— Ну, может быть, только в этом смысле, — сделал я предположение.
— Если б только в этом! А воспитание! Тут одна молодежь, родителей при ней нету, влиять, кроме меня, некому. Вот и влияешь с утра до вечера. Побыли бы на моем месте! Кого только не видишь! Есть такие, которые только за рублем гонятся. Приехали, а им не понравилось. Тариф не устраивает. Забрали постельные принадлежности — и на вокзал. Сегодня я на него арматурку заполнила, а завтра он уже — ту-ту. И подушка с ним уехала.
Моя собеседница перевела дух и продолжала уже спокойнее:
— А в общем ребята и девчата у меня хорошие. Особенно девчата. И работают хорошо, и мастерицы на все руки — что шить, что кулинарничать. Из ничего умеют готовить! Почему из ничего? Потому что снабжение сами знаете какое…
Да, вот запишите цифру: из восьмидесяти, человек шестьдесят учатся — кто в институтах, кто в техникумах, кто специальность повышает.
Для моей работы это, правда, трудность создает. Ведь они вечерами за тетрадками сидят, а мне с ними мероприятия проводить надо: от меня требуют.
Ходишь по комнатам, зовешь на беседу — никто не идет. Говорят: «Считайте, что беседа состоялась, мы вас не выдадим…» Но это же очковтирательство будет! А Лида Шевчук — это пятая комната — прямо из терпения меня вывела. «Не мешайте мне, — говорит. — Вы начерталкой когда-нибудь занимались?» А я отвечаю: «Не выражайся, пожалуйста, для студентки это тем более неприлично».
А иногда я вместе с ними радуюсь. Недавно тут у целой группы выпускные экзамены были в техникуме. Ведь что придумали: достали где-то девчата корзину цветов и дарили ее друг другу. Сегодня одна, например, экзамены заканчивает — ей эту корзину и тащат в техникум. Там ее фотографы снимают. Потом корзину несут обратно в общежитие, а завтра точно так же другую поздравляют. Раз, наверно, пять эти цветы в техникум носили…
Я заметил:
— А вы говорили, что вам трудно…
— И сейчас так скажу. Вы же всего не знаете. Что с Люськой Петровой было, вам не рассказывали? Вдруг узнаем: девчонка ходила в церковь, за десять километров! Вызываем ее на бытовой совет общежития, говорим: «Стыдно, Люся, в церковь отправилась пешком…» А она прерывает: «А я не пешком, я на самосвале. Шофер знаковый подвез…» И говорит так, будто совершенно ничего не случилось. Тут уж я не выдержала: «Зачем же тебе, Петрова, в церковь надо было? Ты понимаешь, что делаешь? Мировоззрение подрываешь!»
И она ответила, зачем. Оказывается, она платье новое сшила, с юбкой на каркасе, абажуром, и решила на народе показаться. «А в наш клуб, говорит, так пойти нельзя: грязно, и хулиганы встречаются…»
— Она комсомолка?
— Комсомолка. И я в их комитет сообщила об этом, а там и ухом не повели. Им главное тоже план. «Петрова, говорят, хорошая бетонщица, норму выполняет на сто шестьдесят процентов. А насчет церкви — это какое-то недоразумение».
Все-таки надо было им с ней побеседовать: может, она действительно верующая? Я всех девчат моих хорошо знаю, а в душу влезть не умею. Не моя специальность.
— Но такие случаи бывают у вас не так уж, видимо, часто?
— Не часто, но бывают. А вот с Валькой Козиной каждый день случаи. Это красавица наша. Что красива, то красива — ничего не скажешь. С греческим профилем и смуглая. Только работать не любит. Черт знает, извините за выражение, зачем она сюда приехала! Для приключений, что ли? Все уходят на работу, а она в общежитии сидит, книжки читает.
Я ее гонять стала. А что толку? Она наденет свой комбинезон — и в другое общежитие, чай пить. А вечером вместе со всеми возвращается домой, вроде на работе была. Ляжет на койку — и давай лясы точить. Или достанет поваренную книгу— это ей какой-то кавалер подарил — и читает вслух, с выражением, как что готовить. А девчата слушают.
— Может быть, ваши девчата потому и успевают в кулинарии? — вставил я. — Влияние Козиной?
— Уж если о влиянии говорить, то парней в виду иметь надо. Вот где влияние! Эта Валька любого очарует. Сядет — ножка на ножку. И говорить умеет грудным голосом. Юбку сшила — выше колен. Я ей говорю: «Валентина, удлините юбку, иначе мы проведем это решением бытового совета». Но чувствую, что совет в этом случае мне не поможет: сам председатель в нее влюбился — Алеша Коноплин. Такой хороший, такой тихий парень, непьющий! И вдруг на днях подрался. Табуретку сломал. Из-за ревности. Эта самая Валька большую симпатию оказывает другому — Красикову Николаю, шоферу.
