Нелицемѣрный твой доброжелатель
Словохотъ.
Городъ Галичь,
годъ нынѣшній,
мѣсяцъ на небѣ,
число въ святцахъ.
P. S. Ты тутъ, да и я въ старые годы любливалъ побахиривать, ха! ха! ха! Какъ вспомню… Думаю, въ память тебѣ, какъ М. Г. на именинахъ — а я и теперь не могу удержаться отъ смѣху — похохотали, — побалагурили. — Ну ужъ то-то повеселились! но все проходитъ вмѣстѣ со временемъ! Ахъ, одни остались вздохи да воздыханія!.. и гдѣ есть радость безконечная?….
ПОСЫЛКА ПЕРВАЯ
ОТЪ СЛОВОХОТА КЪ ЛЮБОВѢДУ
Ну, слушайте, начинается притча.
Въ Ярославской Губерніи при рѣкѣ Согожѣ, обиталъ древлѣ народъ именуемый Пошехонцами, и управляемый по тогдашнимъ обычаямъ Воеводами. Столица ихъ и по нынѣ пребываетъ на томъ же мѣстоположеніи, и подъ тѣмъ же извѣстна именемъ; но жители совсѣмъ стали не тѣ; они такъ переродились, что ни на волосъ не походятъ на своихъ предковъ. Отъ перемѣны климата, или отъ сообщенія съ друтими народами ето происходитъ, я ни того, ни другаго, хотя и знаю; не утверждаю; ибо намъ въ этомъ нѣтъ большой нужды. Ето дѣло касается ученыхъ; имъ и толковать о семъ предоставляется — а наша цѣль со всѣмъ другая — Сколь счастливы на выдумки, ловки, развязны, толковы, расторопны были оные древніе Пошехонцы, покажетъ слѣдующее.
Когда по нѣкоторымъ обстоятельствамъ, (сказываютъ все по несправедливымъ наговорамъ и наушничеству) старый ихъ Воевода Взятколюбъ отъ правительства смѣненъ былъ другимъ по прозванію Щукою; то сіи свѣтъ знающіе люди сочли за долгъ отдать поклонъ сему новому своему градоначальнику. Въ слѣдствіе чево собрались они въ самое укромное мѣстечко, а именно въ подовинникъ, чтобы никто не мѣшалъ думать крѣпкую думушку, какъ бы все это сдѣлать и лучше и прекраснѣе. Ибо имъ не хотѣлось, какъ говорится, на первой случай ударить себя лицомъ въ грязь. И такъ по долгомъ между собою совѣтованіи, прѣніи и небольшой схваткѣ, наконецъ они положили для поздравленія отправить къ нему нѣсколькихъ депутатовъ, кои по лѣтамъ своимъ, разуму, опытности и знанію свѣтскаго обхожденія наиболѣе были уважаемы. — Хотя они и не отчаявались къ благородному сему гостю придти прямо, то есть, съ передняго крыльца; (ибо у Boeводъ для случая важивалось и заднее; однако, дабы изъявить ему ощутительнѣе свое усердіе, они не хотѣли предстать предъ него съ пустыми руками. Новое затрудненіе! что принесть, не знаютъ: опять собираются въ угомонное мѣсто, засѣдаютъ, думаютъ, умудряются — Долго-ли, коротко-ли это продолжалось, намъ до того нѣтъ дѣла — хошь день другой и погадали, да ужъ за это и выдумали — бѣленькаго барашка въ бумажкѣ? Скажетъ иной. Нѣтъ; для нихъ это яко не новое, плевъ, бездѣля. Крестамъ же да перстнямъ, какъ тогда важивалось, они справедливо предпочли то, что будетъ оныхъ похлѣбнѣе и посытнѣе. И такъ въ послѣднемъ ихъ засѣданіи опредѣлено было отъ всего міру поднести дары самые лакомые и дорогіе, а именно: горшокъ величиною съ добрую карчагу, что платье парятъ, соложенаго грѣшневаго теста, и еще живаго на тотъ случай къ счастію ихъ пойманнаго ворона, (не знаю, для забавы дѣтямъ воеводскимъ, или на жаркое) а сверхъ того столько невысиженныхъ курочекъ съ яичкомъ, пѣтушковъ съ гребешкомъ, то есть: свѣжихъ яицъ, сколько было домовъ въ городѣ. — Горшокъ съ тестомъ по праву старшинства взялся нести на головѣ Самъ, сирѣчь, Староста Непромахъ, лукошко съ яицами Выборной Угаръ, а ворона Соцкой Хватъ. За ними должна была слѣдовать вся отборная свита въ самомъ лучшемъ, какъ можно себѣ представить, снарядѣ и убранствѣ. Вы