Инстинкт тролля (ЛП) - Дюньяк Жан-Клод

— Это насчет Шелдона.

— Что с ним приключилось на этот раз? Рыцари сунули его в тюрьму? Запытали? Убили?

— Он хочет жениться.

Я чуть не выплюнул свою железненую воду.

— Ого, это серьезная проблема.

Седрик угрюмо смотрит на свое пиво, но старается не прикасаться к нему. Кусочки зеленоватого грибка вгрызаются в пену и коварно выстреливают нитями по краям.

— Если не пьешь, он размножается, — говорю я, забирая у него кружку и выливая ее себе под ноги.

Я тщательно растаптываю мох, пока грибы не превращаются в безвредную плесень, или в почти безвредную. Надо не забыть в этом году помыть ноги между пальцев.

— Он хочет жениться, — повторяю я. — На дочери сэра Парцифаля, я так полагаю? Иначе никак не заиметь на палец кольцо с печаткой и вензелем?

Я смеюсь — в полном одиночестве; впрочем, как всегда, когда шучу. Седрик качает головой.

— Именно в этом и проблема. Бризена согласилась бы, но ее отец во что бы то ни стало хочет, чтобы она вышла замуж за рыцаря. И один в очереди уже стоит.

— Что мешает Шелдону нацепить доспехи? Он парень смышленый, вполне достойный и проводит все свое время, гоняясь за принцессами по замкам. Это ему по профилю.

— Имеются формальности, — вздыхает Седрик. — Процесс требует времени. Они произвели его в оруженосцы за его героическое поведение в прошлый раз, но он должен совершить подвиг для опоясывания ^[5]. — Встретив мой непонимающий взгляд, он спешит объяснить: — Так называется эта церемония. Он должен будет провести ночь без еды, в полном одиночестве, а потом его постучат мечом по обоим плечам, пока он будет стоять на коленях.

— По сравнению с мальчишником это вроде не так уж сложно. Что тебя беспокоит?

В пределах слышимости от нашего столика проскакивает официант; я пользуюсь возможностью освежить свой бочонок. Мой голос еле-еле перекрывает шум потасовок, громкий смех и звуки флирта (в основном заключающегося в том, чтобы тереться кирками под столом). Я не отступаюсь до поры, пока с барной стойки не падает сталактит; тогда я падаю обратно на скамейки. У их спинок мягкий камень, приятно массирующий мою поясницу.

— Видишь этих гномов? — говорю я, обводя широким жестом сборище выпивох. — Они постоянно сталкиваются друг с другом. Иногда это рождает искры, иногда — детей. Каждый из них полагает жизнь сложной, глядя со своего шестка, но если посмотреть на нее чуть отстранившись, то все это — бурлящая вода. Проще не бывает.

— У Шелдона с Бризеной по-другому.

— Сомневаюсь. — Я откупориваю второй бочонок, потом передумываю и ставлю его обратно. — Чего ты хочешь от меня, парень? Сэр Парцифаль меня сроду больше не подпустит к своему шатру, а в человеческих любовных романах я ничего не понимаю.

— Я подумал, что у вас может найтись идея, шеф.

Он так жалостно выглядит со своими побоями, что я всерьез принимаюсь размышлять, чем бы его порадовать. Чешу в затылке, мимоходом сшибая при этом старое галочье гнездо. На ум ничего не приходит.

— Я бы мог кого-нибудь пристукнуть, — говорю я задумчиво. — Проблема в том, чтобы найти кого. — Это напомнило мне, что у меня должны как-нибудь дойти руки разобраться с поганцем гномиком, который вбивает странные идеи в головы моих бригад.

Я кидаю в рот пригоршню гранатов, а Седрик вздыхает и растирает лоб. Из-под столов ползут волнами тяжелые запахи, смешиваясь с протечками рудничного газа. Рядом с нами вспыхивает драка, которая растекается до самой стенки зала, но я знаю, что стоит мне хотя бы сделать вид, что встаю, как она прекратится. Пока Управление не построит подземный спортивный комплекс, к чему я призываю уже много лет, гномы будут драться в таверне. Самые способные даже подумывают о том, чтобы перейти в профессиональную лигу.

