А аристократов из себя потом будем корчить, когда проспимся.
Странности начались уже с Шереметьева. Это была ещё не мистика, скорее, что-то вроде вкрадчивого, но настойчивого вплетания сна в явь.
Во-первых, рейс «Москва-Дели» не задерживался ни на минуту. Что само по себе настораживает. Утреннее субботнее Шереметьево чем-то неуловимо напоминало не слишком рентабельный «Рамстор» где-нибудь на окраине Стамбула. Краснолицее славянство в трениках, дремлющая чернокожая интеллигенция в неизменных белых носках, бодрые в любое время суток монголоиды с тюками…
В кафе «Робинзон» — только бутерброды с сыром. Я попросил слойку с яблоком.
— Слойки с яблоком — с 12.20, - ответила девушка в многообещающем декольте. И крайне неэротично зевнула.
Почему с 12.20?..
Я сидел в «Робинзоне», пил экспрессо, ел сыр и думал про Индию. Я уже давно хотел в Индию. Прочитал кучу литературы, даже слегка освоил алфавит деванагари. Деванагари снился. Почему-то путаясь начертаниями с решеткой петербургского Летнего Сада. В сущности, по-настоящему мне всегда были интересны только три народа: русские, китайцы и индусы. Европейцы (это моё личное и, конечно же, неверное мнение) уже окончательно отработали ресурс своей загадочности. О нас — молчу. Посещение Китая в своё время оставило у меня безнадёжное впечатление Марса. А вот Индия…
Кто-то очень неплохо сказал примерно так: Россия — это подсознание Европы, Индия — это подсознание России. Я согласен с писателем. Один мой знакомый индолог напутствовал меня перед поездкой:
— Забудь всё, что ты прочитал в книжках. Об Индии читать бессмысленно. Её надо пережить. Как войну, любовь, беременность, рождение ребенка, развод, славу, смерть… Теперь дальше: Индия тебя или примет, или — нет. Она тебя примет, если ты примешь её. В Индии никогда не злись. Даже если случится что-нибудь крайне неприятное. Смотрел мультфильм «Ёжик в тумане»? Ну так вот. Когда приедешь в Индию, скажи себе: «Я ёжик. Я упал в реку. Пусть река сама несёт меня». И она — вынесет. В Индии никогда не употребляй будущее время. Не говори: «Я завтра улечу в Мумбай в 7.00». Говори так: «Завтра, может быть, если бы это было угодно Хануману, Ганеше, Кали, Лакшми, Брахме, Шиве, Раме…(дальше — по списку назови всех, кого знаешь), я бы улетел, или уехал, или, если так надо Раме, Шиве, Брахме ect., пошёл пешком хоть куда-нибудь, например, в Мумбай». В Индии никогда не говори: «Я хочу». Или: «Мне надо». Или ещё какие-нибудь европейские глупости. Говори: «Было бы неплохо». Или: «Это было бы воистину счастьем, если бы…». Читал Веничку Ерофеева? Он был настоящий индус. Он сказал: «Всё должно происходить медленно и неправильно, чтобы не загордился человек». Гордыня в Индии лечится на раз. В Индии будь скромен, расслаблен, всеотзывчив и доброжелателен. И тогда Индия примет тебя. А если она тебя примет, тогда ты можешь пить воду из Ганга, целоваться с калькуттскими коровами, гладить мадрасских гадюк, закусывать на улицах Бангалора и ходить босиком по мумбайским помойкам. Ничего этого делать, конечно, не надо. Но ты меня понял.
Я размышлял обо всем этом в «Робинзоне», задумчиво жуя сыр, как священная корова банановую корку.
— Заканчивается посадка на рейс такой-то «Москва-Дели», — объявил безмятежный голос. — Ол зе пэсенджес а рикуэстит ту прасит…
Я вскочил, глянул на часы: до отлета ещё сорок минут. «Началось!» — застонало что-то в районе желудка. Через минуту я был у своего гейта. Всё спокойно. Начинается посадка. Неторопливые вежливые индусы, наши — тоже вполне интеллигентная публика. Индусов — две трети самолёта. Почему «заканчивается посадка»? Неясно. Здравствуй, Индия. Потом, в Индии, я вообще перестал обращать внимание на объявления. Там вполне могут объявить посадку, а потом сказать, что рейс отменяется. Или наоборот. Но ни то, ни другое абсолютно ничего не значит. Просто ты — ёжик, который упал в Ганг. И он несёт тебя сам. Вместе с пеплом усопших и парящими над водой душами еще не родившихся.
