Обратно мы летели так же мучительно. Опять с тремя взлетами и с тремя посадками. Но это было уже неважно.
Потому что когда-нибудь потом, может быть, даже очень-очень скоро у нас будут не только самые лучшие в мире летчики, но и самые современные, самые удобные, самые комфортабельные в мире трбаны, которые будут летать точно по их трбанскому расписанию. А в наших аэропортах будет просторно, светло и чисто. И люди в ожидании посадки на свой трбан будут не только добрыми и глубокими внутри, но и доброжелательными и вежливыми снаружи. И в глазах у них будет столько же счастья, сколько и в глазках-светлячках девочки с острова Бали.
И тогда каждый из нас с чистой совестью и с гордостью сможет сказать: «Летайте трбанами Аэрофлота».
Балийский паровозик, или Новый Год среди людей
Дело было на Бали. На одном из лучших островов планеты Земля. Но — по порядку.
Мы решили отметить Новый Год как-нибудь по — особенному.
«Голубой огонек» — это, конечно, хорошо. Родина. Обращение президента, змеиный шип шампанского из-под пробки, из последних сил зажимаемой большим пальцем, пока президент подсчитывает яровые с озимыми, великодержавные стоны Курантов, крики «ура!», запах оливье, хвои и мандаринов, снежная рябь в обмороженных фонарных нимбах, постаревший Киркоров, потолстевший зубастый Шура, похудевший Задорнов, все так же ругающий Америку… Это все трогательно, знакомо.
Новый Год в Европе — тоже неплохо. Рождественские распродажи, тевтонские Санты-Клаусы с лицами напившихся престарелых эсесовцев в отставке, дождь со снегом. Уютно, спокойно.
Новый Год где-нибудь в Египте или в ОАЭ — тоже выход. Раблезианство шведских столов, купание в ночном море, похожем на подогретые чернила с рассолом, арабские танцы славянских животов, верблюды, минареты, вечный песок в ушах и шлепанцах.
Но нам хотелось чего-нибудь не то чтобы экзотического, вроде утки по-пекински в Пекине, жареной собачатины в Гуаньчжоу или акульего карри в Гоа. Нет. Чего-нибудь этакого. «С закрутовыпендрёжным приподвыпердончиком», как говорят в народе. И вот я хорошенько подумал, а жена твердо решила: едем на Бали. Местечко Денпасар. Отель «Гран Мираж». Предварительно заказываем ресторанный зальчик на двоих. Полный интим. С ансамблем. Двести с лишним долларов с человека. Ладно, глупо, но раз в жизни можно. Зато — какие-то специфические местные сладкие устрицы, какие-то особые морские ежи, сваренные в кокосовом молоке, лобстеры-гиганты по-денпасарски, черепаший бульон с лотосами по-гранмиражски и дальше — по списку.
Понимаете? Экзотика и камерность. Изысканнейший аристократизм постмодернистского неоколониализма. Этнический хай-тэк. Ансамбль должен был играть какой-то особый «балийский хип-хоп-джаз». Гитарист — из Папуа Новой Гвинеи. Интеллектуал. Поклонник Че и Шнитке. Растаман-китаефил с креном в этническую музыку кечуа. Словом, круче некуда.
Под каждое блюдо — своя композиция. Представляете? Перуанская дудочка-кена под устрицы. Вернее, устрицы под кену. Хип-хоп — под ежей. Лобстер под хард-блюз. Черепаший бульон — под «Катюшу», аранжированную, в свою очередь, под нечто среднее между кантри и алтайским горловым пением. И так далее. В перерывах — тематические индуистские импровизации на виолончели с трещоткой. Отвал башки, а не Новый Год!. Там еще предполагались какие-то сладости, горящее мороженое и прочие нехорошие излишества. Про напитки умалчиваю. Коктейли окончательно окосевшего Венечки. Свежая змеиная кровь с тростниковым пивом. Виски с соком дуриана. И прочее.
Да! Ещё — какие-то упадочнические танцы. Не «встаньте, дети, встаньте в круг», а профессиональная индонезийская балерина, сидящая на помосте-кровати. Ворожба пальцами, ресницами, коленками и лодыжками. Всё — со смыслом. Ресницы в пандан с ежами и хип-хопом. Пальцы — к блюзу и лобстеру. Наверное, чтоб лучше чистился. Лодыжки — отдельно. Обворожительница. Женщина-змея.
Мы прилетели на Бали за несколько часов до Нового Года.
В темно-васильковых сумерках балийского вечера — черные силуэты пагод. Кажется, что пагоды сейчас стронутся с места и куда-то пойдут. Есть в их очертаниях что-то от на мгновение остановившегося странника в одежде, развеваемой ветром. Хорошо сказал. Всюду — голубиное воркование бамбуковых подвесок на океаническом легком бризе. Стрекотание насекомых, похожее на капанье майского дождика на газету. Жирная зелень джунглей в темноте, напоминающая причудливые нагромождения пластилина. Океан пахнет свежевымытым младенцем. Уже ночью он всё равно неуловимо зеленоватый. Балийцы ходят бесшумно. И даже со спины видно, что они улыбаются.
