— Чтобы быть венцом творения, — печально вздохнул Шамбамбукли, — одного названия недостаточно. Венец только тогда венец, когда он венчает царственную голову. А без царя в голове ты просто шляпа!
в начале было слово…
Демиурги Шамбамбукли и Мазукта сидели на веранде маленькой, утопающей в розах уютной кофейни, пили ароматный кофе, грызли восхитительные имбирные коржики и со знанием дела любовались на закат. По левую руку от них мерцал в вечернем стеклянном воздухе нарядный, как конфетка, городок с черепичными крышами и смешными башенками. Справа и впереди сонно вздыхало море. Демиурги блаженствовали в удобных плетеных креслах, щурили глаза на заходящее солнце и обменивались ленивыми снисходительными комментариями по поводу мелких огрех здешнего мироздания, заметных только их наметанному взгляду.
— О, смотри-ка, кто к нам идет, — произнес Мазукта. — Кажется, сам местный хозяин пожаловал.
— Хозяин кофейни? — заозирался Шамбамбукли.
— Да нет, этого мира. Вон он, гляди.
Мазукта указал пальцем. К ним быстрым шагом, но без излишней спешки, приближался невысокий бледный мужчина в приличном костюме.
— Здравствуйте, уважаемые, — немного нервно поприветствовал он демиургов. — Чем обязан? Вы по делу или как? Я могу чем-то помочь?
— Что Вы, что Вы, — замахал руками Шамбамбукли. — Мы просто проездом, не стоит беспокойства. Остановились вот кофейку попить.
— Сами мы не местные, — в тон другу подхватил Мазукта и хихикнул. — Нет, правда, мы тут случайно, буквально на минутку. Не помешаем?
— Нет, конечно, — хозяин заметно успокоился и даже улыбнулся. — Сидите на здоровье. Я распоряжусь, чтобы принесли еще кофе и булочек.
— Да, если можно, — с благодарностью кивнул Шамбамбукли.
Проворный официант в мгновение ока доставил поднос с дымящимся кофейником и корзинкой благоухающих булочек, расставил их на столике и вновь испарился.
— Ко мне очень редко заходят гости, — как бы извиняясь, развел руками хозяин. — Я привык к уединению, так вы уж не сердитесь, если что не так.
— Да все в порядке, — заверил его Мазукта. — Никаких проблем.
— Кофе замечательный, — похвалил Шамбамбукли. — И солнце тоже, и городок этот совершенно прелестный. Да и вообще этот мир нам очень понравился, симпатичный такой. Сами делали?
Хозяин замялся.
— Ну-у, не то чтобы сам…
— А, Вам помогали? — догадался Мазукта. — Дебютная работа?
— Ну-у, вообще-то…
— Не стесняйтесь, мы же тут все свои, — улыбнулся Шамбамбукли. — У Вас очень хорошо получилось, а для новичка — так и вовсе здорово. Есть много интересных решений, я таких нигде прежде не встречал. Вот с этими мерцающими дорожками на воде, например, оригинально реализовано. Или вот…
Шамбамбукли углубился в какие-то сугубо профессиональные технические тонкости. Хозяин слушал молча, только изредка страдальчески морщась.
— Я в этом мало разбираюсь, — признался он, когда смог наконец вставить слово. — Боюсь, что меня можно назвать обычным дилетантом. Мне сказали, что и как нужно делать… одна знакомая сказала. А в детали я не вникал, просто следовал в точности инструкциям, вот и все.
— И получилась такая красота? — не поверил Шамбамбукли. — Без теоретической базы, без практических навыков, с первого раза?!
— Ну да, — не без гордости кивнул хозяин.
— И как же это Вам удалось? — живо заинтересовался Мазукта. — Поймите, у меня чисто профессиональный интерес: что Вы взяли за основу, с чего начинали?
Хозяин поднял взгляд к потолку и свел вместе брови, напрягая память.
— Вначале было Слово, — медленно произнес он. — Только Слово, и ничего больше. А потом все получилось само собой.
— Слово? — переспросил Мазукта. — Что за слово, какое именно?
— Вечность! — ответил хозяин торжественно.
— Просто «Вечность»? — моргнул Мазукта недоверчиво.
— Хрустальная, — уточнил хозяин. — Паззл такой, из кусочков.
— И что, Вы сложили одно-единственное слово и получили целый мир?
— Да, — подтвердил хозяин и мечтательно улыбнулся, вспоминая. — Весь мир. И пару коньков в придачу.
а все-таки она вертится?
Демиурги Шамбамбукли и Мазукта сидели в придорожной корчме и пили молодое вино нового урожая.
