Так какого ж черта Жека лопотала что-то там про «замуж»?! Или ответ лежал на поверхности, а он все это время его не замечал?
- Не такая! – зло хохотнул Роман, глядя в зеркало заднего вида на собственное отражение, когда рулил в сторону дома, смиряясь с тем, что она – не такая. Не такая, чтобы простить человека, который так с ней поступил. Тем более, если не любит. Тем более, если любит другого. Однажды он уже три года простоял на пороге, когда его не пускали. Знал, как это унизительно. И продолжал стоять.
Сейчас готов был ломиться в дверь, только бы пустили, но, черт подери, как – если она сделала выбор?
- Не такая! – прорычал Моджеевский и выкрутил руль, разворачиваясь на ближайшем съезде. Потому что, мать его, ему надо хоть в чем-нибудь разобраться, иначе у него лопнет голова. И черт с ней с головой – очки жалко. Они не виноваты, что он придурок.
Через двадцать минут Роман припарковался у «Золотого берега». Еще через полторы – ехал в лифте на третий этаж.
Открыл дверь ключом. Вошел внутрь. На тумбочке так и валялись неподаренные Женьке рубины – хоть в мусорное ведро их выбрасывай. Но сейчас ему было не до того. Сейчас его волновал только один вопрос: продолжалась ли переписка Жени с Юрагой. Как скоро они узнали? Может быть, она в тот же день, как он ушел, назначила ему свидание?
Не может такого быть. Не может.
Потому что она – не такая.
Роман быстро прошел в комнату, где так и валялись оставленные сначала ею, а потом им документы, драгоценности и прочее. Все здесь. Все в сохранности. Ничего не забыла, не поленилась сложить в одном месте, разве что не в алфавитном порядке. И чертов айфон, на котором установлено приложение соцсети, в которой эти двое общались. Достаточно просто включить трубу и загрузить его. Посмотреть историю сообщений. И тогда, наконец, все встанет на свои места.
Моджеевский даже руку протянул, чтобы взять телефон. А потом резко отдернул ее. Остановился. Медленно опустился на кровать, как тогда, в Женин день рождения. И еще долго смотрел на всю эту кучу – бумаг, побрякушек и остального. Если она общается с Юрагой, то только потому что она хочет с ним общаться. Если нет – тем более. Как и с ним. Вот и все.
Роман сглотнул, решительно раскрыл верхний ящик тумбочки и сгреб туда никому не нужный скарб. А потом так же уверенно задвинул его внутрь.
После откинулся на кровать, слыша лишь шорох подушки и матраса. И подумал о том, что просто невыносимо устал. И никуда сегодня уже не поедет, тут останется. Немножечко ближе к Жене.
Февраль – месяц противоречивый
Февраль – месяц противоречивый. Февраль у моря – и вовсе лишен здравого смысла. Месяц, исполненный ожиданий грядущей весны. И месяц, когда совсем не к месту могут ударить холода.
В тот памятный для персонажей этой истории год февраль принес с собой множество перемен и удивительных открытий. Так, к примеру, одним из таких открытий стали для Любови Петровны Горбатовой грядущие планы на жизнь ее, не побоимся этого слова, любимой расчетчицы Евгении Андреевны Малич. Она смотрела на свою коллегу и подчиненную во все глаза и даже очки сняла, чтобы протереть линзы, пытаясь осознать только что услышанную новость, которую Женя пришла озвучить ей лично.
- В смысле в декрет? – растерянно пробормотал главдракон. – Какой у вас может быть декрет?
- Самый обыкновенный, - улыбнулась Женя. – Такой же, как у всех других.
- Как это как у всех? Вы… вы почему со мной заранее не согласовали?!
- А вы как себе это представляли, Любовь Петровна? – оторопело поинтересовалась Женя.
Горбатова зависла, оглядывая Женькину фигуру в платьице модного нынче фасона оверсайз. И с ее точки зрения, как весила расчетчица в три раза меньше самой главной феи от бухгалтерии, так, вроде бы, и весит. Во всяком случае, для Любови Петровны все, что меньше нее, представлялось чем-то вроде живого скелета из концентрационного лагеря. В смысле недоедавшее или недопивавшее. Женька как раз была из таких крепышей Бухенвальда, потому адекватно оценить изменения ее фигуры для главдракона представлялось задачей неразрешимой.
