– Феденька! – В кухню вошла Нина Митрофановна. – Тут Клава сапожки принесла…
Нина Митрофановна стояла прижимая к груди пару коричневых женских сапог, и заискивающе смотрела на Фёдора.
– Может возьмём, Федя? А то я в зиму – чисто босая.
Фёдор нахмурился:
– Нина. Ну, ты же сама знаешь – нет у нас лишнего. Зарплату задерживают… и вообще… Скажи Клаве – может подержит?
И начал наливать остатки.
Нина Митрофановна только вздохнула и вышла, всё так же прижимая сапожки к груди.
– Выпили молча. Молча закусили. Потом Колька, желая поддержать Фёдора, замысловато покрутил в воздухе вилкой с насаженным на неё куском колбасы:
– Моя ведь, Федя, тоже… того… То ей то, то сё… Бабы. Им не понять, что взять-то негде.
Фёдор молчал. Тогда Колька спохватился:
– Ну, так где там твой кавалер? Покажешь или как?
– Пошли. – Вздохнул Фёдор. Поднялся и покачнулся слегка:
– Ну и отраву же ты, брат сварил! Но по мозгам шибает.
– И что главное – похмелья никакого! – Зарадовался Колька и тоже встал.
Вышли в уже начинающийся вечер и в стрекот кузнечиков. Фёдор заскочил в сарай и вышел со старой алюминиевой миской в руках. На ходу зачерпнул воды из железной бочки, стоящей под водостоком. Пояснил Кольке:
– Надо змеёнышу этому попить дать. А то сдохнет ещё.
– Это надо. – Согласился Колька. – Это уж обязательно. Это… По-человечески надо.
И, проходя мимо поленницы, вынул из под дров ещё одну бутылку:
– Припрятал на всякий случай. Вдруг твоя заругается.
– Не заругается, – улыбнулся Фёдор. – Моя с понятием. Не то что некоторые. Правда, и я не такой питок, как другие. Так… По случаю. Ну, что говорить? Сам знаешь.
Так вот за приятным разговором и подошли в конец огорода. Проходя мимо огуречных грядок Фёдор сорвал два огурца:
– Загрызть чем-то надо. А то твоё изобретение, Коля, уж очень на вкус поганое.
– А что ты, сосед, хотел? Чтобы и вкусно, и похмелья не было? Ишь ты какой.
Арестованный кобелёк стоял на прежнем месте. И всё так же улыбался сквозь губу.
Фёдор пододвинул к нему миску с водой и пёс начал жадно лакать.
Колька тем временем вынул из кармана стакан и налил:
– Это уж действительно, – Оценил он собаку и протянул Фёдору стакан. – Это не собака, а шпендик какой-то.
Фёдор выпил и стал хрустеть огурцом, когда «арестант» сказал по-русски:
– Миску ближе пододвинь, беспредельщик! Не видишь – верёвка горло давит.
Фёдор постоял немного, покачиваясь. Потом пододвинул миску с водой поближе к собаке. И только потом спросил:
– Коля! Ты слышал?
– Слышал. – Ответил Колька шёпотом. – А что? Он у тебя и говорить может?
– Раньше молчал. – Ответил Фёдор задумчиво.
– А что с вами, гадами, разговаривать? – Продолжил женишок. – Я ваще прокурору буду писать!
– Пойдём, Фёдя! – Потянул Колька Фёдора за рукав. – Пойдём скорее! Это нечистик. Нормальные собаки лают, а этот… Ну, ты же сам слышал!
– И то. – Согласился Фёдор. И друзья, обнявшись, пошли к дому.
В след им неслось:
– Требую адвоката!..
Утром по традиции грузчики собрались в курилке. Помолчали. Потом Фёдор начал:
– Тут, мужики, такая штука. Прихожу вчера домой, а моя сучка Рэга потекла. И кобелёк уже какой-то прибился. На вид дохлятина дохлятиной, а говорит по-нашему. Я его привязал к старой яблоне, чтоб остыл. А он:
– Требую адвоката! – кричит.
Василий, мрачноватый мужик с недельной щетиной, улыбнулся:
– Это сколько ж ты, Федя выпил, чтобы собака заговорил? Я про себя помню… Был один раз налопавшись так – у меня дверь говорила.
– И что сказала? Дверь-то что сказала? – Спросил Санька.
– Не помню. – Снова улыбнулся Василий. – Так и уснул под дверью на коврике. Проснулся – ботинки сняли. Помню – говорила дверь, а что конкретно…
– Это жаль. – Вступил Серёга. – Может она чё умного тебе сказала, а ты, дурила, забыл. Так сколько всё – таки ты, Фёдя, хлобыстнул?
– Да немного-то и выпил… – Застеснялся Фёдор. – Колька самогонку выгнал по новому рецепту. Говорил, что похмелья от неё нет. Ну, надо же было пробу снять? А этот… говорит, что прокурору напишет.
– Как это нет похмелья? – Удивился бригадир Петрович. – Это ты нам, Федя, не заливай. Не первый год вместе пашем. Это ты кому другому… Не может такого быть, чтоб без похмелюги!
– Как не может? Возмутился Фёдор. Как не может, когда есть. Вот у меня сейчас, к примеру, никакого такого похмелья. Вы что? Не верите?
Мужики помолчали, но уже по этому молчанию было понятно, что не верят.