Была у меня как-то в красном уголке беседа на тему «Женщина — великая сила». Ответственным за нее назначили Красикова. И что бы вы думали? Валька именно на этот час назначила ему свидание… Где Красиков? Нет Красикова. И ничего для беседы не подготовлено. А у меня из-за этого чуть мероприятие не сорвалось. Вот девка! И так уже не первый раз она свидания назначает. Трудный случай?
— Трудный, — подтвердил я. — Но что же вы думаете с ней делать?
— Сначала думали выселить ее. А потом сами девчата решили: оставим, попробуем перевоспитать. Это ведь она с одной стороны такая, как я вам рассказала. А с другой — девчонка она добрая, подруга хорошая. Как-то в их комнате Маня Овечкина заболела — Валька так и дежурила около нее. И все знает, как медсестра. И все умеет. И лекарства достала, каких нигде в аптеках нет. Но к работе желания не имеет. Особенно к черной. Правда, почин уже сделан: на днях первый раз пол мыла. Сначала отнекивалась, а я ей говорю, резко так: «Козина, хватит! Ты что, инженер-майор? Бери тряпку и мой пол!» Ну, теперь вы согласны, что мне нелегко?
— Согласен, — сказал я. — Вполне согласен. Но вначале вы только о стенгазетах говорили…
— А это нас, комендантов, в ЖКО проинструктировали: если, мол, придет какая комиссия, говорите только так, чтобы ничего лишнего не сказать.
О чем только не ведут разговор люди, если есть у них свободное время! И погоду обсудят, и о видах на урожай речь заведут, и шансы «Спартака» всесторонне взвесят, и монологи Райкина припомнят. И уж конечно о школьном воспитании выскажутся. А темы, новые, нетронутые темы, еще остаются. Их бездна.
Кто-то вдруг предлагает:
— Давайте поговорим о молодости.
Все возбужденно галдят: беседа безусловно интересная, романтическая, поэтическая. Особенно в плане воспоминаний.
Но сказавший «давайте» неожиданно разочаровывает своих коллег. Он задает скучный, академический вопрос: «Что такое молодость?» И собеседники сразу тускнеют. Пускаться в теоретические рассуждения, с их точки зрения, расчета нет. Все ясно и так.
Молодость — это благословенная пора, когда человек расцветает, подобно тюльпану на садовых клумбах. Это пора, когда ему хочется громко петь и пылко любить. Днем он учится или работает, а потом он пылко любит и громко поет. При голубоватом свете луны и таинственном мерцании звезд. На сон остается что-то около трех часов. Но в молодости это не обременительно. На сердечной деятельности и кровяном давлении не сказывается. Наоборот, вдохновляет!
Да, все, кажется, удивительно просто. Теория тут вроде бы и ни к чему.
Но автор академического вопроса немедленно обвиняет своих собеседников в дилетантстве. И он, конечно, прав. В доказательство он приводит животрепещущий факт:
— Недавно, знаете ли, пригласили меня в гости. Предупредили: люди будут интересные, и среди них молодой писатель Иван Повидло.
Сижу я в гостях, а люди все пожилые, и ни об одном не могу сказать: «Ага, вот это и есть Повидло!» Наконец спрашиваю хозяйку: «А где же молодой писатель?» А она отвечает: «Да вот, напротив вас».
Гляжу и удивляюсь: напротив сидит человек довольно лысый, сорок, не меньше, дашь. Неужели это тот самый Иван Повидло, о котором я много раз читал в газетах: «новое поколение», «молодой, даровитый»? И оказалось — тот самый.
Ну, потом я с ним познакомился, завел речь о молодых. Он немножко смутился, а когда разговорились, объяснил: ничего, мол, тут удивительного нет, не я один такой «молодой» среди литераторов. У нас так принято. Молодые — это как я, а дальше — маститые.
Слушавшие этот рассказ оживились, раздались иронические реплики. О личностях писателей часто говорить любят больше, чем о самой литературе.
Может быть, весь разговор так бы и пошел по этой линии, если бы один из участников беседы не сказал:
— А вот у нас на заводе…
Не будем утомлять читателя диалогом, расскажем о заводе сами.
На заводах тоже есть «молодые» специалисты, которые, минуя средние годы, уходят на пенсию. Словом, после юного возраста сразу наступает пенсионный. Вот уж буквально: из молодых, да ранние.
Предприятие осваивает новую продукцию. Директору предлагают:
— Поручим технологию Зайцеву. Молодой, энергичный, талантливый инженер…
— Я не против, — говорит он. — Но руководителем этой группы лучше сделаем не Зайцева, а Уклейкина Петра Ивановича.