— Ты уверен, что нам следует вмешиваться, Седрик? А Шелдон согласен?

— Я не говорил с ним на эту тему, но он мой друг. Я не могу позволить, чтобы у него вот так украли его девушку. Если уж на то пошло, я бы сделал то же самое для вас.

Хуже всего то, что он выглядит совершенно серьезным. Я разом опустошаю чашку с гранатами и сажусь прямо.

— У меня нет никаких идей, зато я знаю место, где хранятся идеи, ни разу не использованные. Тебя туда сводить?

Мы садимся в грузовой лифт до поверхности, затем идем по шоссе в горы. Стоит превосходная погода, влажная в самый раз, чтобы смазать мои суставы и заставить блестеть серебряные чешуйки слюды у меня на черепе — те самые, что придают мне интересный вид. Седрик кое-как волочит ноги, но у него хватает здравого смысла не жаловаться. В конце концов, мы здесь из-за него.

— Куда мы идем? — бормочет он, отирая опухшее лицо рукавом.

— В Архивы…

— А? — Он искоса бросает на меня взгляд. — Я никогда там не был.

— Побываешь, когда у тебя появятся идеи. Они даже не обязаны быть скверными.

Подходы к Архивам расположены на дне глубокой долины, заваленной мусором. После того, как старые туннели почистили от гоблинов, их превратили в склады. По обе стороны извилистой тропы, ведущей туда, стоят груды сундуков, исписанных угрожающими рунами. Все отмененные проекты, устаревшие планы, грандиозные стратегии, которые так и не удалось воплотить в жизнь из-за нехватки времени, денег или желания, осели в конечном итоге на обочине. Перепачканные грязью пергаменты, чернила на которых смыли дожди, порхают над самой землей, разносимые порывами истории. Самое место для размышлений о бренности мира. Туда не ступает нога ни одного тролля, разве только что он вынужден.

— Твой дядя как-то посылал меня туда. Он хотел избавиться от одного документа.

— Он мог бы сжечь его.

— Можно заставить пепел говорить или допросить духов, которые танцуют в дыму. Когда хочется избавиться от чего-то навсегда, Архивы — лучший выбор.

Он нервно оглядывается по сторонам, как будто с холмов брошенных документов может спуститься вооруженная до зубов стража.

— Ни у кого нет охоты сюда возвращаться, — говорю я. — Это место изгнания, оскверненное последствиями их промахов. На этом пути скопились прошлые ошибки, и они грозят погрести под собой путника в любой момент. — Я отвешиваю ему дружеского тумака, такого, что не оставит следов. — Это не уступит всей защите мира.

К тому времени, как мы обнаруживаем вход в туннели, слой мусора мне доходит до бедер, а Седрика вот-вот удушит. Его грудь вся исчерчена строчками красноречивых цифр и многообещающих заключений, которые налипают на него в надежде привлечь внимание. Я тяну его за ворот, чтобы помочь преодолеть последние несколько метров, через накатывающие на нас валы прожектов так и не сбывшихся перспектив. Документы с разочарованным шелестом рушатся нам под ноги, прежде чем вернуться в забвение.

С притолоки свисает поблескивающая от влажности табличка, извещающая:

Я толкаю двустворчатую дверь, она со скрипом распахивается. Вдалеке раздается бряканье колокольчика. В проникшем в прихожую свете посверкивают облака пыли, витающие над стойкой администратора. Некоторые из них на вид чуть ли не старше меня.

Из темного коридора суетливой рысцой выныривает некромант и направляется к нам, потирая руки. Его хитроватое морщинистое лицо совершенно спряталось за огромным старинным пенсне, а бесформенную мантию покрывают меловые следы. Он похож на книгу, давно оставшуюся без обложки с названием.

— Посетители! — восклицает он, увидев нас. — Какая неожиданная приятность. Если только… — Он подозрительно смотрит на меня. — Вы ведь не для того пришли, чтобы что-то разархивировать? Потому что если для того, тогда мы закрыты.