Москвина в Солт-Лейке надо мной буквально издевалась. Когда я собирался в Америку, она, как мне показалось, с некоторой иронией посоветовала: «Игорь, ты с собой лишних вещей не бери, минимум одежды. Там тебе форму выдадут». Я приехал, грубо говоря, в одной маечке и джинсах. Она каждый день, когда я снова и снова появлялся в той же майке, спрашивала: «Игорь, а тебе разве форму не дали?» По утрам мой скудный гардероб, умещающийся в шкафу на одной вешалке, вызывал у меня гомерический хохот. Тогда я сходил в магазин, раскошелился, купил себе одежду. «Форму дали?» – спрашивает Москвина. Я говорю: «Нет, Тамара Николаевна». – «Да, странно, почему тебе до сих пор форму не дадут?» На следующий день диалог повторялся. Так продолжалось пару недель. В конце концов, меня привели в компанию «Боско», тогда я увидел Михаила Куснировича в первый раз.
Меня одели, когда я уже сильно поизносился. Видимо, Тамара Николаевна кому надо сказала, что все же нужно хореографа одеть. Меня привели на экипировку, а предложить мне оказалось нечего, все роздано. Единственное, что меня спасло, – многие хоккеисты-легионеры доезжали до Игр, как всегда, в последнюю секунду. И Куснирович махнул своим указующим перстом: «Это Бобрину, это отдать и это». Его спрашивают: «А как хоккеисты?» «Разберемся с хоккеистами потом, а сейчас Бобрина нужно одеть!» – приказал он. У меня до сих пор висит в шкафу так и ненадеванное бежевое олимпийское пальто с бобровым воротником и биркой «Павел Буре». Я храню его как реликвию.
Любую фамилию задержавшегося хоккеиста назови, у меня есть его майка или кроссовки, или костюм. В общем, меня приодели к началу состязаний. Но увидел я только короткую программу. В тот день, когда ребятам предстояло выступать с произвольной, я с согласия Тамары Николаевны еще днем улетел к своему театру на гастроли. Но ребята об этом до старта не знали. Москвина объявила своим питомцам, что приняла следующее решение: Игорь не будет стоять с ней около льда, он будет смотреть их выступление из зала.
У Москвиной на тренировке на горлышках бутылочек с водой завязаны разноцветные ниточки, чтобы знать, чья это бутылка. Не дай бог выпить какую-нибудь гадость из чужой бутылки. Их же там много. Я после тренировки взял и ниточки развязал. Развязал – красненькую и синенькую, а потом скрутил их вместе и положил в карман как талисман. Дурость, конечно.
Я летел из Америки не куда-нибудь, а в Северную Корею, для американцев в самое логово зла, почти в преисподнюю. Летел один, без Наташи, без английского языка, с тремя пересадками. Но прежде всего меня не хотели выпускать из Штатов. Мне офицеры безопасности говорили: «Вы не можете лететь в Северную Корею. Нельзя туда лететь!» Меня держали на пересадке, мои вещи на ленту транспортера не ставили. В комнате секьюрити меня просили показать кредитные карточки, уточняли, смогу ли я вернуться обратно в цивилизованный мир.
Я объяснял, что лечу на гастроли, что в Корее выступает мой театр, что мы, артисты, вне политики. Но такой довод на них абсолютно не действовал. В итоге я летел в Северную Корею из Солт-Лейк-Сити двое суток. Меня сторожили, по-моему, всю дорогу до Китая. Я сидел в каком-то обезьяннике вместе с полицейским, чтобы я никуда не убежал. После Китая уже Северная Корея. Наконец, я долетел. И когда я увидел, как по транспортеру едет мой чемодан, который прошел вслед за мной через все пересадки, я чуть не заплакал. Его высаживали, как и меня, его, как и меня, не раз обыскивали… А в нем коньки.
Уже в полете я узнал, что Антон и Лена стали олимпийскими чемпионами. Я еще не знал о дальнейшей пертурбации с двумя медалями.
К этой ситуации, беспрецедентной выдаче двух золотых комплектов, которая так всех возбудила, я отношусь двояко. С одной стороны, такого допускать было нельзя, тем более под таким соусом, потому что это сразу рождало массу проблем в будущем. Почему им, почему не нам? У нас тоже есть претензии. С другой стороны, как любой скандал, эта история на определенное время добавила Сихарулидзе и Бережной рекламы и славы. Подписывать в Америке контракты им было очень легко. Когда еще увидишь в одном шоу двух золотых олимпийских чемпионов одной Олимпиады! Это жареное, а народ всегда хочет посмотреть на скандал – как эти люди выглядят. Сделать свои сравнения и выводы. Несомненно, все это добавило интереса и популярности паре и в Америке, и в Канаде.
Что же касается спортивного результата, я считаю, что Бережная и Сихарулидзе, безусловно, победители. Выиграли поведением своим до проката, выиграли, что самое главное, своим прокатом, а канадцам, на мой взгляд, изначально подсуживали. Тем более они упали в конце короткой программы, когда еще звучала музыка. Правда, приняли позу, как будто так и задумано. Но судьи же знакомятся с программой не в момент соревнований, они сидят на тренировке. Всем все понятно, не дети же. Короче, все, что происходило в дальнейшем, выглядело надуманным фарсом. Но наши – молодцы, выстояли и выглядели достойно.
Андрей. После того как мы закончили свою спортивную карьеру, у нас с Наташей начались разборки: куда мне идти, что делать? Наташа, естественно, точно знала, чем ей заниматься, а у меня были иные предложения: может, попробуем покататься в мировых шоу? Не обязательно сразу идти в группу Татьяны Анатольевны или в театр Игоря Бобрина. Не уговорил я Наташу, не сошлись мы во мнениях, разбежались, и я сел почти на год в кресло спортивного чиновника.
Я начал уговаривать Ольгу пойти работать вместе со мной. Она видела, что я прихожу с работы нервный, дерганый, можно сказать, ненормальный. Я предложил: «Давай вместе пойдем в коллектив к Наташе с Игорем». Оля против: «Нет, я никуда не пойду, кем я там буду?» Я говорю: «Можно быть костюмером, можно ассистентом». Но от театра Бобрина Оля отказалась: «Кататься я уже не могу больше никем быть не желаю, но если ты хочешь там работать, иди».
Ольга тогда работала детским тренером, спортивные школы еще не развалились. И после того как я ушел к Игорю, она еще года два оставалась тренером. Пришел день, и в один прекрасный момент всех тренеров взяли и уволили. Даже не уволили, им объявили: можете приходить, можете не приходить, зарплату платить не будем.
Так в конце апреля 1989 года я позвонил Игорю и сказал, что хотел бы прийти в их коллектив. Игорь ответил, что всегда хотел, чтобы мы с ним вместе работали. «Мы, – говорит он, – уезжаем тридцатого апреля, а первого мая у нас уже выступление». А я год не катался, правда, иногда бывал на льду, помогал и Свете Алексеевой с ее учениками, она много лет была тренером в группе Тарасовой, и Татьяне Анатольевне. Вот так и получилось, что я только с тем багажом, который у меня остался от спорта, пришел к Игорю в театр и сходу начал выступать. В первые же дни я обратил внимание на Елену Васюкову вспомнились наши молодежные тусовки. Мы вместе тренировались у Тарасовой. Лена уже давно работала у Игоря. Сначала я на нее посмотрел с интересом, потом присмотрелся, дальше – больше. И закрутился наш роман, который длится до сих пор. Мы, конечно, долго его скрывали. Лена была замужем, и ее муж Алексей Шубин тоже работал в театре и работает и по сей день. Наши отношения стали открытыми лишь в середине девяностых. До этого мы с ней тайком в основном цапались и ругались. Жили мы по разным домам и квартирам и никак не могли сойтись. У нее один взгляд на какую-то проблему, у меня – другой. Мы очень долго друг к другу притирались. Конечно, буквально с первых дней мечтали жить вместе, да не было возможности. Если хоть какая-то малейшая свобода появлялась, мы ее, конечно, использовали для встреч. Но в основном наше общение проходило на людях – вечеринки, разговоры за кулисами, обычный наш треп, когда мы катаемся. Так длилось несколько лет. А в девяносто третьем Лена мне сообщает, что она ждет ребенка. Я в этот момент вместе с Натальей уехал, по-моему, на два месяца в Европу – в Германию и Австрию. Мы выступали как приглашенные звезды в Holiday on ice. И из Вены, и из Мюнхена я пытался до нее дозвониться. Она не подходит к телефону, никак я вызвонить ее не могу. Тогда я сговорился с ее подружкой Людой Кобловой, чтобы та ее вытащила к себе в гости. Получилось так, как я рассчитал. Лена приехала в гости к Люде, а тут я как раз позвонил. У нас состоялся очень длинный разговор. Конечно, она меня ошарашила сообщением, что беременная. Я же знал, что они с мужем много лет хотели иметь ребенка, но что-то не складывалось. Я задал традиционно мужской, наверное, не очень скромный и неправильный вопрос: от кого? Она сильно обиделась. Скандал получился большой. У него даже цена есть. Мы потеряли на этом разговоре две с половиной тысячи долларов. Когда я выписывался из гостиницы, у портье глаза раскрывались все больше, когда из принтера вылезал счет за телефон. Он спрашивает: «Вы очень любите поговорить по телефону?» Я отвечаю: «Нет, я просто люблю человека, с которым говорил». Тогда мобильных телефонов еще не было. И позвонить можно было только через гостиницу, а это значит – плати по полной программе.