Мы искупались в море, раздвигая руками фосфоресцирующий планктон. Как будто пузырьки шампанского с подсветкой.
Посидели на берегу, слушая насмешливое бульканье бамбуковых виселок, дребезжание цикад и шуршание моря и джунглей. Десять тридцать. Пора.
Зальчик ресторана был, действительно, изысканный. Сочетание тишины бархата и задумчивости аквариума. В левом углу приглушенно ворковал мини-джаз-банд. Мэтр из Папуа Новой Гвинеи оказался неестественно худым, высоким японцем с иссиня-черными прямыми волосами почти до пояса и с кожей цвета в меру пережаренного зрелого каштана. Он улыбнулся моей супруге, как улыбаются симпатичной жене несимпатичного соседа и вложил в уста кену.
В правом углу сосредоточенно ворожила пальцами, бедрами и ресницами индонезийская чаровница.
Скорбный официант внес устрицы и «Шабли». Мы скорбно ели устрицы и маленькими глотками, как рыбий жир, пили «Шабли».
После устриц был перерыв, и каштановый японец курил сигары «Ромео и Джульетта», томно запрокидывая голову и медленно колыхая волосами, как конь хвостом.
Я заметил, что мои движения замедляются. На часах было одиннадцать.
Затем пошел черепаховый бульон (вкусный) под экспериментальную «Катюшу». Пили змеиную кровь с тростниковым пивом (невкусно). Слева было медлительное ползание дамы по кровати с намеком на что-то из «Кама-сутры» для начинающих.
Жена зевнула. Я тоже. Потому что это заразное.
Снизу, с первого этажа ресторана, раздавался всё нарастающий шум. Это разгоралась местная плебейская встреча Нового Года. Там хохотали, орали какие-то местные глупости и танцевали под Бритни Спирс. Одиннадцать двадцать.
Нам дали ежей, балийский хип-хоп джаз, танец пальцев, виски и дуриан.
— Ёжики, — сказала задумчиво жена и опять зевнула.
— Да, — сказал я. — Ёжики-пыжики. — И тоже зевнул. Ёжиков не хотелось.
Потом был опять перерыв, какие-то этнические импровизации и «Ромео и Джульетта».
На первом этаже — конкретно зажигали. Туса шла в полный рост. Перевернулась пара столов. Танцевали под Таркана.
А на нас надели трудовые фартуки, выдали нам мюллеровские щипцы и двух лобстеров размером с молочных поросят.
Хрякокатицы, — сказала жена, покачиваясь на стуле. Это у нее вообще-то семейное — соревноваться в неологизмах.
Да, — сказал я. — Свинорак хоть куда.
И мы зевнули совместно.
Хард-блюз ввел нас в полное оцепенение. А внизу, кажется, уже кто-то качался на люстре. Одиннадцать пятьдесят. Мы обреченно ковырялись в этих членистоногих кабанах и печально думали, что Новый Год пропал.
В очередном перерыве мы переглянулись и, не говоря ни слова, встали, стыдливо потупив взоры, и вышли из зала.
А внизу творилось что-то невообразимое: несколько сотен китайцев, индонезийцев, корейцев и прочих малайцев орали, танцевали и водили веселые паровозики. Мы тут же выпили по двойному джину без тоника и подключились к паровозику. Одиннадцать пятьдесят пять.
Вообще-то ни я, ни моя супруга никогда не участвовали в паровозиках. Тем более с китайцами. Мы никогда не перекидывались мандаринами с японцами. Никогда не целовались с незнакомыми малайцами и малайками. Не участвовали в конкурсах, типа «кто кого перетолкает попой». Попой я почти насмерть перетолкал одного корейца, потому что у корейцев попы меньше, чем у россиян. Жена тоже толкалась с какой-то полинезийкой и затолкала ее в бассейн. После этого взорвались петарды и пришел Новый Год. Вся эта азиатская тусовка взревела, как брачующийся членистоногий кабан, и ринулась в бассейн. Мы купались в бассейне прямо в одежде, и я кричал «Танцы на воде, е-е-е-е!» И это было счастье. Счастье единения с массами. Причем, неважно, какой национальности. Никогда больше я так не любил жизнь, как в ту Новогоднюю ночь на Бали, одном из лучших островов планеты Земля.
А потом было утро. И неторопливое купание в теплом океане. И упорное неузнавание корейца, которого перетолкал попой, и малайки, с которой целовался взасос на глазах изумленных малайцев. И пагоды, и джунгли, и воркование бамбука.
Я вот что хочу сказать: Новый Год — праздник особый. Народный. Помните, что было сказано о декабристах? «Страшно далеки были они от народа». И ничего хорошего у них не получилось. Не надо отрываться от масс. В Новый Год надо качаться на люстре на Мальдивах, толкаться попами в Таиланде и водить паровозики в Малайзии.
