– Свет рампы – маяк для заблудших или солярий для избранных? – спросил Мондель сидевшую рядом полную даму.
Та перестала сосать конфету и, вытерев платочком губы, прошептала:
– Вы, мужчина, своими разговорами артистам мешаете.
– Главная задача искусства – время от времени протирать нам розовые очки, – уже шепотом сообщил Мондель слегка ошарашенной даме.
Харитон вечером имел законное право на отдых и пустую болтовню, поскольку ударно потрудился днем.
Сегодня ближе к обеду он позвонил одному из своих конкурентов – правозащитнику Гибкому, бывшему инструктору горкома партии. Четкого плана действий у независимого кандидата не было, но он был уверен, что решение придет в процессе.
На другом конце трубку взяли, и грустный женский голос спросил:
– Вам кого?
– Простите, а Валентин Федорович дома? – как можно мягче спросил Мондель.
– Пока еще дома.
– Пока еще?! Что вы имеете ввиду?
– Через пять минут выносить будут.
Харитон положил трубку таксофона и произнес в слух:
– И как все это понимать? Провидение за меня? Или возможны другие предположения…
Но вдаваться в метафизику он не стал, а просто вычеркнул Гибкого из списка.
Развивать успех он решил с помощью того же таксофона.
Порывшись в своих бумагах, Харитон нашел досье на еще одного кандидата, имевшего фамилию Косолапов. Там был его рабочий телефон. Михаил Анатольевич являлся лидером местного отделения партии власти «Наша Россия».
– Городское отделение НР. Косолапов у телефона, – развязанным тоном проговорила трубка.
– Михаил? Это Москва. Как там у вас обстановка?
– Все… все идет по утвержденному плану, – откашлявшись трубка перешла на очень вежливый тон.
– По плану – это хорошо. Но планы меняются. Снимай свою кандидатуру с выборов!
На другом конце провода наступила тишина, изредка прерываемая звуками, характерными для находящейся в работе мясорубки.
Мондель выдержал паузу и продолжил:
– Руководство наметило новые задачи. Полная дискредитация местных органов власти в регионах. Такое теперь генеральное направление.
Трубка продолжала хранить тишину с вкраплениями мясорубочного хруста – от волнения Косолапов скрежетал зубами. Мондель продолжал нагнетать.
– Пусть у вас там выберут какого-нибудь лоха, не имеющего веса. Карасевич там у вас есть какой-то. Вот его поддержи. А потом позже спровоцируем народные волнения и все на местную власть спихнем. А дальше просто переведем город в федеральное подчинение.
Молчание продолжалось.
– Михаил, ты понял меня? Чего молчишь?
– А мне-то что делать?
– Бегай по городу и ори: «За меня не голосуйте! Голосуйте за Карасевича!» Ты что дебил? Я же понятно сказал: свою кандидатуру снимай, Карасевича поддерживай. Что не понятно?
– Так точно, сообразил!
– И сегодня все сделай. Проверю!
– Есть!
Мондель положил трубку и удовлетворенно сплюнул.
– Ну и народ! – весело сказал он и, увидев невдалеке вывеску «Картинная галерея», проследовал туда. Изобразительное искусство он любил, как и другие конечные результаты творческих процессов.
Возле одной из картин стоял давно не стриженный и небритый человек, и любовно на нее смотрел. На полотне было множество хаотично расположенных желтых точек в белом обрамлении с зелеными штрихами внизу.
Мондель вежливо поздоровался с незнакомцем и, пока тот не опомнился, вывалил на него поток слов. Речь из него лилась, шипя и пузырясь, как вода из сифона.
– Каков сюжет! Какое проникновение! Как тонко! Желтый презренный металл в окружении белой чистоты помыслов. Вот это – главный обман нашей жизни! Нельзя съесть орех, не разбив скорлупы. Но вот эти зеленые черточки – символизируют жизнь. Они – ростки согласия и примирения.
Независимый кандидат еще не менее четверти часа развивал свои мысли. Когда же он дошел до того, что начал рассказывать, как в недра сознания проникает ржавчина успокоенности и что пора «браться за топор», длинноволосый, простоявший на протяжении всего монолога с открытым ртом, наконец сказал:
– Но это же – «Ромашковое поле»… Я – автор.
Мондель пробормотал «Хм!» и, нисколько не смутившись, продолжил осмотр.
* * *
Действие «Тихого места» неторопливо, но уверенно продвигалось вперед. Уже стали понятны основные линии интриги, и с полной очевидностью вырисовалась фигура главного злодея – мальчика-почтальона, ворующего с конвертов марки.
