— Ладно-ладно, до скорого! — сказал доктор Шотт, методично тиская мою руку. — До завтра, слышите, вы приезжаете завтра!
— Я понял, сэр.
Мы вышли во двор, и часовые немедленно на меня тупо уставились.
— А где ваша машина? Вас куда-нибудь подвезти?
— Нет-нет, спасибо; я поставил ее там, сзади.
— Сзади! Так вам же совсем не к этой надо было двери! Пойдемте, я покажу вам другой выход! Ха!
— Не беспокойтесь, сэр, — сказал я, — я лучше прогуляюсь вокруг здания.
— Ага! Ха! Н-да, ну, как хотите! — но посмотрел он на меня странновато. — До завтра!
— До свидания, сэр!
Я уверенным шагом прошествовал мимо бездельников на ступеньках.
— Вы найдите-ка это письмо! — крикнул уже из дверей доктор Шотт. — На всякий случай, а вдруг мы ошиблись!
Я нехотя обернулся и помахал ему в знак признательности, но когда, вернувшись к себе в комнату (которая показалась мне до ужаса родной и уютной), и в самом деле принялся искать письмо, обнаружил, что выкинул его еще в Балтиморе. А поскольку в ближайшую сотню лет мне явно не светило настолько освоиться в приемной доктора Шотта, чтобы запросто попросить Ширли покопаться в ее собственных папках с исходящими, вопрос о назначенной мне дате никак не мог быть разрешен путем прямой апелляции к фактам объективной реальности.
Вам может показаться, что из-за такого вот неудачного начала состоявшееся на следующий день собеседование далось мне труднее, чем могло бы, однако подобное предположение, пусть даже вполне логичное, не соответствует фактам. Совсем наоборот, мне было уже настолько на все плевать, начиная с собственной особы, что это собеседование было мне так, семечки. На следующее утро я даже не удосужился начистить остаток левой туфли; позавтракав, я отправился в парк, просидел там несколько часов, глядя, как дети возятся в маленьком искусственном озерце, и за все это время мысль о предстоящем собеседовании посещала меня два-три раза, не более. А когда она меня все-таки посещала, я отгонял ее прочь простым подергиванием мускулов правой щеки. Без десяти два я подъехал к колледжу, припарковался, ничтоже сумняшеся, прямо напротив парадной двери и вошел через главный вход. Ступеньки были на сей раз необитаемы, но не было уже на свете такого комитета, который оказался бы в состоянии меня смутить. Такое у меня было настроение.
— А, привет, — просияла мне навстречу Ширли.
— Добрый день. Не будете ли вы так любезны известить доктора Шотта, что я уже здесь?
— Все уже здесь, насей раз. Подождите минутку, мистер Хорнер. Я включил улыбку и тут же выключил ее, на манер джентльмена, который вежливо, но совершенно бесстрастно коснется полей шляпы при встрече с любой знакомой дамой, вне зависимости от того, заслуживает она подобной чести или нет. Ширли вошла в кабинет доктора Шотта и тут же вышла назад.
— Входите, мистер Хорнер.
— Благодарю вас.
Внутри доктор Шотт представил меня мисс Баннинг, преподавателю испанского и французского, эдакой милой старушке, которую только и оставалось воспринимать как милую старушку, потому что кроме того ловить там было нечего; доктору Гарри Картеру, преподавателю психологии, сухому, ученого вида старичку, увидев которого, вы сразу начинали мучиться вопросом: а что он, собственно, делает в Вайкомико, — однако не настолько остро, чтобы буквально в следующий момент не прийти к выводу, что у него наверняка есть на то свои причины; и мистеру Джозефу Моргану, вожатому местных скаутов и преподавателю античной, европейской и отечественной истории, высокому, атлетически сложенному очкарику, до жути энергичному и настолько очаровательному по всем статьям — такой уж он был умный, деловой и подающий большие надежды, — что приходилось изо всех сил держать себя в руках, чтобы быть с ним хотя бы просто вежливым, и с первого же взгляда становилось ясно: самый факт его существования, во-первых, уже предполагает постоянное с ним сравнение и сопоставление, а во-вторых, это сравнение всегда будет не в вашу пользу, что неизбежно делало факт его существования устойчивым раздражающим фактором, не говоря уже о возможности приятельских с ним отношений.
Прозвучало несколько любезных замечаний о моем рвении, настолько сильном, что даже на собеседование я явился на день раньше. Затем комитет погрузился в оживленное обсуждение летних трудов и дней каждого из присутствующих. Сопровождаемое шутками и дружеским подтруниванием. Претенденты на штатную должность в Государственном учительском колледже Вайкомико явно были здесь не столь привычной публикой, чтобы такого рода заседания комитета по штатам успели стать рутинной добавкой к повседневным обязанностям его членов.
