ни к работе над ним. Над созданием памятника работал отец Гоги — большой советский скульптор. Скульптор несколько лет назад умер, и памятник вместо того, чтобы стоять в городе, для которого он предназначен, стоял в Москве, в Измайлове, во дворе дома, где жил Гога. Почему? Нам говорят:
— У Гоги финансовая недоговоренность с Министерством культуры.
Позвольте, при чем здесь финансы? Незадолго до смерти скульптор Меркуров обратился со специальным письмом к правительству, в котором писал:
«Находясь в преклонном возрасте, считаю целью своей жизни отблагодарить Советскую власть за все, что она для меня сделала…»
И именно в знак этой благодарности скульптор принес в дар советскому народу свою последнюю большую работу. Так за что же хочет получить деньги Гога?
— Как за что? Памятник нужно было караулить. Его же могли похитить, украсть, — говорит нам Владимир Ефимович Жуков — штатный хранитель Гогиного наследства (вот даже какую должность создал при своей персоне наследник!).
И хотя в Москве за последние сто лет не было еще ни одного случая кражи гранитных, многофигурных памятников, Министерство культуры решило заплатить деньги. Пусть только скажет сколько.
— Две тысячи пятьсот рублей, — сказал вместо Гоги хранитель его наследства. — Но это округло, копейки разрешите подсчитать позже.
Министерство культуры разрешило, но сказало:
— Подсчитывайте быстрее. Через два месяца мы хотим отправить памятник на место его установки.
Но ни через два месяца, ни через полгода памятник так никуда и не был отправлен, И все из-за финансовых недоговоренностей.
— Как, опять недоговоренность? Вы же сами просили две тысячи пятьсот рублей.
— Это была округленная сумма, — сказал хранитель Жуков. — А сейчас Гога подсчитал копейки и хочет получить не 2 500, а 7 500 рублей…
Работники Министерства культуры возмутились и тем не менее решили заплатить требуемую сумму.
Однако и на этот раз памятник не удалось отправить из Москвы, ибо наследник еще дважды округлял копейки. Один раз это округление было доведено до двадцати тысяч рублей, а второй — он составил калькуляцию на пятьдесят тысяч.
— Что делать? — оправдывается штатный хранитель Жуков. — Гога не единственный наследник. Их у скульптора пять, и все требуют своей доли.
Это заявление было клеветой на наследников. Жена скульптора Татьяна Антоновна и его младший сын, Федор, не участвовали в безобразном торге. Они сразу заявили: «Воля покойного для нас священна. Мы отказываемся от получения какой бы то ни было оплаты». А вот Гога, или иначе Георгий Сергеевич, и его две сестры, Марина Сергеевна и Ариадна Сергеевна, продолжают порочить память отца.
Между тем приготовления к установке гранитного памятника, о котором наследники ведут спор уже давно, идут полным ходом. Для этого перепланируется самая большая площадь города Баку. По-новому будут здесь разбиты цветники, рассажены деревья. Нет ясности только в одном, в главном: что же будет с памятником? А памятник по-прежнему стоит во дворе дома, в котором живет Гога. Гога получил уже немало писем от жителей Баку. Ему пишут рабочие, служащие. Его пробуют пристыдить друзья покойного отца — московские скульпторы и живописцы. Но наследник ни с кем не говорит, никому не отвечает на письма. Пять раз его приглашал зайти для разговора заместитель министра культуры, и Гога не пришел к нему.
— Некогда, — говорит хранитель Гогиного наследства, — Георгий Сергеевич ведет большую научную работу в Институте права, читает студентам лекции.
Я не поленился и пошел в Институт права, чтобы встретиться с Гогой. А в институте мне говорят:
— Какая работа, какие лекции? Георгий Сергеевич очень редко поднимается на преподавательскую кафедру.
— Что же он делает?
— Живет в свое удовольствие. Вы разве не знаете? Гога — жуир. Он сладко ест, сладко пьет. Ухаживает за красивыми женщинами.
— И такая пустельга распоряжается художественным наследием отца?
— Что делать?
Работники Министерства культуры пытались отправить гранитный монумент из Москвы без Гогиного разрешения. А юристы запротестовали:
— Нельзя.
Оказывается, дар скульптора еще вовсе не дар, если он не оформлен через нотариальную контору. А скульптор не успел выполнить все требуемые формальности, и вот теперь наследник делает, что хочет.
Несколько лет назад профессор К. женился на молоденькой соседке Люсе. Не будем осуждать ученого за позднюю любовь, тем более что счастье ученого было недолгим.
После смерти профессора остались рукописи, большая библиотека по тем вопросам химии, которыми занимался ученый, картотека. И книгами и картотекой свободно пользовались все сотрудники института. Но это только до тех пор, пока ученый был жив. Как только ученого похоронили, молодая вдова сразу же заявила:
— Все! Довольно! Деньги на бочку!
Причем запросила она этих денег такое количество, которое не вмещалось ни в одну смету.
— Жметесь, — сказала вдова. — Хорошо, я найду других покупателей.
И вот уникальная, в течение многих лет собранная библиотека стала разбазариваться. Книги продавались штуками. Работники института завопили:
— Караул! Угомоните вдову Люсю.
А юристы отвечают:
— Не имеем права. Вдова Люся — законная наследница профессора.
Мы ничего не имеем ни против законных наследников, ни против законных наследниц. Пусть молодые вдовы владеют на здоровье гардеробами, коврами, шифоньерами. Пусть великовозрастные сыны и внуки живут на папиных дачах и ездят в дедушкиных машинах. Но что касается научного и художественного наследства, то их судьба не должна зависеть от капризов детей и жен покойных. Будущее неопубликованной рукописи и не поставленного на пьедестал памятника должны определять комиссии из компетентных лиц. Нам могут сказать, что там, где наследниками ученых и художников являются нормальные советские люди, это так и бывает. Правильно, но среди наследников, как это мы видим, есть и ненормальные: невежды, барышники, хлыщи.
— Что делать! — говорят юристы. — Мы вынуждены терпеть и таких.
В наших законоуложениях есть хорошие статьи о праве наследования. По-видимому, пришло время Верховному суду дать к этим статьям специальное разъяснение: если научно и художественно значимые ценности, полученные в наследство, используются их владельцами спекулятивно, эти ценности могут быть изъяты. С помощью такого разъяснения легче будет защищать труды хороших отцов от торгашеских вожделений их негодных наследников. Легче будет выполнить тогда и последнюю волю С. Д. Меркурова — помочь гранитному монументу переехать наконец из Измайлова в город, для которого он предназначался скульптором.
1958 г.
В тот день Александр Григорьевич не принимал никого. Ни чужих, ни своих. Несмотря на запрет, один из начальников цехов попробовал открыть закрытую дверь.
— У меня срочное дело.
— Отложите, — сказала секретарша, — Александру Григорьевичу сегодня не до ваших дел.
— Что, опять Акбар?
— Опять.
Начальник цеха с досады плюнул и ушел, поминая недобрым словом Акбара. А сам Акбар даже не знал, что на его голову в этот день сыплются проклятия. Да
