тишина… – она с наслаждением устроилась было в шезлонге, как эту самую вожделенную тишину разбил звонкий и такой неуместный в академическом поместье петушиный крик. – Это… это неописуемо! Это просто невероятно! Что она себе позволяет? – взвилась София и рванула к невестке выяснять отношения.
Промчавшись вихрем по саду мимо окон отцовского кабинета, она простучала каблучками по дорожке, свернула у альпийской горки, обогнула клумбу и, узрев Марину Леонидовну, решительно направилась к ней – ссориться.
– Марина! Что ты себе позволяешь? Почему такой шум? И как ты могла до сих пор не избавиться от этого птичника? Что за скотный двор? В доме – бардак! Еда готовится лишь бы как! А главное – отцу мешает шум!
– И тебе добрый день, Сонечка! – улыбнулась Марина.
– Не называй меня так!
– Как скажешь… – спокойно откликнулась Марина Леонидовна. – Да, так что ты там хотела тихо и вежливо уточнить? Что я себе позволяю? Живу на своей земле и в СВОЁМ СОБСТВЕННОМ ДОМЕ!
– Среди домашней скотины? – иронично изогнула безукоризненную бровь Софья.
– Птицы. Домашней птицы. Скотину я подумываю завести, но пока ещё не решила, хочу ли.
– Ты издеваешься? – прошипела София. – Ты хочешь сказать, что мы будем должны жить среди хлева?
– Нет, разумеется. Ведь вы здесь абсолютно ни при чём! – Марина успокаивающе покивала.
– Ты что? Что? Не понимаешь? Отца всё это раздражает! Ты не имеешь права мешать ему работать, приволакивать в наш дом всю эту… эту… деревню!
– Милая, это мой дом! Ваш – воооон там! – Марина указала направление. – И да… тут когда-то и была деревня, ты что, не знала? И коровы были, и свиньи, и куры с петухами! И отец Игоря Вадимовича всё это видел, вот ужас-то, да? И они вовсе ему не мешали работать – он сидел себе спокойно в доме и делал, что ему было нужно! Более того скажу тебе, что Игорю Вадимовичу мои куры тоже не мешают. Мешали цесарки, но у них теперь свой отдельный загончик, и крылья я им подрезала, так что они к нему больше не заглядывают.
– Они, что? Ещё и приходили к отцу? Приходили, как та припадочная курица? – ахнула София.
– Было дело, но они друг другу не понравились, так что я их избавила от такого общения.
София смотрела на невестку и просто не знала, что делать – прямо-таки дар речи пропадал от такого хамства. А та ещё и продолжала…
– А по поводу вашего дома… Я ведь там больше не живу. За порядком следит уборщица, готовит повар, Игоря Вадимовича всё устраивает, так что я не вижу причины для твоих претензий.
Заоравший совсем рядом петух, вывел Софью из состояния ступора.
– Марина! Ты считаешь, что вот это… ЭТО не причина для претензий? – она ткнула пальцем в горделивого петуха, выбравшегося из зарослей у дома.
– Это не причина, а Арсений, – миролюбиво просветила Софью Марина Леонидовна. – Он очень нравится твоему отцу.
– Что?
– Нет, Марфунья, конечно, ему нравится больше – это курица, которая у его кабинета обретается. А Арсений его скорее веселит.
– Веселит? Да чтобы мой отец веселился от петуха… Ты что?
– Ну, не только от него, конечно, но и от того, как Арсений охотится за Антоном, – рассмеялась Марина, не обращая внимания на опасно покрасневшую золовку.
– Да ты и сама можешь понаблюдать, только вызови Антона в сад… А то он, в последнее время, изо всех сил избегает это делать.
София сжав зубы, кулаки и нервную систему, резко развернулась, и сильно подозревая, что невестка издевается над ней, маршевым шагом удалилась к дому. Она была полна решимости потребовать у Антона призвать жену к порядку!
Правда, нарвавшись на отца, запал утратила.
– София! Почему ты устраиваешь беспорядок? – уточнил академик, выглянув из кабинета, и делая вид, что не замечает Марфунью, подбирающуюся к приоткрытому французскому окну.
– Я? Я устраиваю что? – опешила София.
– Пришли повар и уборщица, обе сказали, что уволятся, если ты продолжишь придираться к ним и разговаривать таким тоном, будто это ты их наниматель… Я разве давал тебе распоряжение что-то высказывать прислуге? Нет?
– Но отец! Я просто хотела, чтобы в доме был порядок! – воскликнула Софья.
– Будь любезна, занимайся порядком в своём доме, а не в моём!
– Ты… ты хочешь сказать, что тебя всё устраивает? И это безобразие, которое устраивает Марина? Её дурацкие птицы? Кура эта мерзкая? – София ткнула пальцем в возмущённую куру.
– И даже петух?
– Я понял! – решительно кивнул академик. – Когда человеку всё мешает заниматься делом, это означает только одно – ему неохота заниматься чем-то полезным или просто мала нагрузка. В связи с тем, что Максим остаётся в Москве, а Вадим завален работой, я передам тебе ряд обязанностей… Нет, не руководителя, а подчинённого. Да, ты будешь под началом у Вадима! Так будет полезнее для дела.
София признавала, что оба племянника талантливее, чем она, а старший и вовсе имеет потенциал близкий к таланту её отца, но, чтобы ей подчиняться Вадиму? Она только-только хотела возразить, потребовать у отца отменить его решение, как вдруг раздался короткий отчаянный вопль.
– Антон? – удивилась София, заметив, как на лице отца, нет, вы только подумайте, появилась явственная усмешка!
Она, проследив взглядом за тем, куда смотрит отец, сама повернулась к окну, и уже через минуту едва сдержала смех – её старший брат нёсся по саду, петляя и уворачиваясь, старательно удирая от петуха!
– Ещё месяц-другой, и Антон, пожалуй, будет обгонять петуха прямо на старте! – хмыкнул академик, позвонив и попросив принести ему и дочери чай. – Садись, не стой столбом!
– Но отец… Я не могу понять, что с нами происходит? – растерянно спросила София, вдруг став похожей на маленькую девочку Соню, которая всегда так переживала, когда он был чем-то недоволен. – Всё меняется, а ты… Тебя это словно устраивает!
– Просто я поразмыслил и понял, что время от времени всё меняется… И далеко не всегда к худшему, Сонничек, – он не называл её так уже много-много лет. София замерла и медленно подняла взгляд на отца. А он продолжил:
– Можно упираться и ненавидеть любые перемены, а можно изловить те из них, которые тебе по душе, взять их на вооружение, постаравшись увернуться от того, что тебе не подходит. И всё это означает одну важную вещь!
– И что же?
– То, что мы живы и находимся во времени, а не в безвременье… Время – оно живое, двигается, течёт, причём с разной скоростью, то медленно, то очень стремительно, нравится нам это или нет. И мы не можем быть живыми и находиться
