Но до лета еще далеко, тут хоть бы с текущим днем разобраться. Ужасным мартовским днем!
Женя стояла у окна и имела возможность наблюдать, как через двор несется Ромин прораб к их подъезду. И судя по выражению его свирепой морды, сейчас грядет второй акт Мерлезонского балета. Одна надежда, что Моджеевский на этот раз будет в роли рефери, а не главным действующим лицом, потому как лицо ему уже подрихтовали. Но Бухан ведь и правда никогда никого раньше не бил. Тихий был, спокойный, безобидный алкоголик. Нажрется и спит. А вот чего с человеком ревность делает...
Потом в подъезде было шумно, даже через два этажа и закрытую дверь все прекрасно слышалось. Матерились мужики, рыдала Клара. Баба Тоня, притащившая Василия, призывала к дисциплине, порядку и все-таки позвать участкового, чтоб неповадно было.
И черт его знает, чем закончилось там все это дело, но спустя совсем непродолжительное по часам, но бесконечное по ощущениям время в ее квартире раздался звонок, а на пороге ожидаемо и вместе с тем почти неожиданно показался Роман Романович, бизнесмен, меценат и псих ненормальный – помятый и побитый, но отнюдь не побежденный.
- Можно? – охрипшим, грубоватым голосом спросил он, кивнув ей за спину.
- Какого черта ты туда полез? – возмутилась Женя, отходя в сторону. – Тебе приключений в жизни не хватает?
- А если б он ее прибил? – удивился Ромка, глянув на нее с улыбкой и проходя в прихожую. Принялся разуваться, но вот оторвать от нее взгляда – не мог.
- А если б он тебя прибил?
- Ну все же нормально, чего ты? – пальто он тоже стащил и примостил на вешалку. А потом оказался с ней совсем лицом к лицу. – Меня не так легко извести.
- Где ты видишь нормальное? – буркнула Женя и решительно велела: – Иди умывайся, потом разукрашу тебя йодом.
- Он же щиплет!
- Потерпишь!
- Класс, - хохотнул Роман Романович и двинулся в направлении, в котором, помнилось, располагалась ванная. Помнилось ему правильно. А когда он глянул на себя в зеркало, так и вовсе ошалел от счастья. Тут тянет на продолжение больничного! Не идти же на работу в таком виде!
Умывание прошло с легким шипением – притрагиваться к лицу было больно. Но впереди ждала заслуженная награда – его сейчас Женька будет лечить. Потому, закрыв кран и вытерев руки о найденное на полотенцесушителе полотенце, он вышел обратно в коридор и отправился на поиски хозяйки квартиры.
Та обнаружилась на кухне. С пузырьком обещанного йода.
- К экзекуции готов, - заявил Роман.
Женька усмехнулась и кивнула на стул.
Он послушно сел и приподнял бровь. От этого движения заболела щека. Но Роман Романович был мужик – Роман Романович и виду не подал. Женя же демонстративно открыла пузырек с йодом и сунула ему в руки.
- А ватку? – не растерялся БигБосс.
Женька молча развернулась к шкафчику, вынула оттуда пакет с ватой и еще один флакончик. Моджеевскому повезло: пока Женя искала йод, под руку попалась перекись. Впрочем, устроить ему пытку йодом до сих пор хотелось. А лучше – зеленкой, чтобы долго помнилось. Но этим мечтам сбыться было не суждено, и Женя со всем смирением перед несправедливостью законов Вселенной принялась обрабатывать антисептиком ссадины, полученные Моджеевским по собственной дурости. А он, как последний идиот, сидел и разглядывал ее сосредоточенное на его ранениях лицо, едва держась, чтобы не разулыбаться и не испортить торжественность момента, тогда как больше всего хотелось сгрести ее в охапку и целоваться.
- Я цветы потерял, - глупо сообщил он, когда она перешла к его рассеченной губе.
- Какие еще цветы? – проворчала она. – Какого черта тебя вообще принесло?
- Подснежники… весна же.
Женя наконец закончила возиться с его лицом, выбросила вату, отобрала у него йод. Все это вместе с перекисью медленно и торжественно расставила по местам и, усевшись напротив, повторила свой вопрос:
- Какого черта тебя принесло?
- Мириться, - вздохнул он и тут же поправил себя: – В смысле – просить прощения. В смысле… я без тебя не могу. Нихрена без тебя не получается.
