Перескакивая через лужи и обходя особо глубокие по боковому бордюру, она добралась до Дарьиного салона. По счастью, Даша была в салоне, и одна. Она собирала свою выездную косметичку. Похоже, у Любы было такое лицо, что, увидев ее, Дарья косметичку выронила.
— Люба, на тебе лица нет!
— Даша, я в шоке! Такой ужас, такой ужас!
— Что-нибудь дома? — осторожно спросила Даша.
— Тьфу-тьфу, дома все как обычно.
— Что тогда?
— Иванько убили.
— Убили?!
— Лор и Кох его убили.
— Лор и Кох?! Кто сказал?
— Сама видела!
— Как убивали?!
— Как несли труп!
— Чей труп?
— Борин!
— Куда несли?
— В квартиру Газидзе!
— Зачем Газидзе его труп?
— На передержку.
— На что?
— На передержку. До ночи. Ночью утопят. Но не сами. Лор договорился.
— С кем? С Бармаглотом?
— С каким Бармаглотом? Нет, с какой-то бабой!
— Баба будет топить Иванько?!
— Я не знаю, кто будет его топить, но договаривался он с бабой!
— Кто сказал?
— Сама видела!
— Что видела?
— Не что, а кого. Бабу. В ресторане «Ванилька». Крашеная, перекроенная, накачанная силиконом. Связная, наверное.
— Чья связная?
— Лора.
— С кем связная?
— Откуда мне знать, с кем. Но договорились за полтинник грина.
— Люба, за полтинник грина Лор сам кого хочешь утопит. Да и зачем ему топить Иванько? Это же его постоянный клиент.
— А может, он случайно его того?
— Чего — того?
— Ну убил. Может, передоз или аллергическая реакция.
— А зачем ему тащить труп в квартиру Газидзе?
— Сказала же — на передержку.
— А почему его нельзя было передержать, например, в багажнике машины, как это обычно в фильмах делают?
— Не знаю. Даша, дошло! До меня дошло! Они его не убили, они его усыпили! Иванько теперь — заложник!
— Заложник чего?
— Нового правления!
— Зачем им заложник?
— Зачем им заложник? Зачем им заложник. Зачем-то им нужен заложник, иначе не тащили бы! Даша, я все поняла! Иванько теперь стоит сто миллионов! Они хотят заставить его заплатить расходы по потопу! Он же казну ТСЖ растряс, он, мол, пусть и заплатит!
— Гениально, Люба, гениально! Даже если Газидзе еще до этого не додумался, надо ему подсказать! Непременно нужно подсказать! Боря, поди, трясется сейчас как заячий хвост! Сачкова ведь Бармаглот утопил!
— Какой Бармаглот?
— Главный бугай у Аполлонского! Иванько-то, когда свое заявление в полиции заполнял, про это не знал. А когда узнал, пожалел, думаю, о своих претензиях. Семена-то Аркадьича под залог выпустили, он теперь на свободе гуляет, и какие мысли нагуляет, мы можем только догадываться. Но Иванько тоже может догадываться. Нет, Люба, Иванько — не заложник, Иванько — партизан. И у Газидзе он прячется. Потому что это последнее место, где будет искать его Аполлонский.
— Даша, ну ты — голова! Тебе бы в премьер-министры!
— Спасибо, Люба! Но я предпочту роль матери президента.
— Какого президента?
— России, Люба, России. Мне Сурай напророчила.
— Да ты что?!
— Не что, а кто, Люба! Мать будущего президента!
— Слушай, но он же у тебя того.
— Хочешь сказать — чернокожий? А что, в Америке сейчас президент — не чернокожий разве?
— Ну в Америке цветных-то море.
— Тю! Да пока мой Миша подрастет, у нас тут тоже все зацветет пышным цветом.
— Так Сурай сказала?
— Так я тебе говорю! Ты вот у нас Любовь, а по батюшке Мухаммедовна. Мой сын Миша Гольцов, но африканских корней. Чувствуешь тенденцию? Ты на одни только наши «Купола» посмотри невооруженным глазом! Это же Вавилонская башня в миниатюре!
— Ох, Даша, главное — чтоб башня эта не рухнула от гнева божьего.
— Наша не рухнет. У нее основание широкое и крепкое, Аполлонский бетон внизу щедро залил, не скупился. А вот «Чертов палец» может.
— Так Сурай сказала?
— Экспертная комиссия сказала! Только что в новостях передали предварительное заключение: работы остановить, расследование начать, уголовное дело на подписавших разрешительную документацию на строительство возбудить.
— А Сурай, как думаешь, вернется?
— Люба, я всем богам молюсь, чтобы она вернулась. У меня как у матери будущего президента к ней столько вопросов, столько вопросов! Ты, Люб, извини, мне бежать надо!
— Конечно-конечно. Даш, только ты того, не рассказывай никому, как я с Иванько лоханулась.
