— Что ты знаешь о любви, слуга мертвого бога? — с горькой усмешкой вопросил Матхотоп.
— Не смей оскорблять имя Господа моего! — прошипел синеглазый.
— Прости, бога — восставшего мертвеца, — презрительно поправился жрец.
Тут Апони совсем запуталась. Она представила себе ожившим высушенного отца. Ей стало страшно. Разве может восставший из мертвых бог нести свет и добро?
Синеглазый стал что-то напевать что-то на незнакомом языке, выставив перед собой на вытянутой руке шипастую тунху.
Матхотоп смотрел на это с усмешкой на губах. Он слегка стукнул по земле посохом, и небо отозвалось легкими всполохами молний и оглушающим громом.
— Я вижу! Ты сам дьявол! — с ужасом и негодованием крикнул синеглазый, выставляя вперед руку с тунхой. Его лицо искажала гримаса, и Апони подумала, неужели он мог казаться красивым. — Отрекись! Отрекись от греховного колдовства своего! Покайся! Прими истинного Бога!
Апони не знала, что означает слово «дьявол», но поняла, что это очень плохое. И слово «греховное» — тоже что-то нехорошее. Апони только не понимала, почему Суачиас указывает, что делать, старшему жрецу. Жрецов всегда уважали. Никто никогда не поднимал голос на жреца, даже если он был из чужого племени. Апони показалось, что и Матхотоп не понимает.
— Пусть огонь очистит тебя от скверны, слуга Сатаны! — закричал Суачиас, опустив свою тунху и схватившись двумя руками за палку на подпорке. Его глаза налились злостью, он дунул, и над палкой вспыхнул чуть заметный огонек.
Апони даже не успела вскрикнуть, как раздался грохот сильнее грома, из палки выскочила молния, а все пространство вокруг застило вонючим дымом. Апони закашлялась. И лишь тогда обернулась на Матхотопа. Он лежал на земле на самом краю скалы, по его животу растекалась кровь.
Лицо Суачиаса, только что искаженное гримасой ненависти, отражало испуг. Апони вновь посмотрела на жреца. На лице его было написано удивление и обида. Будто он все еще мог поверить в то, что с ним случилось. Он крепко сжал зубы, и по его телу прошла судорога. Он закрыл глаза. Суачиас стоял, склонив голову, и что-то бормотал себе под нос. А Апони не давала покоя рука жреца на посохе. Небо словно набухло, и девушке стало страшно. В смысле, еще страшнее, чем было всё это время.
Синеглазый закончил, наконец, свое бормотание, и поднял голову. В этот момент небо вспыхнуло прямо над ней, и от грохота грома скала содрогнулась. Апони упала на колени, закрывая голову. Суачиас тоже упал. Его грудь дымилась.
И небо будто расслабилось и посветлело.
Шиай кинулся к ней, прижав к своей груди.
Апони заревела, вцепившись в него ногтями. Тяжелые капли дождя смешивались со слезами.
— Апони, нам нужно уходить, — окликнул ее Шиай.
— Куда?
Куда ей идти? Теперь, когда жрец мертв. И синеглазый Суачиас мертв. И они тут. Куда им идти? Лучше сразу броситься со скалы вниз.
— Далеко. Подальше отсюда, — ответил Шиай. — К моему племени. Это далеко. На север. Там нет лесов. Лишь огромная пустыня. Много-много песка. И колючие, как тунха Суачиаса, растения-столбы. И много-много воды. Вода, сколько ни смотри вперед. Наши женщины ткут красивые яркие покрывала, а мужчины ловят рыбу и варят соль. Соглашайся.
Апони всхлипнула. Можно подумать, у нее был выбор.
Ее непокорная судьба в очередной раз извернулась хитрым узлом.
— Конечно, Шиай, — быстро проговорила Апони. — С тобой я готова идти куда угодно. Хоть на край земли, за которым начинается вода, сколько ни смотри! Я буду самой лучшей, самой работящей, самой послушной твоей женой!
— Я знаю, Апони, — на лице Шиая расцвела улыбка.
Он встал и протянул ей руку. Апони приняла ее и поднялась. Капли дождя уже не казались ей холодными. А небо не казалось злым. Оно просто оплакивало ее прошлую жизнь. Нелепую смерть Матхотопа. Осиротевшее без него селение. Хотя Апони селения было жалко меньше всего.
