Хлеб горит… жена ругается.
— А еще какие трудности? — допытывался водитель.
— Какие еще? Горы тут… Говорят, в горах пятнадцати процентов кислорода не хватает.
— Это верно, — согласился сияющий шофер, — кислород и водку сюда редко завозят. Шел бы ты к нам инженером на автобазу. Нам такие во как нужны!
— Нет… Не могу… — монотонно тянул Сопиков, — образования инженерного не имею.
Пасечник почему-то рассердился:
— Черт тебя знает, молодой парень и без образования. Какой-то ты недоделанный, что ли… Ты сюда работать приехал или за длинными рублями?
Молодожены смотрели на горы. Островерхие, почти пирамидальные или покатые, с седловинами, они срастались в хребты, хребты сплетались в громадные узлы, и это буйное столпотворение природы синело до самого горизонта.
— Хорошо… — сказала студентка.
— Что там хорошего? Камень — он есть камень… — глядя на гравий, заметил Сопиков.
Молодожен, не скрывая обиды, запальчиво крикнул:
— Да вы знаете, что в этих горах обнаружено шестьдесят два элемента из периодической таблицы Менделеева?
— Наплевать мне на эти элементы и на твоего Менделеева, — огрызнулся Сопиков.
И тут сияющий шофер рассердился.
— Иди со мной. Иди, иди, — тянул он Сопикова за рукав линялой клетчатой рубахи.
Он привел его к задней части автобуса, незаметно рукой, приглашая нас следовать за ним.
— Это что? Буфер! Чем покрыт? Никелем! Где никель берется? Вот в таких горах. Понял, чудик?
Неясно было — понял Сопиков или нет.
— Теперь смотри на буфер. Смотри, смотри, — требовал шофер и наклонял голову Сопикова к буферу. — Смотрите все!
И тогда на шоссе раздался громкий хохот. В выпуклой сияющей поверхности буфера все увидели сплюснутую фигуру Сопикова, его расплывшееся в ширину лицо.
Потом все стали смотреть в зеркальный буфер и потешаться над собственным безобразием.
Шоферы опять уселись на корточки у костра, и тот, что с большой машины, прошептал:
— Учти, Вася, если в пути задержка — пассажиры могут взбунтоваться. В таком разе ты их води за автобус, в комнату смеха.
В это время открылась дверца кабины большой машины, и оттуда вышла девушка.
— Геологиня. Самарцева, — восхищенным шепотом доложил вновь засиявший шофер. — Строгая, как старшина!
Геологиня была совсем непохожа на тех девушек из фильмов, которые шагают по красиво-диким горам в голубых спортивных брюках и клетчатых рубашках, с ядовито-зелеными рюкзаками за плечами. Она была одета просто: белая блузка, черные сатиновые брюки, тапочки.
Не закрывая дверцы кабины, геологиня сказала:
— Товарищ водитель, если мы опоздаем к вертолету, то нам с вами больше не ездить в такие рейсы.
Шофер большой машины с корточек вмиг стал в положение «смирно», ткнул руку приятелю, сказал: «На, держи, счастливо доехать», — и пошел своим чечеточным шагом к машине.
…Сопиков бродил вдоль протоки. Потом вдруг резко повернулся к воде и стал приплясывать, как боксер на ринге. Дальше он повел себя совсем странно: отбежал от протоки, достал из кармана складной нож, срезал лещиновый хлыст толщиной с добрый палец, застрогал его острым конусом и опять бросился к воде.
С бровки дороги люди смотрели на него с недоумением. Человек суетливо бегал по берегу и наконец, как будто потеряв терпение, залез по колено в протоку, все время тыкая своим хлыстом в воду.
Рыба ищет где глубже, а человек где лучше. В силу каких обстоятельств человек попрал народную мудрость и поступил вопреки ей, осталось неизвестным, но он полез туда, где глубже, вдруг погрузился в воду с головой, вынырнул и закричал так прерывисто и дико, как кричат утопающие.
Тогда наш шофер, сидевший на корточках у своей камеры, вскочил и побежал вниз, к протоке. Все бросились за ним. Шофер на ходу сбросил майку, отбрыкиваясь, выскочил из тапочек и побежал по стволу поваленного кедра, к которому принесло течением Сопикова. Шофер чувствовал себя по-хозяйски уверенно.
— А ну, марш на дерево!
Он схватил Сопикова, легко приподнял его тело, которое, как и всякое тело, теряет в воде столько своего веса, сколько весит вытесненная им вода, и, развернув в воздухе на сто восемьдесят градусов, усадил на ствол кедра.
Сопиков стал растерянно сгонять ладонями воду со своих штанов. Ноги его чуть повыше щиколоток были в воде. Вода, обтекая ноги, булькала о чем-то своем и несла к кедру щепки, кору и желтую пену. И вода принесла к кедру большую пятнистую щуку. Она лежала на воде боком, с зияющей у жабр круглой раной.
— Эге, друг, рыбки, значит, захотел? — догадался шофер. — До чего жадный человек — за щукой погнался!
— Дуряк, — смягчая грубое выражение, снисходительно сказал пасечник. — Разве щука — рыба? Сазан или хариус — это да!
— Таймень — тоже да! — строптиво высказался инвалид, готовый, видимо, защищать свою точку зрения.
— И таймень — да, — согласился пасечник, отрезая все пути к спору. И все согласились, что таймень тоже да, а щука годится только на юколу, на корм для собак.
— Что ты у себя в Воронежской области рыбы не видел, что ли? — спросил шофер.
— Видел… — ответил Сопиков, — в сельпо селедку привозят, хамсу…
— Сам ты хамса, — с миролюбивым презрением огрызнулся шофер.
Когда поднялись на дорогу, шофер вдруг яростно выругался. Пока возились с утопающим, нехитрый костерик истлел и обрушился. Шофер помял в руках прогоревшую камеру и с ожесточением швырнул ее на гравий.
— Кислорода тебе не хватает? — закричал он на Сопикова. — И зачем из-за тебя мама мучилась, несчастный ты человек! Людям запчасти нужны, люди в институт опаздывают, люди лечиться опаздывают!
Мокрый Сопиков молчал.
— Ты что-нибудь думаешь своей башкой? — не отставал шофер, готовый при любом ответе снова разразиться неистовой бранью.
Но Сопиков продолжал отчужденно молчать. Кончился этот односторонний разговор тем, что оба, ожесточенные, разошлись.
Огромное багровое солнце уходило за сопки, хранящие шестьдесят два элемента таблицы Менделеева. По небу пошли красные полосы. Потом они слились в сплошной пожар, затопивший весь запад. Малиновые волны шумели на речных перекатах. Торжественно и тихо, в багряном зареве, день переходил в ночь без вечера.
Огнепоклонники молились бы такому закату.
А люди сидели в машине хмурые, молчаливые, и ежился от сырости Сопиков — странный реликт древней, давно ушедшей эпохи.
Уже с самого утра многое предвещало, что день будет сумасшедшим, что закройщикам ателье мод № 3 предстоит настоящая запарка. Парадная дверь ателье еще не открывалась, а в приемную уже просочилось столько людей, что и повернуться негде было. Глядя на это столпотворение, заведующий — Феодосии Карпович Дрозд, элегантный, чисто выбритый мужчина, привыкший всем делать одолжения, — не мог не подумать с тоской и тревогой: «Как будут реагировать на это заказчики, которые попадут сюда после открытия?». Вместе с этим он счел
