- Что вы тут делаете, Артем Викторович? – спросила Женя, опешив от его появления под стенами университета. День, полный сюрпризов, перетек в соответствующий вечер. И Женя безрадостно попыталась представить, кто их может увидеть и кому передать. О комментариях, которые могут воспоследовать, даже задумываться не рискнула.
- Дождь! Решил подвезти вас до дома. Нам все равно по пути, - улыбнулся он. А Женя имела сомнительное удовольствие наблюдать боковым зрением, как из здания выбрел дядя Вадя и уставился на разворачивающееся действо.
- И где же вы были, что нам оказалось по пути?
- Родителей навещал, - усмехнулся Артем, и улыбка его постепенно стиралась, потому что Женин «восторг» от его визита явно читался у нее на лице. Несмотря на то, что все последние недели он только тем и занимался, что тщательно поддерживал с ней дружеские отношения. Но невозможно было не понимать, что френдзона – это не то, что ему нужно. Да и ей… на черта оно ей надо?
- Ясно, - кивнула Женя, - тогда и правда поехали, глупо мокнуть под дождем.
Артем быстро открыл перед ней дверцу, немного суетливо впуская в салон, хотя обыкновенно суета совсем не была ему свойственна. И осторожно негромко спросил, пока она устраивалась, наклонившись к ней с улицы:
- Сердишься?
- Ты же не можешь не понимать, что завтра будет твориться в курилке.
- Скоро уйдешь в декрет. И это станет не актуально, - спокойно ответил Артем, захлопнул дверь, обошел машину и сел, наконец, в свое кресло. Потом повернулся к Жене и спросил: - Хочешь в кино?
- У меня сегодня на работе целый день было кино, - улыбнулась она. – Сериал. В главных ролях Горбатова и Шань.
- Жанр какой?
- Как обычно, фантастический триллер, - Женя усмехнулась и откинулась на сидение. – Если честно, страшно устала. Не представляю, как продержаться еще два месяца. Целых два месяца!
- То есть в кино не идем? – грустно усмехнулся Артем. – Сразу домой? Я, кстати, пирог мой любимый опять привез. И приглашаю на чай.
- Я действительно очень сильно устала, - она отрицательно мотнула головой. – Поэтому спасибо, что не придется идти пешком.
- Давай я тебя забирать буду? – тут же воодушевился он. – Ну какая разница, что скажут, а?
- Разницы, возможно, и никакой. Но ходить полезно.
- Не проканало, - рассмеялся Артем и замолчал, вглядевшись в дорогу. Потому что одним из его основных достоинств была ненавязчивость. Он обладал редким даром – помалкивать, когда лучше и правда не говорить.
Они ехали узкими городскими улочками, петляя между домов, и крупные капли на лобовом стекле в свете фар и фонарей отливали золотистым цветом. Раз за разом их смахивало дворниками, но они появлялись вновь. Упрямые-упрямые, не к месту и не ко времени.
Машина обгоняла прохожих, которые своими раскрытыми зонтами пытались отпугнуть дождь, останавливалась на светофорах, и тогда впереди всех оказывались велосипедисты. Артем включил радио, чтобы оно что-нибудь негромко бормотало. А когда они почти уже добрались до Молодежной, спросил:
- Так что? Ни кино, ни чаю?
- Поздно. Сыро, - отказываясь, устало проговорила Женя. – Хочу домой.
- Жаль… - согласился он с ее аргументами, не подавая виду, сколько в его согласии безнадеги. А той было и впрямь немало. Все он понимал. Все очень хорошо понимал, но по-прежнему стремился к тому, чтобы переломить неслучившееся по его личной, персональной вине. И дать этому случиться. Потому что ни о чем он так не мечтал, как о том, чтобы однажды любовью в ее глазах забрезжила его надежда. Но если любовь и была, то не к нему.
А тот, к кому, в это же самое время и ровно в том же состоянии безнадеги уныло волок под дождем гулять не кого-нибудь, а собственного мастифа по кличке Ринго. И это было то самое стечение обстоятельств, которое, кроме как в романах, встречается только в жизни. Больше – негде.
