых зрителей и возникла мысль: «А что бы этим футболистам отказаться бить пенальти? Вот было бы благородно!»
