– Чего я тебе не довесила?! Это весы такие – у них «ноль» по-другому, – привычно, без злобы, ругалась продавщица.
«С целью выискивания жертв она устроилась продавщицей хамсы. Для того, чтоб ее тайные помощники могли ее узнать, она поставила на халат чернильное пятно. Оно означает символ пиратской власти, как череп и кости».
– А у вас есть бумаги на эту рыбу? – прогнусавил продвинутый покупатель в шляпе.
– Вам свидетельство о смерти показать? – не задумываясь, выпалила работница весов и прилавка.
Когда подошла очередь Виктора Игоревича, он, будучи на взводе и не в силах себя сдержать, крикнул:
– Вам лучше сдаться властям! О ваших злодеяниях всем известно!
Но удивительней всего было то, что продавщица действительно после смены пошла в милицию и все рассказала. Но не о том, как похищала мужчин и продавала их в рабство, а о том, как доливала в хамсу, для веса, воду.
Виктор Игоревич потом долго мучился. Он был знаком с результатами судебного заседания и не мог простить себе неверно угаданного сюжета. «Чернильное пятно сбило», – грустно думал он.
Постучавшись и войдя в кабинет, Мондель улыбнулся и сказал:
– Добрый день!
Виктор Игоревич, с трудом отрываясь от своих мыслей, рассеяно посмотрел на посетителя и сказал:
– Ну, допустим…
– Я, так сказать…
– И с этим согласен, – вымолвил директор и подумал: «Он – представитель Сомалийского Революционного фронта. А почему тогда белый? Сделал лазерную пересадку кожи. Для конспирации. Сейчас будет просить предоставить стадион для тренировок штурмовых отрядов».
– С вами, знаете ли, приятно поговорить, – выталкивал беседу в более широкое русло Мондель.
«Начнет сейчас рассказывать о борьбе его народа за свободу. Попытается меня втянуть в свои революционные дела».
Директор нахмурился, увлеченный своими мыслями. Мондель воспринял это как сигнал к тому, что надо представиться.
– Моя фамилия Карасевич. Я – кандидат на пост главы города.
«Врет!»
– Я вот по какому делу. Я ярый, если можно так выразиться, болельщик. Всегда болел за «Спартак». Тут у вас затосковал, знаете ли, без спортивных мероприятий. В городе есть команда этого уважаемого общества?
«Как ловко начал! Профессионал! Сейчас тонко перейдет к тому, что Спартак боролся за свободу. Потом попросит стадион для своих боевиков».
– Есть. Принадлежит команда колбасной фабрике, – осторожно ответил Альбатросов, напряженно глядя в глаза пришельца, – играет у нас на стадионе.
– Это, в общем-то, и все. Спасибо, товарищ. Спортивных успехов вам и вашей организации.
Когда за Монделем закрылась дверь, Виктор Игоревич тоскливо подумал: «А как же боевики?! Нет, все – иду на больничный!»
Город жил не только выборами. Футбольное первенство города неспешно миновало свой экватор. До финиша было еще далеко, и время самых горячих битв еще не наступило.
Команда «Спартак», принадлежащая колбасной фабрике, вяло билась за лидерство с клубом «Катран», игроками которого были, по основной профессии, рыбаки.
В теплый летний день Мондель сидел на пластиковом сидении в верхнем ряду Восточной трибуны стадиона и наблюдал за игрой.
По зеленому полю бегали игроки-любители, старательно отрабатывая немногие блага, которые им были обещаны за участие в матче.
«Спартак» вел 2–0, но «Катран» упорно сопротивлялся.
Харитон, оценив обстановку и сделав основные наметки плана, спустился к скамейке запасных «Спартака». Там он подошел к нервно следящему за своей командой, словно за ветреной женой, тренеру.
– Густомазов, агент, – коротко представился Мондель.
Последнее слово магически подействовало на руководителя команды. Он тут же бросил смотреть за игрой, подался всем телом к Монделю и даже взял того за пуговицу рубашки. Пахло при этом от тренера, как от крестьянина, вернувшегося с обмолота.
Харитон устранил руку тренера от своей одежды и произнес вторую короткую фразу:
– Надо поговорить.
Оба человека, по-разному представляющие себе предстоящую беседу, отошли к трибунам и приступили к оживленному общению.
Через пару минут не наполненного смыслом диалога, в основе которого были избитые фразы о погоде, о ценах, о политике и целебности морских купаний именно в этом году, мужчины приступили к обозначению позиций.
Густомазов, как представился Мондель, хотел купить «вон того, шустренького. Девятка, кажется».
