Выписал порошки, примочки, советует получше жену кормить. А дома рассказывает жене: была у меня сегодня одна русалка. Какой-то у неё не то рефлекс, не то синдром: изменяет мужу хвостовой частью.
Докторша удивилась, лицевой частью она и сама была не промах, так по сторонам стреляла глазами, что перед собой дороги не видела, но чтоб стрелять хвостовой — это извините, такого за ней никогда не водилось. Может, стоит попробовать?
И попробовала, хотя и не русалка. А эти русалки, думает, ничего живут, неплохо устраиваются.
Рассказала подружкам, а те не верят. Сроду никогда такого не видели. Сами попробовали, рассказали соседкам. Соседки рассказали приятельницам. И пошли бить хвостами — никакая суша не устоит. И хвостов-то нет, а они, понимаешь, лупят во все стороны.
Всё перемешалось — земля, вода. Рыбак развёлся с русалкой, акула ушла от мужа и вышла замуж за господина доктора. А у русалки ухажёры подчистую отъели хвост, лишив её высокого звания вертихвостки.
Цари, короли, императоры, ханы, султаны, павианы (извините!) всегда любили внешнюю политику. Внутренняя их тяготила, утомляла, порой даже пугала и наводила на самые серьёзные размышления. Поэтому они пользовались любой возможностью куда-то сбежать, улизнуть, слинять из страны, — не на совсем, конечно, чтоб не лишиться должности, — а с каким-нибудь государственным визитом, транзитом, залётом на государственный счёт, казённый кошт, средства налогоплательщиков.
Выезжали они в сопровождении адъютантов, консультантов, комедиантов (разве?), а также референтов, корреспондентов и лично близких людей для выполнения государственной, общественной и просто личной работы. При этом они говорили: в гостях хорошо, отлично, превосходно, недурственно, а дома лучше, краше, великолепней, даже сравнить нельзя.
Но на самом деле им было лучше в гостях, дома на них постоянно охотились, устраивали набеги, налёты, наскоки, засады с прошениями, воззваниями, петициями и взрывными устройствами, а в чужой стране к ним никто не имел претензий, лицензий, рецензий, кроме разве что гортензий в букетах и без.
Когда цари, короли, императоры, богдыханы, тираны и бонвиваны (а почему бы нет?) спускались по трапам самолётов, пароходов, вездеходов, тарантасов, слонов и верблюдов, им под ноги стелили ковры, дабы смягчить прикосновение к неродной земле, — и не только им смягчить, но и земле этой злосчастной, горемычной, многострадальной. Тут же в аэропорту, на вокзале, на автобусной станции, возле юрты, вигвама, яранги выстраивался почётный караул с обнажёнными саблями, обрезами, бумерангами, пулемётами и гранатомётами. Дома с таким арсеналом к ним и на пушечный выстрел не подпускали.
Дома они обедали в узком, тесном, домашнем кругу семьи, родни, послушников, приспешников, соучастников и личной охраны, — в гостях же любой приём пищи принимал межгосударственное, международное значение, звучание и содержание. Всё, что елось, пилось, жевалось, глоталось, уминалось, лопалось, трескалось (уф, больше не лезет!), — уплеталось, уминалось (как, опять?) при огромном стечении высокопоставленного народа, который жрал, рубал, уписывал, наворачивал в полной уверенности (а почему не умеренности?), что укрепляет этим международные отношения. И всё это в честь гостей, хотя никакой чести там и близко не было.
В чужой стране им не кричали: «Долой!», «В отставку!», «На свалку!», «На помойку!», «К чертовой (как минимум) матери!». А если и кричали, то это было всё равно непонятно, потому что кричалось, оралось, вопилось на непонятном языке, зато каждое слово гостя тут же переводилось на иностранный язык, на который дома их никто не переводил, потому что дома у них не говорили по-иностранному.
Но больше всего царям, королям, богдиханам, болванам, хулиганам и уркаганам нравилось, что в чужой стране их называли: высокие гости.
Даже если они были совсем маленькие, низенькие, коротенькие, с-пальчик, с-мизинчик, от горшка два вершка, их всё равно называли: высокие гости.
Высоким можно быть только гостем, и никак нельзя быть высоким хозяином, аборигеном, автохтоном, домоседом. Любой недоросток, заморыш, мозгляк становится высоким в чужой стране, а едва ступив на родную землю, опять становится мозгляком, хотя мозгов это ему не прибавляет.
Театр
Венеция. Туристы, туристы…
ПЕРВЫЙ: Это собор святого Маркса?
ВТОРОЙ: Святого Марка, болван!