Роман Романович Моджеевский вот уже несколько дней как вернулся в «Золотой берег» и жил в своей-Жениной квартире, ведомый чем угодно, но только не здравым смыслом. Вернулся он один. В смысле все с тем же Ринго, который теперь был единственным его соратником и поддержкой. Бодя желания снова переезжать не изъявил, и потому отец пришел к выводу, что его вполне взрослому восемнадцатилетнему отпрыску такой вариант начала свободного плавания вполне пойдет на пользу. Тем более, что Лена Михална по-прежнему регулярно наведывалась в их дачные владения, и если бы заподозрила что-то неладное, разумеется, сигнализировала бы. У Лены Михалны глаз наметан. Нину в известность о переменах не ставили. Оба, и отец, и сын, сошлись во мнении, что не стоит будить лихо, пока оно тихо, ну или занято обустройством своей личной жизни по Танькиной информации. Потому Бодя привыкал к самостоятельности. И Роман – привыкал к тому же. На одиночество, как раньше, он уже не соглашался. Теперь это называлось иначе. Потому что напротив его дома жила женщина, которую он любил, и которая, чтоб ее, вроде как, замуж собралась.
Нет, Роман Романович, кроме того, что не влез в ее старый телефон с целью глобального контроля, и от проверки единственного солнечногорского ЗАГСа удержался, хотя и раздумывал о том ради поиска заявления на регистрацию Жениного брака. Его интересовала дата. Но потом он запретил себе и об этом думать. Потому что главным теперь было позволить ей общаться с людьми, с которыми она хочет общаться. Как самому вклиниться при таком раскладе, он пока не представлял. Но знал, что обязательно сделает это. Обязательно попытается. Даже если ничего у него не выйдет – эту попытку он должен даже не себе, а Жене, ради которой делал так мало по-настоящему ценного.
Вот такая волшебная логика.
Потому что в действительности – его просто тянуло к ней, как магнитом.
И похоже, что не только его.
Итак, вообразите себе, читатели, следующую мизансцену.
Ночь. Улица. Фонарь. Аптека за углом.
Под все усиливающимся дождем с одной стороны дороги к старинному особняку на Молодежной подъезжает японский гибрид, из которого выходит один участник драмы – а именно Юрага Артем Викторович, обегает автомобиль, отворяет ворота и загоняет его во двор, после чего открывает дверцу перед роковой женщиной Женей Малич, подавая ей руку, чтобы она могла выйти.
И одновременно с этим с другой стороны той же дороги верный, как Ганелон, Ринго подпрыгивает на месте, завидев свою бывшую почти что хозяйку, и тянет на поводке второго участника этой же драмы, позывной которого не иначе как Отелло. Ревнивый мавр на ходу пытается удержать зонт, унять лающего пса, не попасть под машину. И совсем не понимает, чем это все через минуту закончится, а сознает, лишь оказавшись у самых ворот, где ему открывается прекрасный вид на дом, на Женю. Ну и на соперника, который думает, похоже, что он бессмертный.
- Мы увидимся на выходных, Жень? – довольно громко спросил у нее Артем.
- До них бы дожить, - в противовес ему негромко отозвалась Женя, и ее ответ был почти заглушен лаем. Она обернулась на собачий бас, отражавшийся, казалось, от стен дома и от этого звучащий еще более раскатисто. Женины брови взметнулись вверх, под самый край капюшона, и она оторопело выдохнула: - Ринго…
Мастиф зашелся новой руладой, продолжая тащить Моджеевского во двор, но тот уже, кажется, не реагировал на собаку. Стоял, как вкопанный, и смотрел на Женю, чьей руки Юрага так и не отпускал. Женя же, заметив Романа, в отличие от него засуетилась. Выстроив в голове целую конструкцию предположений, ни одно из которых, впрочем, не соответствовало действительности, она приняла единственно верное для себя решение – ускользнуть домой. Следует отметить особо – от обоих. Отбиваться от Артема она элементарно устала, а встречаться с Моджеевским – не менее элементарно не хотела. Потому быстро кивнув Юраге, Женя отняла у него ладонь, развернулась, торопливо взбежала по крыльцу и скрылась в подъезде. Вместе с ней туда шмыгнула и пройдоха Марта.
Ринго горестно взвыл, что его с милой сердцу компанией не отпустили, а Артем и Роман наконец остались наедине и недовольно таращились друг на друга. Длилось это буквально несколько секунд. Ровно до того мгновения, как Юрага нашел в себе силы кивнуть, то ли здороваясь, то ли прощаясь, то ли демонстрируя свое явное «никто тебя тут не боится, упырь», и, развернувшись, пойти в свою сторону, чтобы исчезнуть за дверью. А у Романа в голове яркой болезненной вспышкой взорвалось осознание, что эти двое даже живут в одном доме! Он скрежетнул зубами, дернулся к Жениному крыльцу, когда до него дошло еще одно. Подъезды – разные.