- Не знаю как, - сдалась она, выдохнув. – Но вы же это как-то себе планировали! Надо было… предупредить… Мне вас заменить – некем. Вас не будет – универа не будет.
- Меня не то, чтобы не будет, - терпеливо пояснила «незаменимая» расчетчица, словно разговаривала с умственно отсталым человеком, - но в этих стенах я точно появляться не стану.
- Мы поставим люльку посреди расчетного и будем вместе нянькать, - пробурчала Горбатова. – Не могу я вас отпустить, Женечка Андреевна!
- Это было бы забавно, но я предпочту заниматься ребенком в собственном доме.
- А мне что делать прикажете?
- Искать другого расчетчика.
- Может, вам зарплату поднять? – не сдавалась Горбатова. – Идите на место зама, я вас сколько уже уговариваю! Побудете в отпуске пару месяцев, потом наймете няню! Вы… вы молоды, перспективны, у вас огромный потенциал! И собрались променять карьеру на подгузники? Как так-то?!
- Я всего лишь собираюсь заниматься ребенком.
- Сначала Артем Викторович, теперь вы… вы меня на кого оставляете? На Шань?!
- А вот за Артема Викторовича вы могли бы и побороться. С вашим-то энтузиазмом, - заявила Женя. – Он куда лучше, чем я, как специалист, да и в декрет не ушел бы.
- От вашего Моджеевского – одни проблемы! – огрызнулась Любовь Петровна и принялась растирать пальцами виски. – Где вы его только откопали! Рожаете когда? Сколько у меня времени?
- Новый кондиционер – тоже проблема? – кивнула Женя на внутренний блок сплит-системы, блистающий новизной на стене главдраконового кабинета.
- Это моральная компенсация. Я из-за вас седая вся.
Женя кивнула, вздохнула и спокойно проговорила:
- Как бы там ни было, а в апреле я ухожу в декрет.
Горбатова тяжело вздохнула. Видно было, что капитулировала, поскольку ее круглая поросячья мордочка слегонца побагровела, однако она держалась. Все же ругаться на беременную – совсем ничего святого не иметь.
- По здоровью хоть все хорошо? Нормально себя чувствуете?
- Спасибо, Любовь Петровна, все в порядке.
- Ну… материальную помощь мы вам выпишем… и все от меня зависящее, - неожиданно смутился главдракон. – Если я к вам кого-нибудь посажу – покажете, как в программе работать?
- Конечно же, покажу, - заверила Женя. – И документы все передам, как положено.
- А может, хоть на неполный день, а? – выдала Любовь Петровна последним залпом надежды.
- Не-а, - категорически улыбнулась Женя. – Не хочу.
- Ну и как хотите! – хмыкнула Горбатова. – Ладно, идите работайте. А то когда еще придется. И если вам в какой-то день понадобится уйти пораньше или плохо себя будете чувствовать… - она поколебалась минуту, растерянно поморгала, видимо, сама не ожидавшая от себя такой щедрости, и наконец договорила: - ну в общем, идите и работайте!
Этим незамысловатым напутствием и воспользовалась Женя, чтобы улизнуть из кабинета Горбатой. И пока она перебежками пробиралась через поле вечной битвы в родной окоп, думать могла лишь о том, какой танец с бубнами ей придется станцевать, чтобы день, начавшийся офонаревшим главдраконом, не окончился еще более значительным происшествием. И самое главное, чтобы этот не избежавший столкновения с планетой астероид не зацепил собой ее, Евгению Андреевну Малич, пока еще и.о. начальника расчетного отдела.
В собственной же пока еще вотчине – за дверью расчетного, ее и саму ждало очередное цирковое представление. На стуле напротив Шань восседал дядя Вадя во всей красе и, поставив левый локоть прямо на Ташкин стол и подперев голову ладонью, взирал на Женькину напарницу совершенно влюбленными глазами, а она вдохновенно диктовала ему чей-то номер счета, который он небрежной черкал в блокноте, отвлекаясь от поедания Шань глазами. Ташина улыбка, замершая в уголках губ, не оставляла сомнений в том, что планы у нее в данный момент весьма далеко идущие. А дядя Вадя и вовсе распушил хвост, обрадованный такой покладистостью предмета обожания.