— А пправда, этот мир щуществует в нашем воображении? — заплетающимся языком спросил Шамбамбукли.
— П-правда, — размашисто кивнул Мазукта.
— Что, правда? — обрадовался Шамбамбукли.
— Угу.
— Значит, правда…
Шамбамбукли задумчиво опрокинул в себя еще один стаканчик.
— Жначит, он все-таки щуществует… Жамешательно. Шлушай, а вот Земля — она как, по-твоему, вертится? Или не вертится?
— Она не только вертится, — мрачно заметил Мазукта и икнул. — Она ишшо и раскачивается!
дверной косяк
Демиурги Мазукта и Шамбамбукли сидели в чистилище и перебирали человеческие души. Они доставали их по одной из большой корзины и раскладывали по маленьким кучкам.
— Хороший урожай, — довольно заметил Мазукта. — Одна в одну!
— Ну, не совсем, — возразил Шамбамбукли, разглядывая очередную душу. — Смотри, мелкая какая.
Он метелкой отряхнул с души ордена и медали и бросил в одну из общих куч.
— Странно как-то, — пробормотал он, нахмурив брови. — Откуда у него столько?
— О чем ты? — не понял Мазукта.
— Да вот, интересно получается. Все люди, в общем, примерно одинаковые. Чуть похуже, чуть получше, но в целом разнятся не сильно. И живут они тоже примерно одинаково, кому-то чуть полегче, кому-то тяжелее, но не намного. А вот встречаются иногда великие люди с великой душой — и у них почему-то всегда проблема на проблеме! На каждом шагу они от жизни получают по лбу! А с другой стороны, всякая мелочь паршивая, которой вроде и не положено, получает от жизни все блага и забот не знает. Почему так?
— Ну ты и вопросы задаешь! — засмеялся Мазукта. — Ты что же, думаешь, этот мир был создан ради великих людей? Ну да, есть в нем и гении, и святые, но ведь не они составляют основную массу населения! Они исключения из правил, а мир рассчитан на человека среднестатистического, каких подавляющее большинство. Все для их удобства… ну или почти все.
— Это как с правшами и левшами? — догадался Шамбамбукли.
— Да, примерно, — кивнул Мазукта. — Техника, инструменты, даже дверные ручки — все приспособлено под правую руку, а левшам приходится приспосабливаться самим. Вот и святые — как те же левши. Они не вписываются в картину мира, им здесь неудобно. Понимаешь?
— Понимаю.
— Правила создаются для людей средних. Средний рост, средний вес, средний достаток. Взять, например, такую вещь, как обычная дверь. Большинство людей проходит в любые двери без проблем, максимум, слегка пригибая голову. А человек большого роста (равно как и великой души) либо получает постоянно по лбу, либо приучается кланяться. А что до разных, как ты говоришь, мелких паршивцев, то они и вовсе гуляют, где хотят, и под закрытую дверь, если надо, протиснутся, и в замочную скважину пролезут. А уж в обычные двери, которые для всех, они проходят шеренгой, да еще иногда и на чужих плечах.
Мазукта почесал подбородок и продолжил:
— Рано или поздно любой гений или святой устает все время биться головой о притолоку. Некоторые начинают кланяться автоматически, перед каждой дверью. Некоторые сдаются и опускаются на четвереньки — тогда на них с большой вероятностью кто-нибудь запрыгивает верхом. Это нормально, обычная борьба за существование. Такова жизнь.
— И что, для гениев никакой надежды?
— Есть надежда, — неохотно признал Мазукта. — Иногда такое случается. Изредка, может быть, раз в поколение, находится человек, который будет всю жизнь биться головой о косяк, пока не сломает его. И в эту дверь после него уже легче пройти другому гению.
сизиф
— Это за что ж его так? — спросил демиург Шамбамбукли, сочувственно глядя на человека, толкающего в гору тяжелый камень.
— Кого? А, этого… — демиург Мазукта скривился и махнул рукой. — Да ни за что.
— Как «ни за что»?! Такое суровое наказание…
— Да никто его не наказывал! — огрызнулся Мазукта. — Делать мне больше нечего! Он сам напросился.
— Сам? — не поверил Шамбамбукли.
— Ну да. Крутился у меня под ногами, канючил, просил для него тоже какую-нибудь работку подыскать, может, инструменты за мной поносить или мух газеткой отпугивать, ну хоть чем-то быть полезным… сам знаешь, как это раздражает.
— И за это ты его…
— Да не наказывал я его! — вскричал Мазукта. — Почему все считают, что я чуть что, сразу наказываю?
— Но ты ведь, и правда…
— Нет, — отрезал Мазукта.
