— Ленк, — зовет она. — Ленка! Остановись!
Куда там! Машет руками Ленка, танцует, вопит восторженно.
— Ленка!! — Лу ковыляет за подружкой, но ее короткие лапки не успевают за длинными Ленкиными ногами. — Лееееен!
— Они будут мокрые! И небо будет серое! И все будут грустить! А потом радоваться, потому что после обеда — солнце!! — Ленка уже доскакала до ямы и, остановившись на самом краю, разводит руки в разные стороны: — Вот такое солнце, Лушкааа!
— Осторо!.. — кричит Лу, понимая, что уже, кажется, поздно. И точно: в последний раз взмахнув ладошками, Ленка обрушивается под землю. — …жней… — вякает Лу и обмирает. Потом несется к яме и начинает отчаянно вслушиваться и вглядываться. Темно и тихо. Тихо и темно. Проходит минута, две или целый час — у собак нет чувства времени, — после чего она задирает мордочку вверх и начинает горестно подвывать.
Еще через час, или два, или вовсе неделю Лу умолкает, потому что у нее перехватило горло. А из ямы — из ямы! — вдруг доносится томный Ленкин голос:
— Луууу…
Лу радостно взвизгивает и начинает метаться по краю ямы, ссыпая вниз камешки.
— Ленка! Ленкаленкаленка! Как ты? Как ты? Как-тыкактыкакты?
— Скажи мне, Лу… — Ленка лежит на спине и шепеляво отплевывается. — Почему я не вижу Скорпиона? Куда он делся?
— Какого скорпиона? — возмущенно тявкает Лу. — Ты цела?
— Моего любимого. — На очевидные вопросы Ленка отвечать не любит. — Почему я его не вижу?
— Потому что его отсюда не видно. — Поняв, о чем речь, Лу бросает быстрый взгляд на небо. — Он в другом полушарии.
— Правда? — из-под земли слышится неподдельное удивление. — Я же его вроде сюда вешала, нет?
— Так это когда было? — говорит Лу. — Уже давно перевесила.
— Хм. — Ленка энергично выплевывает очередной камешек. — Жалость какая. Завтра надо будет обратно вернуть. Я по нему соскучилась.
— Завтра ты ничего никуда не вернешь. И послезавтра тоже. Тебя теперь недели полторы караулить будут.
— Да, точно, — Ленка немного сникает. — Ну, значит, потом как-нибудь.
— Потом как-нибудь… — Лу все еще ворчит, но уже больше для порядка. — Ты лучше скажи, ты там до самого утра сидеть будешь или уже наружу полезешь?
— Полезу, — откликается Ленка.
Следующие десять минут из ямы слышится пыхтенье, сопенье, шебуршенье и топотанье.
— Луууу… — На одиннадцатой минуте Ленка бросает прыгать и удрученно вздыхает: — Знаешь, Лу, а я не могуууу.
— Понятно. — Лу тоже вздыхает. — Иду за подмогой.
— Ага, — хихикает Ленка. — Я буду ждать тебя на этом самом месте. Честное слово, никуда не уйду.
Лу фыркает, разворачивается в сторону дома и начинает довольно резво перебирать лапками. По предварительным подсчетам, думает Лу, я доберусь минут через сорок.
По предварительным подсчетам, думает Ленка, Лу доберется часа через полтора. Она снова ложится на спину и начинает мысленно подыскивать место Скорпиону. Интересно, думает Ленка, если я подсуну его ко Льву, они снова поругаются или в этот раз обойдется?
Александр Шуйский
GENIUS LOCI
Жара стояла такая, что осы, лениво залетая в комнату, ястребами пикировали на виноград на столе, впивались в ягоды и так замирали, и тогда Денис брал их, одурелых, двумя пальцами за крылья и выкидывал вон.
Он сторожил виноград, а Наталья ходила из комнаты в комнату, потрошила шкафы и полки, вываливая все грудами на пол. Из развалин она выуживала то одну вещь, то другую, какую-то тряпку, какую-то книжку. Избранники летели в бегемотовы пасти двух чемоданов, недостойные оставались на полу.
Пойми, говорил Денис, вынимая из винограда очередную осу, она слабо цеплялась жвалами за мякоть, рвала хоть кусочек напоследок, пойми, я не могу отказываться от призвания. Если бы у меня был выбор, но ведь и выбора-то никакого нет, если я это могу, я должен это делать, такой дар не дается в растрату, это же не просто так.
Его голос разносился по маленькой квартире, был отчетливо слышен в каждой комнате и в кухне, он даже не поворачивал головы вслед ее перемещениям. Она не отвечала, только с грохотом обрушивала вещи.
Я же не предлагаю им решать, говорил он, я все беру на себя, и, главное, ничего сам с этого не имею, ты же знаешь. Это очень важно, что я ничего с этого не имею, тогда у меня, наверное, был бы выбор, а так его нет и не было, с того самого первого чернильного пятна — не было никакого выбора.