ПЕРВЫЙ: Сам болван! Я в эту Венецию ездил чаще, чем ты в свою Шепетовку.
ВТОРОЙ (смотрит на него внимательно): Да, да, я вас припоминаю. Тогда каждой группе туристов полагался один гид и один гад, а потом гида сократили и ещё одного гада добавили.
Все знают, что Матросов закрыл своим телом пулемёт, но представим себе, что он этого не сделал. Что он подумал: зачем я буду закрывать своим телом пулемёт? Он же стреляет, может насмерть застрелить. И что за привычка затыкать собой каждую дырку?
В общем, пробежал бы Матросов мимо этого пулемёта, остался бы жить. Сейчас уже был бы давно на пенсии. И когда он, знакомясь с людьми, говорил бы, что он Матросов, некоторые спрашивали бы: что за Матросов? Случайно не тот, который изобрёл тормоз Матросова, о чём сообщается на всех товарных вагонах? О том, кто изобрел колесо, не написано, о том, кто изобрёл паровоз, не написано, и только про тормоз пишут: «Тормоз Матросова».
Но Матросов, который не закрыл бы своим телом пулемёт, не изобретал тормоз Матросова, и он затруднялся бы сказать, что он за Матросов. Так, просто себе Матросов? Даже как-то неудобно. Кто-нибудь, из самых дотошных, ещё спросит: «И вы даже не закрыли своим телом пулемёт?»
Какой умный! Пусть сначала сам закроет, а потом спрашивает. Как будто это такое простое дело: захотел — закрыл, захотел — открыл. Это же пулемёт! Даже Чапаев старался держаться подальше от пулемёта, переплывая реку Урал, но его всё равно застрелили. А если самому лезть на пулемёт, да ещё закрывать его своим телом… Тебе что, некуда тело девать? Лучше б выучил его, женил, устроил на хорошую работу. Ну, допустим, тормоз Матросова уже изобрели, так изобрёл бы что-нибудь другое. Это же тело! Голова, руки, ноги, полный комплект. Им же можно горы ворочать! Чёрт с ним, с пулемётом, как будто в жизни нечем уже заняться. Кстати, один Матросов, который не лез на пулемёт, стал даже генералом госбезопасности, всю страну обезопасил, в том числе и себя. Ему даже дали за это героя. Не посмертно, как тебе, а прижизненно.
Тормоз Матросова на товарных вагонах предупреждает всех Матросовых: не лезьте куда ни попадя, особенно на пулемёты, потому что пулемёты — это дело дохлое. Не для пулемёта, конечно. Что ему, пулемёту? Он себе та-та-та, а вокруг живые люди. Или уже не живые? У них же, у пулемётов, нет тормозов. Стоит одному начать, и потом их уже не остановишь.
Василь, ты не поверишь, я проплакал всю ночь, когда узнал, что у нас есть историческая родина. Это……[1] государство всю дорогу вбивало нам, что у нас родина только одна, хотя для нормального человека одной родины мало. Ему надо или уехать на какую-то родину, или какую-то родину присоединить к своей. Прибалтику, Абхазию или Курилы. А зачем нам эта…… [2] Прибалтика? Зачем нам эти…… [3] Курильские острова? Удивляюсь, как мы ещё не присоединили Израиль. А что? Могли бы присоединить и Израиль, если б эти……[4] евреи не отгородились от нас Турцией и Сирией (я смотрел по карте). Конечно, Турция и Сирия не проблема, мы присоединяли и не таких, но если присоединить Израиль, у нас же не будет исторической родины. Родина опять получится одна — от Египта до Курил (я смотрел по карте). А одной родины нам с тобой недостаточно. Сейчас мы можем уехать в Израиль, а если б его присоединили, пришлось бы уезжать из Израиля.
Вася, с тех пор как я получил твоё письмо, я не перестаю думать о нашей исторической родине. Ты её почему-то называешь Эрец-Исраэль. А что такое этот…… [5] Эрец-Исраэль? Я немножко догадываюсь, но не хочется думать.
Ты вспоминаешь, как вы исходили из Египта. Мы тоже исходим, уже сил никаких. Исход — будь здоров, а выхода не видно. Потому что народ исходит из этой…… [6] страны в другие страны, причем что интересно: евреи исходили из других стран в свою, а наши исходят из своей, причём куда угодно, лишь бы исходить. Я это объясняю тем, что в нашей стране жить невозможно. Присоединили Прибалтику — теперь в Прибалтике жить невозможно. Присоединили Карелию — теперь в Карелии жить невозможно. А теперь вот исходим. Мы хоть и не карелы, и не прибалты, а тоже жить хочется.