Тренер, которого звали Федор Капитонович, сделал серьезное лицо и сильно скривил губы, как бы говоря: «Самому нужен».
Густомазов энергично потер друг о друга большой и указательный пальцы правой руки.
Капитоныч поднял глаза к небу.
Агент помотал головой: «Не узнают!»
После знаков наступило время слов.
– Работа не волк – в лес не убежит. А вот спортивный контракт, как раз таки, волк – убежит. Сегодня «девятку» не продадите, а завтра и покупать никто не станет.
– А сколько вы можете предложить?
– Лично вам, дорогой тренер, пять штук «зеленых» в красивом конверте.
– Но Володя – наша надежда! Он всю команду тянет. Вон, вон, посмотрите, пас какой отдал! А? Загляденье!
– Можно и больше, но тогда официальная часть вознаграждения будет меньше, – с растяжкой произнес Харитон.
– Об этом не беспокойтесь – «колбасники» и не планируют прибыль из команды извлекать.
– Хорошо, получите восемь. Но нужно вот что еще сделать…
Мондель развернуто высказал пожелания, и озабоченный тренер вернулся к своей команде.
После перерыва команду «Спартак» было невозможно узнать. Передвигаясь шагом по полю, игроки с легкостью теряли мяч и не делали серьезных попыток овладеть им. «Катран» с жадностью хищника набросился на беззащитную добычу и начал рвать ее на части.
После финального свистка на табло горели цифры 2:25.
На следующий день местная газета вышла с огромным заголовком на первой полосе – «Чудовищное поражение Спартака!» Немного ниже, якобы случайно, располагалась фотография Спартака Викторовича Понемножкина.
Газета настолько понравилась Монделю, что он еще раз зашел к главному редактору и к выплаченному ранее гонорару добавил еще и премию.
– Не стоит, ну что вы… – сделал вид, что смутился, редактор.
– Стоит, стоит. Хорошая работа – хорошая оплата. Так, кажется, в школе учили. Ну, до скорого! Возможно, наше сотрудничество этим эпизодом не закончится.
Игрок Володя, стоит заметить, продолжения карьеры не получил, так же как и Капитоныч – восьми тысяч.
«На своих ошибках учатся, а на чужих – наживаются», – подытожил свой «спортивный» этап Мондель.
Прожив в квартире своего не совсем здравого рассудком клиента несколько дней, фон Шухер вынужден был переехать в гостиницу. Возвращаться в Германию было еще рано, поскольку необходимо было еще время для окончательного оформления наследства, а находиться в жилище Гриши немецкий адвокат уже не мог – нервы уже не выдерживали.
Двухкомнатная квартира, доставшаяся Безобразникову после смерти родителей, представляла собой, скорее, жилище неандертальца, нежели место обитания современного человека. Гриша к жизни относился предельно просто, что, в конечном счете, не могло не сказаться и на его апартаментах. Практически все, что можно было сломать, было сломано, а что можно было испачкать – испачкано.
– Грыша, я будет в хотэл. Но каждый утро – я у тэба. Нам еще много рапота, – сказал немец и, пожав теплую руку идиота, с неожиданно появившейся легкостью зашагал к гостинице «Южная», которую он весьма опрометчиво назвал «хотэл».
Гриша никак не отреагировал на уход иностранного гражданина. Он пошел в то место, которое некогда было кухней, и принялся увлеченно пилить табуретку.
Уход немца был воспринят как сигнал к действию сразу несколькими группами людей, занимающими удобные для наблюдения позиции возле Гришиного дома. Как только энергичная походка немца перестала быть слышна, они, отталкивая локтями друг друга, поспешили к Гришиной двери.
Безобразников, после получасового колочения в дверь, отворил. В «пещеру» ввалила шумная толпа. Народ подобрался разнокалиберный, но с одинаковыми ищуще-алчными проблесками в глазах. У всех посетителей в руках были различные предметы, начиная от обыкновенных тубусов с чертежами и заканчивая крупными макетами агрегатов и зданий.
Григория окружили и стали наперебой ему что-то объяснять, по-прежнему отталкивая друг друга локтями и тыкая в Безобразникова тубусами и макетами. Все вот-вот должно было закончиться банальной дракой, поскольку у кого-то уже, благодаря давке, отлетели от рукотворной модели важные детали, кому-то наступили на ногу, а кто-то просто был полон энергии, требующей выхода.
Но, как иногда бывает в таких ситуациях, нашелся и один наделенный здравым смыслом человек. Им оказался Петр Петрович Теплушкин, почтальон и непризнанный изобретатель. Выполняя служебные обязанности, он на собственных икрах неоднократно убеждался в том, что собака, конечно, друг, но далеко не каждого человека.
