за лучшее заблаговременно укрыться в своем небольшом кабинетике, куда обыкновенным смертным преграждала путь традиционная табличка: «Посторонним вход воспрещен!»
Пока заказчики, нетерпеливо поглядывая на часы, ожидали открытия ателье, закройщики перебрасывались репликами.
— Жена сказала: если меня сегодня не разорвут на части, проживу еще сто лет. Но я не верю, что доживу даже до серебряной свадьбы, — жаловался Семен Гаврилович Могилевский, невысокий пожилой мужчина, с неторопливыми, расчетливыми движениями. Он был самым модным дамским закройщиком, знал себе цену, и поэтому брезгливая улыбка никогда не сходила с его одутловатого лица.
— Вот именно, — согласился с ним закройщик Зябкин, тоже немолодой человек, но в отличие от Могилевского высокий и худой, одетый весьма неряшливо. Неряшливость-то и отпугивала заказчиков, хотя шил он не хуже своего приятеля.
— Клялся же — ни одного заказа на предпраздничный день. И все-таки не мог устоять против соблазна, — продолжал Семен Гаврилович. — Все вот это, — недвусмысленно потер он палец о палец.
— Известное дело, — согласился Зябкин и негромко хихикнул, сверкнув золотым зубом. — А вот у некоторых, — кивнул он в сторону закройщика Платочкина, — и в страду не страда.
Кузьма Михайлович Платочкин, или просто Кузя, как называли его свои, был самым молодым мастером. Он еще не научился священнодействовать метром, мелом и ножницами, а главное, с первого взгляда угадывать вкусы заказчиц, и ему доверяли лишь второстепенную работу. Его клиенток можно было по пальцам перечесть, и все-таки он бегал и суетился больше всех. При этом руки у него были непременно перепачканы мелом, волосы растрепаны, а модный галстук сбит на бок.
Кузя понял насмешку, покраснел и растерянно пробормотал:
— А что, и мне сегодня придется помотаться. Вот пальто закончил и два костюма доделываю.
Закройщики расхохотались.
— Дает парень! Ну и остряк-самоучка. Ай да Кузя!
Потом Зябкин подмигнул товарищам и спросил серьезно:
— Пальто, говоришь! Это дело. Значит, перепадет детишкам на молочишко. Тогда с тебя магарыч, дружище.
— Можно и магарыч, — храбро ответил Кузя, хотя денег у него пока не было.
— А если она не придет? — недоверчиво спросил Могилевский.
— Придет, — уверенно заявил Платочкин. — Быстрее, чем ваши фифы-фафы.
— Ну что ж, ловим тебя, Кузьма Михайлович, на слове, — торжественно провозгласил Семен Гаврилович. — Сегодня после работы идем ужинать. Коньячок за тобой.
— Согласен, — уже с меньшей уверенностью ответил Кузя.
Платочкин с нетерпением ожидал свою заказчицу. Он то и дело заглядывал в приемную, в который раз проверял, хорошо ли пришиты пуговицы, и наконец дождался. Заметив клиентку, он, однако, не поспешил ей навстречу, а, наоборот, быстро скрылся в кулуарах мастерской. Когда же приемщица позвала его, он, подражая своим старшим коллегам, помедлил немного и лишь после этого вышел в приемную. Взяв из рук заказчицы квитанцию, он пожевал губами и спросил так, словно заказов у него было не меньше, чем пальто в театральной гардеробной в день премьеры:
— Пальто?
— Ну да, пальто, — ответила женщина, удивленно вскинув брови.
— Коричневое?
— Ну да, коричневое.
— Дамское?
— Нет, мужское, — ехидно заметила заказчица. — Читаете же по написанному!
Платочкин вспомнил как-то услышанное от Могилевского: «Посетитель, он обхождение любит. На этом строится вся наша экономическая политика. Раздражать посетителя — это все равно, что грабить самого себя». Он сделал вид, что не заметил колкости, и дружески улыбнулся.
— Да я шучу. С наступающим праздником вас, товарищ Рябова.