— Вы можете твердо рассчитывать на голос мисс Баннинг, мистер Хорнер, — посмеиваясь себе под нос, сказал доктор Картер. — Ей нужны новые жертвы — а то кому еще она будет показывать свою коллекцию чашек для усатых.
— В самом деле? — сказал я. Замечание доктора Картера адресовано было не ко мне, а сквозь меня: так бабушки иногда издеваются над собственными дочерьми, обращаясь в их присутствии исключительно к внучке.
— У меня и вправду совершенно восхитительная коллекция, мистер Хорнер, — искренне оживилась мисс Баннинг. — Вы просто обязаны на нее взглянуть. Ой, дорогой мой, но ведь у вас же нет усов, а?
Все рассмеялись. И я тут же обратил внимание, что у Джо Моргана усы были.
— Этель мне уже четырнадцать лет не дает покоя, чтобы я отрастил усы! — загоготал доктор Шотт, обращаясь ко мне. — И не какую-нибудь там «ниточку», вроде как у Джо, а настоящие, пышные, чтобы я мог перепробовать всю ее коллекцию! Ну что, может, переключишься теперь на мистера Хорнера, а, Этель!
Этель совсем уже собралась было ответить доброй какой-нибудь шуткой, но тут Джо Морган мягко ввернул вопрос о моем прежнем опыте преподавания в высшей школе.
— Вы, насколько я понял, закончили университет Джонса Хопкинса, так ведь, мистер Хорнер?
— Так точно, сэр.
Все остальные одобрительно закивали: они оценили тактичность, с которой Джо перешел к делу. Он был просто находкой, этот мистер Морган. И здесь у них явно надолго не задержится. Все внимание сосредоточилось на мне.
— Только, пожалуйста, без всяких сэров! — запротестовал доктор Картер. — Мы здесь, в провинции, без церемоний.
— И то верно! — милостиво согласился доктор Шотт.
Затем последовал, минут на двадцать, достаточно бестолковый допрос относительно моей дипломной работы и опыта преподавания — последний, если не считать спорадических частных уроков в Балтиморе и краткого курса, читанного мной в вечерней школе при университете Джонса Хопкинса, был равен нулю.
— А почему вы решили снова взяться за преподавание, мистер Хорнер? — спросил доктор Картер. — Вы, кажется, прежде этой профессией не злоупотребляли. Я передернул плечами.
— Ну, вы же знаете, как это бывает. Вы просто чувствуете, что все остальное теперь — не для вас.
Собравшиеся признали справедливость моего наблюдения.
— К тому же, — осторожно добавил я, — и мой доктор рекомендовал мне вернуться именно к преподавательской деятельности. Он, кажется, считает, что это занятие как раз по мне и лучше бы мне как раз его и держаться.
Хорошо сказал. Экзаменаторы были теперь на моей стороне, и я развернулся.
— Знаете, мне никогда не приносили удовлетворения обычные способы зарабатывать себе на жизнь. Когда работаешь только ради денег, в этом всегда есть что-то… лишающее твой труд смысла. Хм, не люблю клише, но факт остается фактом: другие профессии лишены отдачи. Вы же понимаете, что я имею в виду.
Они понимали, что я имел в виду.
— К вам попадает в руки мальчик — умный, глаза смышленые, одна беда, ему никогда не приходилось мыслить всерьез, жить в атмосфере, где интеллектуальная деятельность столь же естественна, как еда или сон. Перед вами свежий юный ум, у которого просто не было возможности тренировать, так сказать, мышцы. Может быть, он просто не владеет хорошим, грамотным английским. Никогда не слышал правильной английской речи. Это не его вина. И, по большей части, даже не вина его родителей. Но — он такой, какой есть.
Моя аудитория была вся внимание, вся, кроме Джо Моргана, который смотрел на меня спокойно и холодно.
— И вы начинаете с ним работать. Части речи! Глаголы, существительные! Определения! Дополнения И, немного погодя, основы риторики. Подчинение! Сочинение! Эвфония! Вы гоняете его в хвост и в гриву, вы объясняете до хрипоты и все это время видите, как мальчик нащупывает дорогу, и спотыкается, и падает, и делает неверные шаги. А потом, когда вы уже готовы все бросить…
— Я знаю! — выдохнула мисс Баннинг. — Приходит день, такой же, как все прочие, и вы в десятый раз повторяете одно и то же — и щелк! — Она с торжествующим видом щелкнула пальцами в сторону доктора Шотта. — Он понял! Ну, и что тут такого! — говорит он вам. — Это же ясно как божий день!
