Скала жреца открылась внезапно. Только она продиралась сквозь заросли, и вдруг перед ней открытое пространство. Вверху скала была вытоптана. Лишь по краям зеленела трава и низкие кустарнички с розовыми цветками. Будто в насмешку, они испускали дурманяще-медовый аромат. Матхотоп стоял почти на краю, к Апони спиной.
— Подойди ближе, — сказал он не поворачиваясь, наверное, услышав, как она поднималась вверх.
Апони подошла. Внизу, среди паутины туманных облаков, открывался бескрайний зеленый мир лесов. У самых ног, изгибаясь, журчала быстрая речка. Крики далеких птиц нарушали тишину.
— Правда, красиво? — неожиданно спросил Матхотоп, будто он был не жрец, а обычный человек, а она — не проклятая, а просто девушка.
— Правда, — согласилась Апони.
Неожиданно все проблемы, которые мучили ее в селении, стали неважны. Будто она оказалась в другом мире. Там, где над головой бескрайнее небо, а под ногами — нехоженые леса. Вдруг стало спокойно. И безразлично, что станет дальше.
— Дядя тоже очень любил здесь бывать. Один, — рассказывал жрец, будто жрецы могут просто разговаривать. — Иногда он звал меня. Когда здесь было особенно хорошо. Чтобы поделиться. Он говорил, что Чиминигагуа [1] создал наш мир для счастья. И возложил его на плечи Чибчакума [2], чтобы тот нес за всех тяготы земной жизни.
Звуки голоса Матхотопа смешивались с тонким звоном золотой пластинки и действовали на Апони не хуже чичи.
Жрец стоял, будто под его ногами лежали его владения, и он касиком. Или даже сипой. В руке он сжимал посох, но не опирался на него. Словно это был не посох жреца, а копье воина.
— И мы, жрецы, избраны для того, чтобы нести на своих плечах тяготы людей. Направлять их. Принимать непростые решения. Провожать в последний путь к Стране Теней. За близость к богам мы платим отказом от всего, что доставляет людям радости. Лишь в лишении человек способен услышать голос Суа. Ты вот слышишь голос Суа? — он на мгновение бросил взгляд на Апони.
Девушка помотала головой. Нет, она никогда не слышала голос Суа. Наверное, ее лишения были слишком ничтожны.
— А я слышу, — признался Матхотоп.
И Апони поняла, что сегодня ее жизнь действительно завершится. Никому кроме богов не дано знать, что на сердце у жреца. Сейчас он расскажет всё Апони и отправит ее прямо к отцу Суа. Но теперь это не пугало. Здесь, когда весь мир лежал у ее ног, Апони поняла, что это совсем не страшно. Совсем. Гораздо страшнее вернуться назад, к тете Вэноне, дяде Сеуоти и кривоногой Литонье.
— Суа говорит мне, что скоро всё изменится. Люди, которые приплыли из другой земли, принесут много горя нашему народу.
— Люди? — не поняла Апони.
— Те, которых называют Суачиасами, это обычные люди, Кууоньяума, — обратился к ней жрец по истинному имени. — У них такая же красная кровь, как у нас. Им также бывает больно. Они умирают так же, как обычные люди.
Апони неверяще смотрела на Матхотопа. Как же так? Если они — обычные люди, почему же тогда она проклята?..
— Они жадные. Они хотят наше золото, наши поля, наших женщин, — продолжил он.
И замолчал.
И Апони молчала. Ее никто не спрашивал. А женщина должна молчать, если мужчина ее не спрашивает. Тем более, если этот мужчина — старший жрец. Да и не знала, о чем спрашивать. Слишком это всё было… неожиданно. И удивительно. Поэтому Апони стояла, смотрела, как неспешно плывут облака у нее под ногами, и удивлялась.
— Я не хочу этого, — вдруг сказал Матхотоп и снова посмотрел на Апони. — Я. Не хочу.
— Чтобы у нас забрали золото, женщин и поля? — робко уточнила она.
— Я не хочу всего этого. Я хочу жить, как все. И не думать о будущем.
— А разве жрецу так можно? — удивилась Апони.
Матхотоп усмехнулся.
— Можно. Жрец может отказаться от служения и жить, как простой человек, — снова удивил ее собеседник и обжег горячим взглядом.
— Больше всего я сейчас хочу сорвать с тебя эту побрякушку, подаренную мальчишкой Шиаем, и взять, как тогда на поле, — прошептал он, и зрачки его стали огромными и черными, как небо безлунной ночью. — Я хочу, чтобы ты родила мне первенца, и я воспитал его храбрым воином.