— Другое дело, — сразу смягчилась настроенная по-праздничному женщина. — И вас тоже. Значит, готово?
— А как же! Сию минуточку, — показал Кузя жестом на кабину и побежал, забыв про солидность, за пальто.
Портной протянул обновку Рябовой, но та остановила его, мило улыбаясь:
— Теперь и я вижу, что у вас запарка. Это не мое. Вы перепутали.
Если бы в этот момент разверзлась земля и Кузя полетел на ее противоположный конец, катастрофа не произвела бы на него такого ужасного впечатления.
— То есть? — с трудом выдавил он из себя.
— Перепутали, говорю. Материал похожий, цвет тоже, а пальто не мое. У меня демисезонное, а это зимнее. Видите — воротник зимний. Какая-то драная кошка. Безвкусица, между прочим.
Не говоря больше ни слова, Платочкин забрал вещь и ушел. В мастерской несколько минут он тупо вертел в руках заказ, щупал воротник. «Или я спятил, или она… Она!» — наконец решил он и возвратился в примерочную.
— Изволите шутить, мадам. Я проверил по квитанции, пожалуйста.
Озадаченная неожиданным поворотом дела заказчица пощупала материал, посмотрела подкладку, пуговицы. По ее лицу разлилась нездоровая бледность, она повалилась на стул и заголосила на всю кабину:
— Погубил, бракодел несчастный! Мамочка родная! И руки не поотсыхали. В чем теперь…
— Зачем вы так… Бывает. Может, пошутил кто, — пролепетал Платочкин.
Его слова лишь подлили масла в огонь.
— Что, пошутили? Вы слышите — пошутили! Я научу тебя, как шутить.
И она двинулась на дрожащего парня. Но уже подоспела подмога.
— Что случилось, гражданочка? — загородив собою Кузю, спросил заведующий.
— Он еще спрашивает, что! Разве не видите, — выхватила она пальто у мастера и сунула его Дрозду. — Бракоделы несчастные!
— Да не кричите, пожалуйста, гражданка. Мы не частная лавочка, а солидное учреждение. Мы все уладим. Успокойтесь.
Дрозде поддержал Могилевский. Осмотрев пальто, он стал успокаивать Рябову.
— Плевое дело. Можно исправить. Вы про Могилевского слышали? Так это я. И сам Могилевский дает вам слово, что все исправим. В два счета.
Общими усилиями заказчица была укрощена. Обнадеженная, она наконец, покинула ателье. Но для Платочкина испытания на этом не окончились. Закройщики сами устроили ему выволочку.
— Таких портачей свет не видывал, — первым набросился на Кузю Зябкин. — Надо быть форменным идиотом, чтобы к демисезонному пальто присобачить зимний воротник. Да еще, наверное, и чужой. Хотел бы я посмотреть на тебя, если бы тебе пришили меховые манжеты к брюкам.
— Пойдут теперь по городу анекдоты про ателье, — поддержал мастера заведующий. — Правильно она кричала: руки поотрывать мало.
Кузя молчал.
— Да где ты выдрал этот воротник, — не унимался Зябкин. — Не из дому же принес. Может, кому-нибудь из нас заказ испортил?
— Не может, а точно, — ответил за виновника происшествия Могилевский.
Кузя молчал, изредка вытирая галстуком потный лоб. Когда же Зябкин ехидно промычал что-то насчет магарыча, он отвернулся от всех, чтобы не показать своей слабости. Увидев, что парень окончательно расстроился, Семен Гаврилович взял его под защиту:
— Ладно, дело-то действительно пустяковое. Отпорет эту ерунду, пришьет другую. Бывало и у нас такое. У тебя остались куски?
— Остались, — пробормотал Платочкин.
— Значит, порядочек. А магарыч — это дело такое, ну, как прогноз погоды, что ли. Надейся на вёдро, а зонтик бери.
Он помолчал немного и улыбнулся Кузе.
— Впрочем, менять программу не будем. Ужинать все равно пойдем. Беру расходы на горючее