увѣнчаніе же всего, уговорились они воеводу привѣтствовать слѣдующею рѣчью: 3дравствуй кормилецъ нашъ и съ "кормилицой и съ цецеревятками. — " Но дабы удобнѣе привѣтствіе сіе заманить въ голову, и не ошибиться какъ нибудь во время говоренія, они взяли предосторожность раздробить его на три части. Староста по уговору ихъ долженъ былъ сказать начало привѣтствія: Здравствуй кормилецъ нашъ, Выборной послѣ него продолжать: и съ кормилицой, а Соцкой заключить: и съ цецеревятками. Дары изготовлены; привѣтствіе сочинено и выучено. И такъ большая половина дѣла сдѣлана — остается только сходить и отшаркать ногами. — Уже пѣвуны въ послѣдній разъ пропѣли по полуночи; уже густой дымъ изъ избъ валитъ столбами, разстилается и омрачаетъ небосклонъ Пошехонья. Предзнаменованіе воистинну не доброе — и пресловутый оный градъ приходитъ въ нѣкоторое смутное движеніе, старые обоего пола бродятъ какъ угорѣлыя кошки; а молодые глядя на нихъ совсѣмъ безъдуши; Словомъ всѣ, какъ изумленные на подобіе тѣней шатаются семо и овамо, опустя буйныя свои головы. Но мудрые вожди наши ни мало не взираютъ на сіе всеобщее уныніе своей веси, и посмѣваются внутренно суевѣрію простолюдиновъ. Толикое есть преимущество просвѣщенія предъ невѣжествомъ! — Посольство въ готовности, и любуясь своимъ убранствомь, любуется само собою, гордится сдѣланною ему довѣренностью и предъидущему съ горшкомъ на головѣ теста тихими и важными стонами Старостѣ, при восклицаніяхъ народныхъ начинается великолѣпное шествіе къ дому воеводскому, сопровождаемое несмѣтною толпою зрителей — переходъ былъ не далекъ; и потому сія главная процессія къ сожалѣнію зрителей кончилась скоро. Уже проидоши наши у воротъ воеводскихъ; дароносцы лѣзутъ первые на крыльцо по своему чину; но имъ путь преграждается: Тутъ доносятъ они о причинѣ своего пришествія, и чрезъ малое время имъ входъ во внутренніе покои отверзается. Какова имъ была первая встрѣча отъ Воеводы, ето заподлинно неизвѣстно; только надобно думать, что не худая. Ибо дары были покрыты, какъ водится; Воевода же былъ хоть и Щука, сирѣчь проныра, однако не сердцевѣдецъ. И такъ кто какъ хочетъ, такъ себѣ и думай. По крайней мѣрѣ ихъ по достоинству проводили; а ето еще лучше и встрѣчи. Сказываютъ, что Непромахъ глава и краса всего посольства, уже какъ рыбка на льду переводилъ одышку, и набиралъ въ себя поболѣе воздуху, готовяся начать огромное и высокое привѣтствіе, какъ нечаянно споткнувшись о порогъ, всею силою шарашнулся оземь. Другіе же говорятъ, будто у него на етотъ разъ развязалась оборка, и что-де Выборной плутъ наступивъ на волокшійся по полу ея конецъ, своею неліогкою, быль всею причиною толь скоропостижнаго его колѣнопреклоненія. — Да полно какое намъ до этого дѣло? Непромахъ нашъ цапнувшись рыломъ ополъ, охнулъ изъ глубины сердца съ визгомъ, и въ торопяхъ молвилъ: О цортъ бы ци задавилъ! — Выборной не вслушавшись хорошенько въ его слова, и считая оныя за привѣтствіе предуготовленное ими Воеводѣ, тотчасъ подхватилъ: И зъ кормиличой, а Соцкой довершилъ: И зъ цецеревятками. Привѣтствіе сказано; теперь остается только дары сбыть съ рукъ долой. Церемонія ета истинно стоила бы того, что бы поглядѣть ее; но мы за невозможностію ее видѣть, по крайней мѣрѣ хоть послушаемъ объ ней — Староста не успѣлъ, такъ сказать, хватиться носомъ ополъ, какъ горшокъ съ головы его всѣмъ отверстіемъ своимъ бацъ въ лицо Воеводѣ, и словно пріятель какой, ну съ нимъ цѣловаться, да миловаться. Воевода не приготовившись къ сей нѣжной сценѣ, такъ двинулъ его кулакомъ по боку, что реченный ласкатель весь разбился въ дребезги, только брызги полетѣли. Выборной, желая соблюсти въ точности данное себѣ наставленіе все, какъ должно, дѣлалъ свои па впередъ; но какъ то грѣхъ своихъ ради нечаянно наступивъ на шею Старостѣ, и нехотя, долженъ былъ прикурнуть съ нимъ вмѣстѣ. Лукошко изъ рукъ его на полъ какъ громъ, а яица покатились во всѣ стороны, только до Воеводы онѣ не достали; ибо ему что-то вздумалось отъ гостей по отдалиться. Соцкой, не именемъ только, но и самымъ дѣломъ Хватъ, поступилъ прямо похвацки. Онъ видя, что товарищи его дары свои съ рукъ сбыли, смѣкнулъ что и ему зѣвать нечево. Подступилъ, какъ надлежитъ, къ Воеводѣ, и подавая ему ворона, выпустилъ его изъ рукъ, не давъ Воеводѣ протянутъ своихъ для принятія сей тички. Воронъ въ торопяхъ, какъ угорѣлой, прямо махъ въ глаза Воеводѣ, и крыльями своими такъ плотно осѣнилъ его по макушкѣ, что заставилъ его сдѣлать самому себѣ почтительной книксенъ; и потомъ отъ Воеводы словно бѣшеной, бросился считать стекла то въ той, то въ другой оконницѣ. Стекла внутрь и внѣ покоевъ бренчатъ, какъ гусли, стукъ словно отъ каретъ въ миліонной, шумъ какъ въ торговой банѣ, или на превеликомъ пожарѣ. Словомъ, во всемъ домѣ такая поднялась суматоха, что хоть святыхъ вонъ понеси.
Дѣти Воеводскія и съ нянюшками разбѣжались отъ гостей, всѣ какъ мыши по норамъ — кому куда ближе. Воеводша вообразивъ, что домъ ихъ посѣтили тѣ бесплотные красавцы, безъ коихъ ни одна мельница не строится, и баня во странѣ ихной не топится, отгоняла ихъ крестомъ и молитвою; однако всё тщетно. Владыка дому самъ оторопѣлъ; стоитъ какъ изумленной, протираетъ себѣ глаза; ибо соложеное грешневое тестечко оные ему гораздо позаслѣпило — о шлафоркѣ его нѣтъ дѣла; говорятъ, что онъ въ тотъ же день велѣлъ его ночи двѣ три для подновленія цвѣту, попарить хорошенько въ луковомъ перьѣ. Но бросимъ такія маловажности, а возвратимся лучше къ своимъ низкопоклонникамъ. — Непромахъ еще не всталъ, только поворачивается, какъ сыръ въ маслѣ; перёдъ у него съ ногъ до головы въ тестѣ, спина словно въ яишницѣ, а лицо не въ примѣръ будучи, какъ у зарѣзанаго барана. Въ беспамятствѣ, хватается онъ руками то за затылокъ, то потираетъ себѣ лобъ, то поглаживаетъ виски. Угаръ малымъ чѣмъ его лучше; корчится, кривляется; подуваетъ что-то на руку, попавшуюся подъ лукошко, и легохонько прячетъ ее за пазуху: серонѣмецкой его кафтанъ, отъ разбитыхъ яицъ сдѣлался блѣднопалевымъ: лицо какъ у святошнаго, такъ что и отецъ родной тогда не узналъ бы его. Соцкой Хватъ то же схватилъ на калачи себѣ. Да правду матку сказать, досталось и всѣмъ сестрамъ по добрымъ серьгамъ. Воевода прежде всѣхъ отъ изумленія опамятовавшійся, не долго далъ поздравителямъ своимъ, однимъ нѣжиться, а другимъ ротозѣить — закричалъ: ей! — малой! — свиснулъ, зазвонилъ — набѣжало, наскакало, словно бѣшеныхъ — сказалъ, указалъ — начали, приняли, безъ разбору и бережи, кому чѣмъ ни попало, кто черепьемъ, кто яицами, и руками и пинками, кто въ носъ, кто въ зашеекъ, кто орясиной послѣ дяди Герасима, и по ушамъ, и по плечамъ, крестить, глушить, валять, отдувать, тузить, дорогихъ гостей подчивать, и провожать съ высока терема Воеводскаго. Короче сказать; ихъ такъ хорошо въ этотъ приснопамятный денёкъ у Воеводы отпотчивали, что они устилали домой не оглядываясь. Дальнѣйшее описаніе сей пирухи, и чинъ возвратнаго шествія депутатовъ нашихъ восвояси, я оставляю. Описывать сіе, значило бы ослабить воображеніе читателя.
