Ознакомительная версия.
К всеобщему огорчению кухонной челяди, в рекордно короткие сроки организовавшей банкет из сорока перемен с музыкой, скоморохами и ученым медведем на ходулях, Еремей предложил заменить пир парой кренделей на ходу и кружкой кваса и перейти к делу.
Лицо царя тоже вытянулось – не столько потому, что он успел проголодаться, сколько больно уж хотелось выразить свою благодарность союзникам хоть в такой форме, но ничего не оставалось, как согласиться и, по-быстрому перекусив в кабинете Симеона,[175] лукоморцы повели деловитого военачальника для обсуждения стратегии совместных действий, неохотно совместив дорогу в особую башню дипломатических приемов с короткой экскурсией.
– Это одна из самых высоких башен дворцового комплекса, и здесь, по традиции предков, собираются важные высокопоставленные особы – обратите внимание, неважные высокопоставленные особы туда и на арбалетный выстрел не допускаются! Они приглашаются, чтобы читать боярам лекции о международном положении и размышлять о жизни и важном месте в ней нашей державы, – словно заправский гид или агент по продаже недвижимости, Симеон нахваливал доставшиеся от предков квадратные метры.
Обком в расширенном составе пыхтел и обливался потом, поднимаясь на историческую достопримечательность, но у его лукоморского величества словно открылось второе дыхвние, и он продолжал разливаться соловьем:
– …Она была построена еще моим дедом, Николаем. Он пригласил известного тогда тарабарского зодчего Никулаэ Нидвораи – двадцатого в своей династии! И хотя до этого он уже построил пять дюжин башен без одной, специально для моего деда он составил уникальный проект: внутреннее помещение амфитеатром в двадцать ярусов, от первого до последнего – шестьдесят каменных ступенек, ведущих на балкон – моему деду исполнялось в год постройки шестьдесят лет!.. И называется это всё мудреным заграничным словом «аудиториум»! Обратите внимание, какие величественные окна уходят под потолок! Они напоминают полураскрытые лепестки перевернутого цветка! А чашелистики… или плодоножка?.. нет, определенно не семядоля… короче, то место, откуда у цветка растут лепестки – это каменная смотровая площадка, окруженная бирюзовыми перилами! На нее можно попасть только с балкона по лестнице. Убедитесь сами – это прекрасное место, откуда можно видеть полгорода! Посмотрите!.. Вон – Кожевенная слобода, вон – Вогулка, а там – Конанок!.. И река, и слобода, я имею в виду… А какой здесь воздух, какой простор, а чувство полета!.. А еще – обратите внимание – под ногами у нас зеленым мрамором выложена большая буква «Н» в круге: архитектор сказал, что так он увековечил в веках… то есть, запечатлил впечатление… в смысле, изобразил изображение… короче, что это – начальная буква имени моего деда!..
– Только деда? – невинно поинтересовался гость, и царь озадаченно замолк.
– Кхм… – наконец проговорил он. – Что-то раньше я таким вопросом не задавался… Да нет, конечно же, деда! Исключительно! Нельзя же быть таким подозрительным, Еремей Батькович!..
Хотя по загорелому мужественному лицу полководца и было видно, что у него по этому поводу особое мнение, он вежливо улыбнулся и пожал плечами.
По его особому мнению, лирики на этот день было предостаточно. Пора было переходить к стратегии и тактике.
Дед Зимарь оглядел себя в зеркале придирчивым взглядом, охнул, надвинул повязку на глаз, поправил на черной, почти совсем не красящейся стальной груди камень ценой в миллион на позолоченной собачьей цепи и остался доволен.
– Ну как, голубок, похож я на царя Костея? – гордо поворачиваясь то правым, то левым боком перед бесстрастным зеркалом, спросил он у эксперта.
– Нет, – не задумавшись ни на секунду, ответил голубок.
Дед изумленно замер.
– Это… почему? Али камень не так блестит? Али доспехи другого покрою?[176] Али цепь короткая?
– Да нет, дедушка Зимарь, – терпеливо, как малому ребенку, стал объяснять очевидное для всех, кроме него, мальчик. – Всё блестит, всё как надо и цепь самое то. Только…
– Что?
– Только всё равно вы на него не похожи. Добрый вы. У вас лицо доброе… и глаза… глаз, то есть… тоже добрый… А на Костея взглянуть просто – и то боязно. А вы…
Дед Зимарь не знал, радоваться ему или огорчаться.
– И что же мне делать? – растерянно спросил он у группы поддержки.
– Ну… Я бы попробовал представить себе что-нибудь неприятное, отец, – посоветовал вдруг Панас. – Чтоб разозлиться.
– Неприятное?.. – рассеянно повторил дед и задумался.
– Может, гадюку? – предложил Саёк.
Морщинки старика умильно разгладились.
– Хм… Тогда… муху в супе?
Умиление уступило место жалости.
– Или болезнь страшную?..
Сочувствие.
– Труп месячной давности!
Брезгливость.
– Умрунов!
Воинственность.
– Осадную башню?
Тревога.
– Десять новых осадных башен!
Любопытство.
– Костяного царя! Представьте себе, отец, что вы видите перед собой его собственной костлявой личностью, а он вам еще и говорит, что…
Что именно говорил гипотетический костяной царь деду Зимарю, Панас договорить не успел, так как осекся и прикусил язык.
Саёк тоненько ойкнул и попятился спрятаться за зеркалом.
Если бы у зеркала были ножки, а не подставка, оно бы попятилось спрятаться за Сайка.
Эффект был достигнут.
– В-в-вот т-т-теп-п-перь… п-п-п-похожи… – без необходимости сообщил испугавшемуся самого себя деду царский курьер из своего укрытия.
– Если он… этот ваш костяной царь… и впрямь так выгладит… – обрел вслед за ним дар речи и старший прапор-сержант, – я из арсенала всё отдам… без ордеров… без регистрации… день и ночь выдавать буду… только прогоните его от нас подальше… змеиного сына…
– И это… т-тренироваться вам н-надо… чтобы п-привыкнуть… – пискнул Саёк. – П-походите так… г-где-нибудь… д-до вечера…
– Ага, – энергично согласился Панас. – Где-нибудь. Потому что если я вас, дедушка, в таком виде невзначай в своих владениях увижу – меня с работы трупом вынесут.
– Л-ладно, – кивнул дед Зимарь, помял пятерней занемевшее от выражения непривычного чувства лицо и представил себе Костея еще раз.
Тренироваться – так…
– Панас Петрович!.. Панас Петрович!.. – раздался заполошный женский крик в коридоре, и через миг вслед за криком в арсенал ворвалась пухленькая испуганная девушка.
– Что случилось, Дуся? – заботливо подхватил ее под руку Семиручко, чтобы та не споткнулась о россыпь булав, приготовленных к передаче в действующие войска. – Что ж ты кричишь, словно ошпаренная? Ты ж…
– Да это не я, это Любка с Дашкой!.. – едва не плача, выговорила девушка, задыхаясь от бега и волнения.
– Что – не ты? – не понял Панас, но до деда Зимаря всё дошло очень быстро.
– Тебя, горлица, за мной послали? – шагнул он к Дусе.
Та взвизгнула, отпрыгнула и оказалась в объятиях Панаса.
Тот, похоже, особо и не возражал, но до его чувств тут никому сейчас дела не было.
– Да не бойся, девица, я это… перед представлением тренируюсь… – поспешно вернул нормальное выражение лица дед Зимарь, и Дашка перевела дух.
– Д-да… з-за вами… вы – дед З-зимарь, целитель з-заграничный? У нас д-девчонки обварились… с-срочно… просит тетя В-восифея…
– Так бежим скорее!.. Веди, показывай, как отсюда на кухню пройти! – кинулся вперед молодой поварихи старик, потом обернулся и крикнул Сайку: – Помоги дяде Панасу порядок тут после нас навести, голубь, ладно?..
Довольный распоряжением, позволявшим ему оказаться на совершенно законных основаниях в мире его детской мечты – в самом настоящем царстве оружия, курьер радостно ответил «ага!», и скорая знахарская помощь, гулко топоча по каменным плитам коридора, понеслась в сторону кухни…
– …Сегодня-то у помощника моего, Афанасия, много этой мази не будет, но на ночь хватит. А к утру он, если мне самолично недосуг будет, еще сготовит. И пусть тогда кто-нибудь завтра в лазарет у сабрумайских ворот придет, и я или он – кто на месте окажется – еще этой мази дадим, для пичужек ваших сероглазых, – инструктировал дед Зимарь за большущей чашкой чая со сладкой шаньгой шеф-повариху тетку Восифею, обширную краснощекую женщину лет сорока, с волевыми зелеными глазами и толстой каштановой косой.
Пострадавших девушек, полусонных и уже не чувствующих боли, увели в их комнатки – отдыхать и набираться сил. «Днем человек калечится, а во сне лечится», – не уставал повторять дед Зимарь, и сделал это простое правило своим главным принципом лечения.
– …Так что ничего страшного с ними не случилось, так им и скажите, ласточкам вашим, до свадьбы, как пить дать, заживет, – говорил дед поварихе, доедая последний кусок шаньги и рассматривая задумчиво тарелку пирожков с вишневым вареньем на блюде перед собой, как вдруг дверь кухни распахнулась.
Ознакомительная версия.