– Хорошо, блин! – Завёлся Фёдор. – Хорошо. Обзванивайте баб, что задержитесь и после работы ко мне. Будем пробовать.
– Ладно. Будем пробовать. – Согласился Петрович. И скомандовал:
– Всё, мужики. Пора. Машины уже давно на рампе стоят.
Не задался день. Ну, просто, скажи кому – не поверит. В самом конце рабочего дня пришёл рефрижератор и пришлось его грузить аж до шести. Пока вымылись – переоделись, пока то да сё, уже и семь. Так что к Фёдору приехали около восьми. Там, правда, уже всё было готово. Стол накрыт. Нина хлопотала в кухне, а за столом сидел гордый Колька.
– Это ж где вас черти носят? – Встретил Колька бригаду. – Мы уж тут на поиски собрались посылать. Нина в третий раз картошку разогревает.
– Работа, Коля, работа. – Ответил Фёдор и показал мужикам рукой на стол. Расселись. Выпили по первой молча. Так же молча поели. Основательно закусили. Что уж тут? С работы. И только после второй не спеша заговорили.
– Из чего же, Коля, ты эту отраву варишь? – Спросил Петрович. – Уж очень на вкус противная вышла.
– Тайна производства. – Ответил Колька. – А тайна – она на то и тайна, чтоб никто не знал.
– Федь! – Вспомнил Василий. – Ты собаку свою говорящую покажешь или для цирка бережёшь.
Фёдор засмеялся:
– Мне только цирка не хватало! Пошли покажу. Заодно и покурим.
Говорящий пёс втретил мужиков как и положено:
– Сатрапы! Душегубы! В ООН на вас писать мало. В комиссию по правам человека!
Мужики задумчиво курили, разглядывая чудное животное. Потом Петрович подвёл итог:
– А он, Федя, у тебя правозащитник оказывается. Куда тому Киселёву.
– Волки позорные! – Надрывался тем временем кобелёк. А потом запел:
– А по тундре, по широкой дороге, где мчится поезд…
Петрович померковал ещё маленько, а потом порадовал Фёдора:
– А ведь этот… Он твою сучку, Федя, трахнет. Это уж ты не сомневайся. Ишь какой настырный!
– Федя! Мужики! Да куда вы запропали? Послышался голос Нины. – А ну-ка – в дом.
– Пошли, мужики. – Сказал Фёдор. – Пошли. А с этим сучонком я сам разберусь. Только не лезьте я вас прошу. Только не встревайте. Дело тут семейное.
Нина ждала бригаду на крыльце:
– Вобщем так, мужики. Никуда я вас пьяных в ночь не отпущу. Ложитесь здесь. Жёнок я ваших уже обзвонила. А завтра проспитесь и на работу.
– Это резонно. – Одобрил Петрович. – Пошли. Ещё по рюмочке и в люльку.
Из дому выскочил Фёдор с двухстволкой в руках:
– Только не встревайте, братцы. Вы только не лезьте.
И побежал в огород.
– Пошли, мужики! – Скомандовал Петрович. – Дело тут… Сами понимаете.
Ладно. Пошли, выпили по рюмке для сна. Потрепались о том, о сём. Укладываться начали. А Фёдора всё не было. Потом уже, когда Серёга захрапел с присвистом, грохнуло два раза.
Когда Фёдор проснулся, бригада уже сидела за столом. Пили чай. Молчали. Фёдор быстренько ополоснулся. А когда оделся мужики были уже на выходе и в очередь благодарили Нину за стол.
Утро туманилось и бодрило прохладцей. Фёдор выбежал из дому и увидел, что бригада стоит возле собачьей будки. Там суетилась Рэга и, точно так же, как и позавчера, стоял кобелёк, порыкивая на мужиков сквозь верхнюю губу.
Петрович спросил:
– Федя! Он у тебя что? Бессмертный что ли? Я же сам слышал вчера, как ты его пульнул.
– Не смог я, братцы… – Повинился Фёдор. – Не смог да и всё. Стоял, стоял… Прицелюсь в гада, а курок нажать не могу.
– А что так, Фёдя? – Улыбнулся Василий.
– Знаешь, Вась! Я ведь к своей тоже за пятнадцать километров бегал. И меня били, и я бил… Я стоял, стоял… Много чего вспомнил. А потом отвязал этого… Да в воздух пальнул. – Сказал Фёдор негромко а потом спохватился:
– Вы, мужики, идите. Автобус скоро. А я догоню. Я быстро…
Фёдор вернулся в дом и подошёл к Нине:
– Ты, Нина, вот что… Ты это… Сапожки Клавкины возьми. Деньги сама знаешь где.
– А как же, Федя?..
– Проживём, мать, как-нибудь. А босой в зиму – это не дело.
И Фёдор потрусил вдогонку бригаде. И перешёл на шаг, когда уже слышен был смех:
– Ну, Колька! Вот удружил, так удружил! Собака заговорила!
И, главно, что похмелья никакого!..
Вместе с Петраковым из вагона вышли ещё человек десять. Вообще-то, вместе со штатскими вышло больше. Кто их там считал сколько? Но демобилизованных было человек десять. Они, не сговариваясь, сбились в кучку возле досчатой будки с надписью «Кипяток», поставили вещмешки у ног и стали крутить самокрутки. Не то, чтобы очень уж очень хотелось курить, а просто для того, чтобы осмотреться. Среди одинаковой линялости гимнастёрок и пилоток выделялся одноногий старший сержант на костылях.