Чернильное пятно он посадил на Лидкино белое платье. Оно лежало на кресле, раскинувшись обморочной барышней, сама Лидка наводила последний глянец на ногти, а Денис с Наташкой надписывали гостевые карточки вишневой затейливой вязью — серебряная свадьба родителей, снятый зал в ресторане при казино, не то что бы пыль в глаза, так, золотая пыльца. Чернила не шли, Денис царапнул глянцевую поверхность, тряхнул ручкой под столом — и огромная, цвета вишневой крови капля шлепнулась и расплылась на кисейной барышне в кресле, прямо на лифе, как выстрел в сердце. Платье было убито. Лидка глянула и тихо завыла. Денис так и замер с пером в руке, а Наташка быстро сказала: «Наденешь мое выпускное». Наташкино выпускное было таково, что вой немедленно перешел в визг, о мертвой белой барышне больше никто и не вспомнил. Лидка укатила на бал, а вернулась с принцем — проиграла в рулетку свою сотню баксов и выиграла пять штук чужих. Владелец выигрыша, не то нефтяной магнат, не то хозяин сети точек канцтоваров, честно выделил ей десять процентов, а через три дня они выкроили минутку между двумя ставками и поженились.
Наташка с Денисом посмеялись и рассказали эту историю Денисовой тетке, вздорной больной старухе, у которой они ежемесячно отбывали повинность визита. Обычно эти визиты сопровождало неловкое молчание между короткими репликами, а тут случилась свежая сплетня, веселая и безобидная. Рассказывали бойко, перебивая друг друга, Денис взялся показывать, как он убил платье, — и смахнул со стола теткину чашку, последнюю из дворцового сервиза, предмет вожделения двух музеев и пяти антикваров. Следующую ежемесячную повинность Наталья отбывала одна. А вернувшись, с загадочным видом сказала: «Она тебе эту чашку до сих пор поминает, я еле до врача досидела, но надо же было знать. Так вот, старый гриб говорит, что это чудо и что он видит такое впервые в жизни».
После чашки в ящике рабочего стола появилась тетрадка, обычная зеленая тетрадка в клеточку, исписанная каллиграфическим Денисовым почерком. Записи в тетрадке выглядели четверостишиями некой поэмы: первая строка — число; с новой строки — имя или описание внешности; с новой строки — тот больший или меньший ущерб, который был причинен; с новой строки — тот эффект, который последовал за причиненным ущербом.
Досады были невелики: украденный кошелек, разбитое стекло в машине, три часа в застрявшем лифте. Взамен люди получали немного житейского счастья, того самого, которого желают за столом, когда не знают, за что поднять тост, — денег и здоровья.
Очень скоро выяснилось: чем ближе к сердцу лежала потеря, тем больше бывала награда, сама же потеря могла быть сущей мелочью. Воздействовать на любого человека разрешалось лишь однажды, дальше попытки улучшить судьбу выходили пустышками. Удивительно было то, что злодея ни разу не поймали на месте преступления, он словно превращался в невидимку, привидение, морок. Веселясь от души, он заходил вместе с людьми в квартиры, бил пыльные вазы, прятал вещи, резал одежду в шкафу — словом, играл в полтергейст.
Однажды он даже прикупил баллончик краски, чтобы написать где-нибудь на зеркале: «С приветом, Гнум», но постеснялся и истратил краску на старом кладбище недалеко от дома. В том же месяце центральный проспект оброс тротуарами из гранитной плитки и новыми фонарями. Город отозвался с такой охотой, будто только того и ждал.
Он перебил все окна в первом этаже бело-голубого собора на круглой площади, — в подвале этого собора тут же нашли черную от множества слоев лака икону, под лаком и записью оказался чуть ли не Рублев.
Он разорил самую красивую клумбу в Ботаническом саду — и так и не понял, какое из городских улучшений стало ответом на его вандализм, потому что последовал целый залп. Денис начал много ходить пешком, отмечая на карте города новые точки приложения своего странного таланта. Город хорошел на глазах.
В одной из таких пеших прогулок он увидел мальчика в инвалидном кресле. Мальчик сидел в сквере с книгой, вокруг носился беззаботный, золотой на солнце кокер-спаниель. Денис смотрел на них и отчетливо видел одну мертвую собаку и одного здорового мальчика. У него и раньше бывало некое предчувствие, что-то вроде видений тех перемен, которые принесет его вмешательство, но никогда ему не давали понять так внятно, что именно будет наградой. Он маялся несколько дней, а потом изловил собаку, доверчивый пес сам пошел на имя. Через неделю мальчик снова сидел на скамейке в том же сквере, но уже без кресла. На коленях у него лежал поводок. Он сидел, засунув руки в карманы курточки, а потом встал и пошел, лишь слегка загребая ногами. В тетради добавилась новая запись. А спаниеля Денис закопал под кустом сирени у себя под окнами, — что еще можно сделать с мертвой собакой? Потом он приходил несколько раз смотреть на мальчика. Мальчик держался все увереннее. В начале лета Денис увидел его со щенком лабрадора на руках и больше в тот сквер не ходил: надобности не стало.