В антракте Мондель зашел в буфет. Он заплатил за кофе и окинул взглядом помещение, чтобы найти свободный столик. У окна сидела тридцатилетняя женщина с длинными рыжими волосами и крупными карими глазами. Она задумчиво смотрела на пирожное, лежащее на блюдце, и правой рукой смахивала со стола несуществующие крошки.
Мондель подошел к даме и спросил:
– Свободно?
Женщина, не отрывая взгляда от блюдца, кивнула головой.
Устроившись рядом, Харитон сделал глоток кофе, слегка прикрыл глаза и начал нараспев:
Быть или не быть – вот в чем вопрос, Что лучше для души – терпеть пращи И стрелы яростного рока, Или, на море бедствий ополчившись, Покончить с ними?
О, где ты, та единственная,
С коей я ночь сегодня проведу?
Рыжеволосая встрепенулась на двух последних строчках и удивленно произнесла:
– Но в монологе Гамлета этого нет!
– Серьезно? Это все у меня от усталости. По пятнадцать спектаклей в месяц. Гастроли в провинции – ужасная вещь. Местная публика, изголодавшаяся по настоящему искусству, не дает продохнуть. Приходиться играть через день.
Женщина, глядя на Монделя, как на икону, спросила:
– Вы артист?
– В некотором роде… Скорее даже режиссер. Но если возникает необходимость, то могу и сам на поле… на сцену выйти.
В следующей части ответа Мондель так запутался, что окончательно покорил даму.
– Людмила, – жарко сказала она, протягивая ему руку.
– Феликс, – представился Мондель.
Захлопывая ловушку, он так сильно развил свое видение современного театрального искусства, что даже поперхнулся кофе.
Людмила ласково постучала по спине своего нового знакомого.
Извинившись, она отошла в сторону и набрала номер на мобильном. Как всякая красивая женщина, она имела свою историю. И как всякая счастливая женщина, была немного несчастна.
– Алло! – ответил эфир.
– Федя, ты со мной больше не живешь! Забирай свои вещи и уходи!
После спектакля Мондель попросил Людмилу подождать. Сам же он зашел за кулисы.
Найдя там режиссера, он сдержано похвалил постановку и доверительно сообщил:
– Живу без радости. Хотелось бы развлечений.
Режиссер растерянно пожал плечами:
– В цирк сходите.
– Был уже. Не удовлетворился. Хотелось бы осуществить несколько постановок на свежем воздухе.
– Это связано с выборами?
– С этим я и сам как-нибудь справлюсь. Я же говорю – развлечься надо. Оплата будет хорошей.
– Наличными?
– Безусловно.
– Что надо делать?
– Все знают, что счастье – не в деньгах, но наиболее талантливые стремятся убедиться в этом лично, – на время ушел от прямого ответа Мондель.
Выйдя из театра, Харитон взял под руку Людмилу и повел огнедышащую женщину в ее «хижину».
– День пропал не зря, – подводя черту под сутками, сообщил соискатель кресла мэра вслух.
Женщина думала о своем и в смысл фразы вникать не стала.
«Шел ведь насладиться прекрасным. А выискал почему-то телесное. Но Колумб ведь тоже не Америку искать поплыл», – размышлял Мондель, идя по ночному городу.
У Людмилы, которую Харитон взял под руку, мысли приобрели форму цветных картинок и на слова не переводились.
Сроки поджимали – до вторника оставалось все меньше времени.
Мондель шел по рынку, старательно обходя лужи и пропуская возбужденных домохозяек. На его лице разлилась улыбка – он вспомнил эпизод с приобретением одежды.
Рынок пел и голосил, обменивая полезные витамины на неопрятные, с огромным количеством микробов, бумажные деньги. Жужжали, словно опылители-шмели, гордые дети гор, бегая за покупателями и весьма экспрессивно предлагая свой товар. Чирикали рано состарившиеся за прилавками обмотанные платками матроны. Звенели детскими голосами только входящие в рынок молодые девушки – продавщицы цветов.
Мондель подошел к крепкой на вид бабусе и спросил:
– Почем лучок, любезная?
– Пятнадцать рубликов прошу, милок.
Независимый кандидат сделал паузу и, слегка приблизившись к торговке, спросил:
– Это сколько тебе пучков продать надо, чтобы с голоду не помереть?
Бабушка была рада поговорить и к вопросу, несмотря на его остроту, отнеслась благосклонно.
– Если продать не смогу – сама тот лук и съедаю. Тем и живу.
– Занятно… – сказал Харитон и, перейдя на конспиративный шепот, спросил:
– А деликатесов отведать не хотелось бы? Икры там, бананов с лососем?
