Девушка что-то сказала и срочно занялась наматыванием на палец кудрей, которые торчали из-под шапочки. Юноша в свою очередь размашисто пригладил свои. Стало хуже. Решившись на ответную реплику, он втянул голову в шарф и привычным жестом сунул руки в карманы.
Ага, что-то ощущалось не так, как всегда!
Его плечи медленно поднялись, локти оттопырились: юноша выудил из кармана чуть примятое соцветие белого морозника. Он выставил руку, чтобы рассмотреть находку, а девушка стянула варежку и протянула свою. В воздухе повис разноцветный пузырь двусмысленности, но тут же лопнул. Юноша (да благословят духи его сообразительность) бережно вложил цветок в её ладонь.
Четыре щеки залились румянцем. Она быстро затараторила; он, опустив голову, рисовал на снегу носком ботинка. Краска безудержно ползла с щёк на кончики ушей.
«Ты писатель, — думал Оскар, — ты должен уметь пользоваться словами».
Слова нашлись — полились вдруг, и их уже было не остановить. Хоть на часах Оскара стрелки и вертелись с обычной скоростью, там, внизу, время остановилось. А может, ускорилось. Может, и вовсе весна началась? От топтаний, переминаний с ноги на ногу и рисунков подошвой, от улыбок и волн тёплого смущения на тротуаре начал таять снег.
На работу Чудо № 34 мчалось, пританцовывая. Оно перепрыгивало через сугробы, кружилось вокруг фонарей, и Оскару — в этот раз он пешком шёл следом — то и дело приходилось останавливаться и прятаться в тени.
Напротив галантереи пёстрая компания из человеческих и эльфийских детей распевала «Тихую ночь». Дети дружно сморщили носы, когда незнакомый кудрявый юноша остановился и начал фальшиво подпевать, но сразу просияли, когда в их медных котелках зазвенели монеты.
Оскар наблюдал и предвкушал. Его ждало разное… Много исписанных страниц; удовлетворение после удачно завершённого дела; ночная дорога домой, когда и наверху звёзды, и внизу звёзды — чистый, с искорками снег на полях. Он так увлёкся, что даже позволил себе улыбку, и у самого бара «Любопытная кошка» потерял юношу из вида.
— Эй? Эм… простите, конечно, но… Вы следите за мной? Вот уже который день, ведь так?
Оскар медленно обернулся. Чудо № 34 стояло прямо перед ним и разглядывало без малейшего упрёка.
— Кхм, прошу прощения, сэр?
— Сэр? Это вы мне?
— Да, сэр.
Юноша хохотнул.
— Надо же, ко мне так обычно не обращаются.
— Мир представляется проще, когда я могу называть кого-нибудь «сэр». — Оскар поправил фуражку и добавил: — Сэр.
Он сделал шаг в сторону, чтобы незаметно скрыться (словно это было возможно), но юноша зеркально повторил движение.
— Всё же вы следите за мной. И каждую ночь сидите на дереве у моего окна. Почему?
Ложь… Оскар напряг память. Ложь не является скверным поступком, если не причиняет вреда другим.
— Я там временно проживаю, — сказал он осторожно.
На самом деле, Оскар временно проживал в отеле «Ритц», где он каждый день в перерывах между слежкой и составлением планов спал и приводил себя в приличный вид. Но раз об этом не подозревал даже персонал отеля «Ритц», то и с другими откровенничать не стоило.
— Вот как… — юноша смущённо улыбнулся. При близком наблюдении на его щеках обнаружились ямочки. — Может быть, вам нужен плед или подушка?
— Благодарю, сэр, в этом нет необходимости.
Слово «сэр» ямочки углубляло.
— Тогда пойдёмте со мной!
Оскара схватили за рукав и самым бесцеремонным образом потащили — нет, не в полицейский участок, а ко входу в бар.
— Мне туда нельзя, сэр.
Они как раз проходили под табличкой «Только для людей», но юноша отмахнулся.
— Ерунда! Посетителей всё равно пока нет, и я могу угостить вас чем-нибудь горячим. Или, — он хихикнул, — горячительным.
— Зачем, сэр?
— Мне так хочется!
— Но почему?
— А вот настроение у меня сегодня такое. За-ме-ча-тель-но-е! Я, понимаете ли, прозрел, вдруг увидел нечто прекрасное, чего раньше не замечал.