От Москвы до Дели где-то шесть — шесть с половиной часов полета. Разница во времени — два с половиной часа. Со всеми другими местами, которые я знаю, — разница составляет ровное количество часов. С Индией — два с половиной. Примерно. Точное время в Индии вообще не имеет никакого значения. В общем-то как и у нас. Выражение «время — деньги» для индуса совершенно бессмысленно. И мы, и индусы можем тысячу раз повторять этот англо-тевтонский варваризм, а потом, вместо делового перековывания времени в деньги, полсуток просидеть за каким-нибудь бессмысленным метафизическим разговором на кухне. Или на берегу Ганга. Потом я заметил, что индусы очень оживляются, когда речь заходит о чем-нибудь метафизическом: инкарнации, сансаре, душе, смысле жизни. Как и мы. Только у нас сократические диалоги тяготеют к мордобою. У индусов — нет. Индусы — пожалуй, самая неагрессивная нация в мире. Один мой индийский студент, кстати, брахман по происхождению, объяснил мне это дело примерно так:
— Понимаете, о учитель, мы, индусы, верим в инкарнацию. Не реинкарнацию, как буддисты, а инкарнацию. У буддистов, о учитель, можно родиться собакой, а потом, если собака не очень кусачая, — неприкасаемым, а потом, если неприкасаемый оказался хорошим, добрым парнем, — прикасаемым, затем снова быть разжалованным в какого-нибудь бурундука, из бурундука выйти в брахманы и так далее. У буддистов душа гуляет по сансаре, бесконечному кругу перевоплощений, как корова по Мумбаю. Нагрешил — ничего, сойдет. Через одну-другую реинкарнации исправлюсь. В общем-то ниже кошки в буддизме не разжалуют. Даже песня такая есть: «В следующей жизни, когда я стану кошкой…» У нас, индуистов, о учитель, всё не так. Чтобы стать человеком, душа проходит девяносто шесть тысяч инкарнаций, и если ты, о учитель, сделаешь плохо, то, став животным, должен будешь ждать девяносто шесть тысяч жизней. Так что если родился человеком — это неслыханное везение. Малейшая оплошность — и ты бурундук девяносто шесть тысяч раз. Поэтому мы, индуисты, очень дорожим тем, что мы люди. Мы не деремся, не кушаем мясо, не воруем. В Индии, кстати, о учитель, очень мало воруют. Вот такие пироги без котят, о учитель.
Потом, в Индии, индусы говорили мне и про сто тысяч инкарнаций, и про «не помню сколько тысяч», и про «очень много, надо спросить у брахманов». Ни в одной книге точной цифры я не нашел. И вообще: индуизм из книг и индуизм, так сказать, в натуре — совсем разные индуизмы. Очень похоже на православие.
Полет прошел прекрасно. Когда самолет выпустил шасси, индусы, подражая нашей традиции, захлопали. Они решили, что самолет уже сел. Потом радостно смеялись до самой посадки. Во время посадки устроили овацию. Индусам нравится, как и нам, подражать, не важно кому: американцам, русским, французам, британцам. Еще бы: один из самых почитаемых богов — Хануман, обезьяна. Но это подражание никак не влияет на их суть. Как и на нашу.
Вечерний Нью-Дели. Шикарные особняки за заборами. Проспект посольств. Здание министерства обороны. Около него — огромные деревья. На деревьях — обезьяны. Священные животные. У индийских оборонщиков есть небольшая проблема: обезьяны время от времени залезают в окна и воруют секретные документы. Наш сопровождающий Ашок смеется: какие баловники обезьяны! Ай да шалунишки!.. Ну да, ничего, документы можно и новые написать…Эка важность!..
А обижать обезьян, которые помогли принцу Раме найти свою возлюбленную Ситу, — нельзя.
Я остановился в отеле «Империал». Перед «Империалом» — аллея из пальм с совершенно голыми стволами, похожими на фонарные столбы. По стволам носятся, как полосатые тени полдня, юркие бурундуки. Те, которым ждать девяносто шесть (или сколько там?) тысяч жизней. Отель — шикарный. Швейцар — в тюрбане и роскошно усат. Усы взмывают вверх почти до глаз. Усач по-гусарски наотмашь отдает честь «Хеллоу, сёр!» Полдоллара на чай за усы. В Индии надо давать на чай. Не потому что просят (они обычно и не просят: гордые), а потому что если не дашь — что-нибудь случится. Я далеко не суеверный человек, но опыт есть опыт. Один раз я не дал на чай водителю — и у меня сломался чемодан. Другой раз не дал носильщику — и тут же в ванной подвернул ногу. Индия. Хотите верьте — хотите нет. Чаевые — это что-то вроде минижертвоприношения индуистскому пантеону. Индию, это огромное единое живое целое, надо все время ублажать, уговаривать. Перед ней надо заискивать. И это нисколько не унизительно. Так же, как индусу, даже самому культурному и передовому, не унизительно брать на чай. Просить он не будет, но возьмет. Честь и достоинство — отдельно, чаевые — отдельно. Это разные измерения. Индусы, конечно, любят деньги, но в общем-то — презирают их, как мы. Они могут долго и нудно торговаться из-за ерунды, а потом сделать царский жест. Из полутора десятков экскурсий я забыл (правда, забыл!) оплатить четыре. Потом вспомнил, но индусы прислали имэйл: «Ладно, дарим…»