Шиай подошел к мертвому Суачиасу, поднял его огненную палку и осторожно снял с груди шипастую тунху.
— Зачем? — спросила Апони.
— Вдруг она поможет нам защититься от бога Суачиасов, восставшего из мертвых? — предположил он.
И Апони кивнула. Хотя что-то внутри, в самом низу живота, беспокойно дернулось. Что-то, что очень не хотело этой тунхи. И было недовольно ее решением уйти.
Апони подошла к Матхотопу и присела рядом с ним. Она подозревала, что именно против. Кто. Она выполнит желание жреца. Его первенца она воспитает настоящим воином. Апони коснулась его руки, прощаясь. И пошла вслед за Шиаем.
А мертвый Матхотоп остался лежать на земле. И тяжелые капли падали на его лицо, и стекали невыплаканными слезами.
И внезапно его глаза распахнулись…
И уставились на меня немигающим взглядом. Я узнала его. Этот взгляд. Этот немигающий, гипнотизирующий взгляд.
Словно тяжелый камень упал у меня с груди, и я торпедой рванула со дна омута к поверхности воды, к воздуху…
— Келли! Келли, черт тебя подери! Да приходи ты уже в себя! — орал на меня кто-то знакомым голосом.
Знакомым голосом Брайана Уэйда, виконта Эшфорта.
[1] Чиминигагуа — муискский бог-демиург.
[2] Чибчакум — бог-покровитель простых людей и ремесленников. Неоднозначная фигура в муискском пантеоне, в данном случае критично, что именно он удерживает на плечах мир, созданный Чиминигагуа согласно одному из мифов о его сотворении.
[3] В данном случае речь идет об аркебузе, относительно легком фитильном оружии. Фитиль поджигали перед сражением, а перед выстрелом его раздували. С помощью подводного механизма фитиль поджигал порох. Огнестрельное оружие не пользовалось большой популярностью в Европе и считалось неблагородным до тех пор, пока при Павии в 1525 году испанское войско с помощью аркебуз не разгромило французов. Соотношение потерь было впечатляющим. 500 человек у испанцев, 12000 — у французов.
[4] Возраст, при котором мужчине позволялось заводить свою семью, в разных индейских племенах сильно разнился. В некоторых это право получали лишь мужчины, достигшие тридцати лет.
58. Келли
Я пришла в себя от гадкого запаха нюхательной соли. Фу! Брайан, мрачный, как тучи Матхотопа, смотрел на меня и сжимал в пальцах розовую капсулу [1].
— Келли, как ты меня напугала. Я тут чуть с ума не сошел, — сообщил он. — Что у тебя с плечом?
— С каким плечом? — спросила я и попыталась встать.
И сразу поняла, с каким плечом. А спустя еще минуту даже вспомнила, что. Память тела — великая вещь.
— Бандитская пуля, — сообщила я.
— Не смешно, — сказал Брайан и потянулся ручками к ране, за что получил по пальцам.
— Ага. Еще и больно, — согласилась я.
— А где Додсон?
— Не знаю.
Память тела сообщила, что Додсон был. Он делал мне перевязку. Я бросила взгляд на плечо. Точно, перевязка из полос, нарванных из его рубашки и связанных между собой. На вопрос, куда американец делся потом, тело ответить не могло. А всё остальное вообще ничего не помнило. То есть, что было до ранения, я помнила. Правда, издалека, словно размыто. А что было потом… только урывками.
— Не помню. Может, он за подмогой пошел? — предположила я.
Где его теперь искать? Додсон в сельве — всё равно, что мучной жучок в килограмме крупы. Может под любым зернышком обнаружиться. А может не обнаружиться вообще. Вне зависимости от исходной и конечной точек маршрута.
— Бог с ним, с Додсоном, — отмахнулся Брай, и эта фраза всколыхнула какую-то рябь в памяти. — Что у тебя всё-таки с плечом?
— Вроде, сквозная рана. Кость, судя по ощущениям, не пострадала, — сообщила я.
— В тебя, в смысле, действительно стреляли? — тупо повторил он, бледнея на глазах.
Я кивнула.
— Ты… ты какого… хрена ты вообще сюда пошла?! Одна, без меня?! — закричал на меня он.
В целом, я разделяла его вопрос. И не находила ответа. Но женщина я или нет? Женщина.