На пороге Оскар всё же затормозил и спросил в последний раз:
— Сэр, а у вас не будет неприятностей?
— Какие могут быть неприятности в такой чудесный вечер! — Легкомысленный бармен тряхнул кудрями и подмигнул. — Не беспокойтесь, всё будет хорошо.
Он выбрал Оскару место у бара, а сам, быстро переодевшись в подсобке, заскочил за стойку.
— Итак, есть виски, — юноша затянул фартук на поясе и азартно облокотился на стойку. — Подороже и подешевле. Я угощаю, так что, если вас не затруднит выбрать не самый дорогой…
Оскар в таких заведениях чувствовал себя неуютно: на него давили высокие потолки, а в потрескивании ламп с широкими абажурами слышалось что-то ворчливое. Пока что в баре было безлюдно и тихо, но вскоре здесь зазвенят бокалы, всё заполнит едкий сигаретный дым и какофония голосов… Словом, бары всегда были для него лишь тем местом, откуда следует забрать нетрезвого хозяина.
— Есть ещё ром! Как у пиратов, знаете? Йо-хо-хо!
…Но Оскара пригласили, да не просто так, а от чистого сердца и с добрыми намерениями. А значит, уйти он не мог. Даром, что в углу, за спиной бармена, две фигуры переговаривались и жестикулировали в его сторону.
— Мне, пожалуйста, стакан тёплого молока, сэр, — выбрал Оскар.
Из тех двоих один был рослым, непропорционально широким и являл собой образцовый экземпляр глуповатого охранника. Другой — противоположность ему: сухопарый, вытянутый, наряженный в смокинг, бабочку и тонкие усики.
— Ваш заказ! — Бармен поставил перед ним стакан и улыбнулся. О, какой это был стакан! Высокий, с рисунком из сахарных снежинок, он стоял на тонкой кружевной салфетке, а сверху торчали коричная палочка и бумажный зонтик. — Эм-м… не совсем сочетается, конечно, но я впервые подаю молоко.
— Благодарю, сэр. — Оскар облизнулся. Больше всего он хотел бы достать из внутреннего кармана сюртука коробку с печеньем, но удержался. Делиться бы ещё пришлось… ну нет.
— А можно ещё спросить? — Юноша ниже наклонился над стойкой. — Вы только не подумайте ничего дурного, мне просто любопытно… К какому… к какому виду вы принадлежите?
Отпив молока, Оскар выпрямился и весомо, даже чуточку горделиво произнёс:
— Я домовой.
— Что, правда? Ох… Вы простите великодушно, просто домовые, они не такие крупные и более… ну, милые, что ли.
— Тут есть нюанс, — согласился Оскар. — Но каждый сам выбирает, кем ему быть, разве не так? Сэр?
Собеседник схватил тряпку и принялся беспощадно полировать пивные кружки.
— Интересная мысль! — воскликнул он громче, чем полагалось. — Я никогда не задумывался об этом с точки зрения выбора. Мне всегда казалось, что предназначение записано, нет — в камне выгравировано с самого момента рождения.
— Но если выбор есть, то каков ваш, сэр?
Он не размышлял ни секунды.
— Я хочу писать добрые сказки! — глаза его засияли, но плечи почему-то поникли. — Вот только…
— Что?
— Только я перестал верить в то, о чём хочу писать. — Юноша потупился. — Знаете, мистер домовой, я подрабатываю здесь, когда в колледже каникулы. Ко мне приходят люди, заказывают выпивку, делятся всяким… Один вот — владелец машиностроительного завода. Недоплачивает своим рабочим и сам же этим хвастается. Другой разных девушек приглашает и каждой рассказывает, что она у него единственная — при этом так хитро подмигивает мне, мол, учись, парень. Третий мечтает… простите, очистить Британию от всякого сброда, то есть от вас, волшебных существ, будто… Простите ещё раз, это он так формулирует — не я. Я только слушаю. И мне часто кажется, что добро теперь никому не нужно. Его будто и не существует вовсе.
Разговор вышел за пределы понимания. Если бы Оскар разгадал, в чём нуждаются люди, то не сидел бы ночами на дереве.
— Вы не верите в добро, сэр? — переспросил он на всякий случай.
— Не то что бы… — юноша бездумно застучал пальцами по стойке, как по клавишам пишущей машинки. — Только я всё чаще наблюдаю, как поступки измеряют не добротой, а количеством цифр в чеке.