- Было бы желание, - вздохнула Женя, - и получиться может что угодно.
- Да в том-то и штука, что я без тебя ничего не хочу! Лежал бы и смотрел в потолок. Но каждое утро вставай и тащи свою тушу куда-то, потому что надо… Я люблю тебя, Жень, слышишь? Я очень сильно тебя люблю.
Женя замерла, вспомнив свои бесконечные разговоры с потолком, лицо стало застывшим. Успела подумать о том, что куда больше ей хочется разговаривать с живыми людьми. Но уже в следующее мгновение квартира огласилась звонком. Коротким, но настойчивым.
- Ты кого-то ждала? – осторожно спросил Роман, едва переведший дух после своего признания.
- Никого я не ждала! – буркнула Женя, и без незваных гостей выбитая из колеи, и поднялась. – Небось бабу Тоню принесло.
Но в этом утверждении Евгения ошиблась. Когда она открыла дверь, ей пришлось лицезреть на своем пороге господина Уварова. Видимо, сегодня пред ее ясны очи решили явиться сразу все раздражающие факторы. В смысле – мужики, выносившие ей мозг.
- Что же вы не уйметесь никак, - вместо приветствия выдохнула Женя.
Уваров стоял перед ней весь красивый, как обычно, ухоженный и с большим бумажным пакетом, источавшим божественный аромат пирожных из кондитерской на набережной, популярной среди приезжих, шатающихся у пляжа.
- Привет, Женёчек! – заявил Марат Валерьянович с явным намерением войти независимо от того, пропустят его или нет. – Я к тебе! Разговор есть!
- Не хочу я с вами разговаривать. Вообще ни о чем и вообще никогда, - сдержанно проговорила Женя, в эту минуту вдруг ясно представив себе, что, должно быть, чувствует Горбатова, когда кажется, что у нее из ноздрей валит пар.
- Ну Женя! Но это действительно очень серьезно! Это касается твоего будущего!
- Мое будущее не касается вас.
- Зато оно касается этого козла Моджеевского, который наградил тебя ребенком, а теперь бегает от ответственности! Думаешь, я не знаю? Думаешь, у меня сердце не болит, а? Это же мой внук! – трагично воскликнул господин Уваров, протискиваясь в квартиру Маличей.
- Мне совершенно безразлично, что у вас болит! – голос Жени зазвенел напряженными нотками. – Уходите! У вас здесь нет родственников.
- Это не так, а если ты отрицаешь очевидное, то мне придется заняться обследованием твоего психического состояния, потому что ты моя дочь, и мне не все равно, как ты себя чувствуешь! – хмыкнул Уваров. – Потому рекомендую просто прислушаться. Я уже встречался с юристами, и они уверили меня, что у нас есть все шансы. Мы Моджеевского в бараний рог скрутим, обещаю!
Последнее получилось достаточно громко, и на кухне оказалось слишком хорошо слышно, чтобы через мгновение в прихожей показался «этот козел Моджеевский», с любопытством оглядевший представившуюся ему мизансцену. Однако Уваров его не видел. Он, вперив взгляд в Женю, скидывал пальто, перекладывая пакет с выпечкой из одной руки в другую, и гнул свое:
- Андрей лопух, если до этого не додумался! И это говорит о том, что ему-то как раз на тебя плевать, в отличие от меня! Ты же обиженная женщина, ты же должна хотеть мести, а!
- Я хочу, чтобы вы ушли из моего дома, - закричала, не сдержавшись, Женя, - и никогда больше здесь не появлялись!
- Ну вот что ты как неродная? – вздохнул Уваров. – Придется ведь по-плохому, и вот таким…
- По какому еще по-плохому? – подал голос Моджеевский, скрестив на груди руки и прервав Уваровский словесный поток. – Жень, это кто?
- Мой биологический отец, - вдруг всхлипнула она, не глядя на него. – И я понятия не имею, откуда он взялся.
- А-а-а… а я-то думал, что у меня крыша едет… - пробормотал под нос Роман, понимая, что все наконец-то становится на свои места. Совершенно все, кроме, наверное, самого главного. Того, что он пока еще не знал, чего не мог с уверенностью утверждать.
Этих нескольких секунд Марату Валерьяновичу хватило для того, чтобы хоть немного прийти в себя и быстро перегруппироваться. Он выпятил грудь и решительно заявил:
