Роман растерянно держал самолет в руках и не понимал, что ему с этим открытием делать. Это все равно как... все равно как если бы сейчас Женя произнесла ему те самые слова, которые он когда-то ждал и которых не дождался. Потом Роман перевел свой оторопевший взгляд на спящую Жеку и пробормотал: «Ну как так...» - и поднял глаза, осматривая комнату, в которой ему уже приходилось бывать, но в которой он, кажется, никогда ничего и не видел раньше. А сейчас выхватывал одну за другой детали. Яркие. Говорящие. Кричащие о ней.
Светлые занавески на окне. Горшки с цветами на подоконнике. Большое зеркало, обмотанное гирляндой с маленькими-маленькими, похожими на капли росы светодиодными лампочками. Картинки на стене. Детские рисунки. Чьи? Ее? Юлькины?
Фотографии в рамках, ни на одной из которых не было ее портрета, все с Андреем Никитичем и сестрой. И ещё несколько – с красивой молодой женщиной. Наверное, с мамой.
И это он всерьез считал Женин поступок изменой? Подозревал в корысти?
Ее? Эту девочку?
Что ещё?
Ноутбук на столе.
Старенький ковер.
Несколько кукол – скорее всего, их с Юлькой.
Все такое незамысловатое, но наполнявшее уютом комнату, в которой она выросла, в которой жила, которой доверяла свои секретики. Больших секретов у нее, конечно, не было. Только такие вот... крошечные. Мечты о том, куда хочется отправиться именно ей, и куда ее в силу обстоятельств никто не возил никогда, потому что желания других оказывались важнее. Мечты о близком друге, с которым можно чем-то поделиться, и это вина и беда самого Романа, что он так и не сумел стать тем самым. Мечты о любви. Девочки мечтают же о любви. Неважно, сколько им лет, когда они мечтают. Женя была большим ребенком, и он всегда это знал. Всегда, как бы там ни было. Просто мир вокруг прогнил настолько, что он успел разочароваться во всех. Он получил такой колоссальный опыт разочарований, какой мало кому и снился.
К черту такой его опыт!
К черту такой мир!
Он попробует стать ее мечтой, потому что, оказывается, сам всегда мечтал о ней одной!
И пусть сегодня он не знает с чего начать, а ее беременность вносит свои коррективы, но он обязательно придумает. Потому что он Моджеевский. Он и землю способен перевернуть – не раз уже переворачивал.
Впрочем, земные проблемы возвестили о себе настойчивым нытьем в желудке. И Жене надо позавтракать. Потому, еще недолго покрутив в руках самолет, Роман вернул его на место и выполз из постели, отправившись на поиски стратегически важного в каждой квартире пункта. И интуитивно его найдя (поди не этаж в «Золотом береге», а допотопная трешка), совершил утренний моцион, разве что душ не приняв. А потом выбрался на кухню, оценивать последствия вчерашней бури.
Последствия были впечатляющими. Вся кухня засыпана осколками и укрыта напоминающим снег слоем сахара, весело поблёскивавшего под солнечными зайчиками, плясавшими по полу. Возможно, это и остановило бы его на пути к пропитанию (в конце концов, есть и альтернативные варианты где пожрать), но нынче Моджеевский был настроен на подвиги куда больше, чем еще накануне. Осторожно, чтобы не порезаться, прошлепав босыми ногами к мойке, он открыл ящик под ней, где и нашел совок с веником. Вот где веник находился в его собственной квартире, Моджеевский представлял себе слабо, а здесь – запросто. Как им управляться – припоминал с трудом. Обычно раньше квартирой занималась Лена Михална, теперь он заказывал клининговые услуги. Но опыт не пропьешь. В армии Роман даже унитазы драил, не то что полы. Потому сейчас принялся вдохновенно сметать сахар и осколки на совок и посреди своего порыва к чистоте и порядку не слышал, как открылась входная дверь.
А вот приближающиеся шаги слышать был должен. И уж безусловно услышал довольно суровый голос, прозвучавший посреди кухни.
- И что здесь произошло?
Моджеевский вздрогнул и резко разогнулся, глянув на Жениного отца, появившегося за его спиной. Сцена, должно быть, выглядела комично, и они потом, когда-нибудь после всего, обязательно посмеются, вспоминая ее, но прямо в эту минуту Роман только развел руками и прямо ответил:
- Посуду били.
- О твою физиономию?
- Да нет... о пол...
- А-а-а... А Женя где? – обеспокоенно спросил Андрей Никитич.
- Спит еще. Вчера был... непростой вечер.
Андрей Никитич молча обвел взглядом последствия этого самого непростого вечера, которые Роман не успел убрать до конца, а потом и очевидную причину бардака – олигарха с веником в руках, смотревшегося посреди кухни Маличей более чем экзотично. Не иначе как с целью получше рассмотреть такую экзотику Малич-старший нацепил на нос очки и, пристально глядя на гостя, строго спросил:
- Она знает, что ты здесь?
- Разумеется, - кивнул Моджеевский и тут же принялся объяснять те благородные мотивы, что привели его в дом Маличей: – Вчера Бухановы разводились, потом пришел этот аферист, ее биологический отец. Потом Женя рассердилась, что я во все это влез, вот и... Но я прибираюсь, как видите!
- Уваров опять приходил? – выхватил Андрей Никитич важное и в сердцах выдохнул: – Как же он мне надоел!
- Мне тоже, - поспешил поддакнуть Роман. – Но больше не придет, мы его из города выдавим, если по добру не свалит.
Малич прищурился, кивнул и развернулся, чтобы выйти, но замер на пороге и сказал:
- Пылесос в кладовке.
- Спасибо. Я собирался омлет делать, будете?
- Буду. Посмотрим на твой омлет, - с этими словами Андрей Никитич покинул помещение. Но еще некоторое время было слышно, как негромко открывались и закрывались двери. И можно было представить, как он заглядывает к Жене, проходит к себе, отправляется в ванную и снова шуршит в своей комнате. Потом этот шум сменился навязчивым ревом пылесоса, впрочем, не разбудившим самую беременную сову в этой допотопной трешке.
И когда Роман уже справился с уборкой и увлеченно занимался приготовлением завтрака, Малич-старший вновь материализовался на кухне, в домашней одежде и с мокрыми волосами. Занял свое место за столом и, понаблюдав некоторое время за Моджеевским, неожиданно поинтересовался:
- Ну и что будет дальше?
- Я у вас в холодильнике сыр видел, планировал натереть туда, - пояснил Роман, ткнув пальцем в сковородку. – Это если вы о еде. Если о нас с Женей, то мы разрешили наши разногласия и в дальнейшем будем заниматься друг другом и нашим ребенком.
- Вот как? – удивился Андрей Никитич, не спуская с него внимательного взгляда. – До сегодняшнего дня вы, молодой человек, всё больше создавали разногласия, чем занимались их разрешением. Хотя и уверяли меня однажды в своих самых серьезных намерениях.
Моджеевский подозревал, что папа может стать проблемой, но никак не ожидал, что в том контексте, что придется сдерживаться, чтобы не заржать в голос при словосочетании «молодой человек» в свой адрес. Какая у них там разница с Маличем? Лет десять? Нет, ну Андрей Никитич, конечно, вряд ли уже в дом бабу приведет, но все же...
Определенно, в это утро хорошее настроение подкрепляло буквально все. Даже стойкое желание пожать Жениному отцу руку за его дочь, несмотря на сегодняшнюю критику, к слову, вполне справедливую. Потому, справляясь с собой, Ромка сунулся в холодильник, чтобы вынуть оттуда примеченный сыр, и принялся и правда натирать его на терке, собираясь с мыслями, чтобы ответить.
Получилось как-то так:
- Мои намерения и теперь не изменились. Я хочу создать с Женей семью. Я ее люблю и постараюсь сделать счастливой, если она ответит согласием на мое предложение. То, что случилось в прошлом, было очень большой ошибкой, за которую я не снимаю с себя ответственности, но каяться мне в этом не перед вами, простите. Как-то так... Как вы относитесь к круассанам к чаю?
- Да я и не нуждаюсь в твоем раскаянии, - хмыкнул Малич. – Но договоримся на берегу. Еще раз обидишь Женьку – придушу.
- Меня устраивает, - кивнул Роман, - обижать ее я не буду. И без того на полжизни хватит...