Это казалось чем-то совсем странным. Неправильным. Невозможным. Он же… старший жрец. Как же?..
— Но я не могу, — продолжил он обычным, звенящим золотом, а не эмоциями, голосом и перевел взгляд в небо. — Потому никто не сможет защитить моих людей от чужаков, кроме меня. Никто больше не слышит голоса Суа. Дядя ушел в Страну Теней. Так можно. Просто я — не могу. — Он молчал. — И отдать тебя другому — не могу.
Над скалой повисла тишина. И лишь далекие крики птиц нарушали безмолвие.
Апони вдруг поняла жреца. Только что он возложил на ее плечи ношу, которую она не была готова нести. Не хотела. Которая была ей не по силам. Но избавиться от нее способа не существовало.
Топот за спиной вырвал Апони из ее мыслей.
Она обернулась. На тропинке, задыхаясь от быстрого подъема, стоял синеглазый Суачиас. Матхотоп говорил, что это человек. Но Апони было тяжело в это поверить.
— Отойди от нее, жрец! — хрипло, на выдохе произнес синеглазый, вонзая в землю палку с рогатиной наверху и укладывая в нее металлический посох. Из посоха на Матхотопа смотрела дыра. Над ней вился слабый дымок [3]. Это палка, плюющаяся огнем, вдруг с ужасом поняла Апони.
За спиной синеглазого показался встревоженный Шиай. Он переживал за нее! Шиай тоже считал, что ее отправили на смерть, и привел того, кто мог спасти.
— А то что, слуга мертвого бога? — насмешливо произнес Матхотоп и сделал несколько шагов навстречу, показывая, что не боится соперника.
Глаза жреца опасно блеснули. Его кулак, сжимающий посох, побелел от напряжения. По земле заструилась холодная поземка. В небе, словно стягиваемые невидимой рукой, стали сгущаться облака. Апони уже видела такое. Вчера. Когда боги не одобрили ее брак с Вишаче.
— Оставь эту девушку! — с угрозой крикнул Суачиас. — Ты не получишь ее. Душа ее чиста.
Что такое «душа» Апони тоже не знала, но, видимо, для синеглазого это было что-то очень важное и хорошее.
Матхотоп рассмеялся.
— Так на празднике ты проверял чистоту ее души? — сквозь смех спросил он.
Матхотоп, кажется, знал, что означает это слово. И Апони показалось, что смех его был обидным. Вокруг стало темно, как перед закатом. Порыв ветра взметнул полы покрывала Апони чуть не до талии. Синеглазый в одно мгновение отвел взгляд.
— Ты напрасно пытаешься смутить меня, исчадие зла, — упрямо сказал Суачиас. Одна его рука поддерживала огненную палку, а другая сжала на груди тунху с острыми шипами. — Господь укрепит меня на правильном пути, — и он сделал непонятное движение рукой ото лба к животу, потом от одного плеча к другому.
Апони вспомнила, что видела такие движения и у других Суачиасов.
— А что, собственной крепости не хватает, слабый слуга мертвого бога? — жестко усмехнулся Матхотоп. — Ты даже оружие свое не можешь удержать без подпорки.
Стемневшее небо осветила короткая вспышка молнии. Следом за ней взрыкнул гром.
— Оставь ее. Оставь нас, слуга мертвого бога. Возвращайтесь к себе. Тебе тут не рады, — произнес Матхотоп, будто вторя грозовому небу.
— Я пришел не радовать тебя, жрец Сатаны, — снова прозвучало незнакомое слово. — Я пришел спасти ее, — синеглазый показал взглядом на Апони, которая не знала, куда сбежать с поля чужой битвы.
Лучше всего туда, где стоял простой и понятный Шиай. Ведь они все трое — практически ровесники. Вряд ли Матхотоп и синеглазый намного старше ювелира. По меркам племени Апони, они едва получили право жениться [4]. Но один из них был старшим жрецом и слышал голос Суа. А второго считали самым опасным и хитрым из Суачиасов. Кем бы они ни были. Разве отношения между враждующими народами не должны выяснять опытные воины, как ее отец, или мудрые старцы, как жрец Кватако?
— Она не нуждается в спасении, — возразил Матхотоп.
— Ее душа нуждается в спасении. Ее душа нуждается в Боге. Мой Бог — Бог добра и света. Он несет любовь.