— Я-то могила, ты знаешь! А сама ты никому еще не раззвонила?
— Только в полицию. Но анонимно. Может, и проверять не будут. А может, и проверят, хуже же не будет, правда?
— Кому хуже не будет? Газидзе? Или Иванько?
— Никому, надеюсь! Я ведь из лучших побуждений! Я и сама пострадала.
— В смысле?
— Пока к телефону-автомату в очереди стояла, машину эвакуатор утянул. Сейчас пойду вызванивать, куда утянули. А машина еще на аварийке стояла, аккумулятор теперь сядет.
— Главное, чтобы кроме него никто не сел, а аккумулятор как-нибудь зарядишь.
Даша почмокалась с Любой, закрыла салон и убежала. Ее ждала на пасхальную укладку Клара Канальи. Люба поспешила домой к детям.
14 апреля, 17 час. 50 мин
Туркменская рокировка
Все вовлеченные в разведывательную активность работники туркменского посольства пребывали в состоянии чрезвычайного возбуждения с трех часов пятнадцати минут утра, когда затемненная машина с Козюлькулиевым и двумя экстрасеншами оказалась во дворе посольства. Они не были готовы к такому повороту событий. Не были к нему готовы и в далеком Ашхабаде. Посольские составили, зашифровали и отправили сообщение в столицу. Это заняло больше часа. В столице сообщение дешифровали и отправили Просто Шаху. Просто Шах прочитал сообщение и впал в прострацию: информационный бизнес был одной из основных составляющих туркменской экономики и держался эксклюзивно на Козюлькулиеве. Его провал мог обернуться дефицитом шахской казны, голодными бунтами и, возможно, дворцовым переворотом. Кроме того, могли осложниться отношения со всем зависимым от туркменского источника информации миром. Многие государства-потребители просто не поверят в иссушение источника и усмотрят в этом признаки изменения внешней политики Туркменистана в сторону прокремлевской.
Прострация Просто Шаха продолжалась несколько часов и продолжалась бы еще дольше, не вспомни Просто Шах, что лучше всего в такой ситуации обратиться к помощи высших сил через экстрасенсов, тем более что их силы удвоились. Он дал распоряжение, распоряжение записали, зашифровали и отправили в Москву. Посольские распоряжение дешифровали и зачитали женщинам. Сурай и Пелагея настроили общие частоты и настроились на прием космической информации.
Но космос молчал. Женщины усилили посыл. Но космос их игнорировал. Тогда Пелагея попросила принести из машины свою ведическую аптечку, достала растолченный мухомор, залила кипяточком, выпила и стала ждать видений. Видения не заставили себя ждать и нахлынули на нее мощной струей, чуть не лишив ментального равновесия. Она увидела себя под белым солнцем пустыни рядом с Просто Шахом, Геймураза, расчищающего лопатой кремлевские угодья, Сурай без морщин и галош, но в шляпе, по-матерински обнимающую российского Сам Самыча.
Очнувшись от видений, Пелагея вытерла слезы и прочие выделения с лица и пояснила собравшимся вокруг нее заинтересованным лицам: «Нам с бабушкой Сурай предстоит культурный взаимообмен на высшем уровне, а Геймуразу — дауншифтинг». Заинтересованные лица попросили пояснить. Пелагея пояснила: «Меня следует отправить в Ашхабад для вывода из ступора и активизации ментальных процессов у Просто Шаха. Сурай надлежит вернуться в „Золотые купола“ и взять на себя ношу резидента. А Геймуразу придется глубоко законспирироваться: сменить образ и, прикинувшись дехканином, искать возможность устроиться разнорабочим на кремлевские огороды, где он будет пристально следить за появлением новой элитной поросли».
— Почему мы не можем отправить в помощь Просто Шаху бабушку Сурай? — ревниво спросил Геймураз.
— Потому что мне было такое видение: Сурай без галош в обнимку с нашим Сам Самычем. Ты что, хочешь, чтобы я с ним обнималась?
— Нет, пожалуй, ты лучше занимайся реабилитацией нашего Просто Шаха. Это целомудреннее.
Геймураз попросил принести из машины пояс верности, надел его на Пелагею и закрыл на электронный замок. Пелагея тихо плакала: судьба разлучала ее с только что обретенной мечтой — подняться из избушки на бетонных ножках прямо под золотой купол. Поэтому лучше, рассудила она, провести пару лет в эмиграции в шахском дворце, чем на рублевских огородах в каком-нибудь дырявом вагончике среди нелегальных туркменских иммигрантов, что, собственно, и предстояло теперь Геймуразу, пока он не пройдет процесс легализации в новом образе. Пелагею одели в паранджу и памперсы, упаковали в ящик для дипломатической почты с надписью «Строго секретно» и отправили в Домодедово на ближайший рейс «Туркменских авиалиний» до Ашхабада.
