возле огромной кучи золотого зерна и, по-видимому, была вполне довольна своим положением.
— Читайте! — посоветовала соседка, тыча пальцем в подпись: «Валя Пенкина из совхоза «Молодежный», одной из первых приехавшая на целину».
— Ну и что?
— Как что? А то самое. Развод ему дадут немедленно. Учтут, что вы сами отказались ехать с мужем на трудный участок работы. Детей у вас нет, а Харитон Васильич еще мужчина хоть куда. Вы читали «Битва в пути»?
Дора Михайловна задумчиво села на мокрую табуретку, с укором глядя на портрет потенциальной разрушительницы косяковского семейного очага.
Но супруга Харитона Васильевича недолго предавалась созерцанию ослепительной улыбки Вали Пенкиной. Называя мужа размазней, шляпой и тому подобными изысканными существительными, она все же знала ему цену и понимала, что такими мужьями бросаться не следует, если тебе стукнул «роковой-сороковой» и ты не Нинон де Ланкло.
Харитон Васильевич был поражен, увидев на полу шесть увязанных чемоданов.
— Ехать — так ехать вдвоем, — кротко сказала жена. — Одного я тебя не отпущу. Кто тебя там будет кормить, бедного! Умрешь с голоду на куче урожая… Но не думай, что это навсегда. Вот уберем одну порцию этой люцерны или сурепки — и обратно…
…Путешествие протекало спокойно только до Пензы. А на этой станции в вагон принесли телеграмму из главка. Косяков прочитал:
«Предлагается разыскать запасные части комбайнам. Видимо груз осел Горьком».
— Какой там еще осел, — сказала жена. — Осел без двоеточия, в смысле остался, сел… Да закрой ты рот! Чего испугался? Я и сама доберусь до целины. Подумаешь, невидаль. Возьми вот этот чемоданчик, в нем дорожные продукты, пирожки, консервы, колбаса. И сходи, пока поезд еще стоит. Совсем незачем тебе тащиться до Куйбышева.
И Харитон Васильич вышел из вагона, крайне озабоченный мыслью, удастся ли ему успешно выполнить это первое поручение для родного, пока еще незнакомого совхоза.
Оказалось, не так-то это просто. Груз из Горького отправили в Рязань. Оттуда железнодорожники переадресовали его в Ростов-Ярославский. Там рассудили, что это ошибка, и переслали запасные части в Ростов-Дон. Ростовчане же решили отослать их обратно отправителю, и ящики поехали в Днепропетровск. Груз мотался по разным станциям две недели, и ровно столько же гонялся за ним Харитон Васильич Косяков.
— Так я и знала, — презрительно заявила Дора Михайловна, узнав, что муж задерживается в пути. — Проворонил запчасти. Только со мной препираться умеет, а когда нужно оперативно дать по мозгам разгильдяям и путаникам — либеральничает. Разиня!
Еще больше нелестных эпитетов посыпалось в адрес Косякова, когда оказалось, что увез он чемодан не с продуктами дорожного питания, а с кухонной утварью.
— Как же я буду готовить? — негодовала Дора Михайловна. — Сковородку, чапельник, терку — ведь все увез, ротозей! Даже картошку сварить не в чем.
— А вы пока ходите в столовую зерносовхоза, — посоветовала соседка по общежитию, заведующая медпунктом.
…День посещения Дорой Косяковой совхозной столовой стал переломным в истории этого скромного учреждения. Именно с него началась новая эра.
Дора Михайловна хлебнула ложку борща, поковыряла двузубой вилкой бледный лангет, а потом встала и без околичностей отправилась в каморку, носившую громкое и пышное название кабинета директора столовой.
— Недурное у вас заведение, — заявила она. — Скатерти чистые. Есть и соль, и горчица. Но скажите мне, умоляю, кто по специальности ваш шеф-повар?
Директор поглядел в глаза посетительнице и неожиданно для самого себя стал заикаться:
— Пп-па-ппа… — лепетал его коснеющий язык.
— Н-не понимаю, — величественно изрекла Косякова. — Какой еще папа? Ваш личный папа? Семейственность развели?
— Н-нет! — испугался директор. — Я не договорил. Па-па — это парикмахер…
И тут же, заикаясь от волнения, поведал Доре Михайловне, что работать на фронте питания никто не желает, а все лезут на трактор или комбайн. Парикмахер тоже не хотел, но ему пригрозили стенгазетой, и он со слезами, но все же согласился.
— Судя по тому, что ваш борщ больше смахивает на рассол, он и до сих пор рыдает над кастрюлями, — заметила Дора Михайловна. — Ну, вот что. На трактор или бульдозер я лезть не собираюсь, ибо мы здесь люди временные. Но муж приедет, видимо, еще нескоро, и у меня пока есть время немножко помочь вашему шеф-плакальщику.
На другой день работникам пищеблока был преподан наглядный урок кулинарии. В ход пошли вытащенные из косяковского чемодана запасы перца, лаврового листа, корицы, ванильного сахара и желатина.
А во время обеда, когда столовая была битком набита комбайнерами, трактористами и прицепщиками, народом дюжим и отсутствием аппетита, как известно, не страдающим, Дора Михайловна сидела в конторке вместе с директором и нервно листала книгу жалоб.
Вдруг столовая страшно загудела. «Директора!» — послышался разноголосый рев. «Директора давай сюда!»
— Вот так всегда! — горестно вздохнул директор. — После каждого приема пищи лаются… Ничего не поделаешь, надо идти.
Он вышел, а Дора Михайловна осталась недвижима, бледная и трепещущая. «Оскандалилась. Срамотища какая, батюшки!»
Снова влетел директор:
— Вас требуют, Дарья Михална! Идите.
И наша героиня, еле передвигая ноги, поплелась в обеденный зал. Там ее встретили таким ревом, что она невольно зажмурилась:
— Ур-ра! Самому лучшему кухарю области, слава! — завопил кто-то таким голосом, словно его пропускали через мясорубку.
«Еще насмехаются, нахалы», — пронеслось в голове Косяковой. Но тут к ней сквозь шаткие столики протиснулся здоровенный мужчина, держа в руке надкусанный пирожок.
— От имени всей бригады спасибо, гражданочка, — прогудел он. — Разве это пирожок? Это мечта, а не пирожок. Дышит, как живой. Поверите, в первый раз так смачно пообедали. Мы думали, приедет барыня, извиняюсь за выражение, персональная жена директора. А вы, оказывается, свой брат, сразу поняли, что рабочий класс надо кормить с душой. Прямо скажем, попали на свое место.
Зал одобрительно загалдел. А Дора Михайловна стояла не в силах вымолвить слово и только слабо пожала протянутую ей руку величиной с детскую голову.
* * *
Ровно через две недели после этого знаменательного дня измученный Харитон Васильич вышел из поезда на кустанайском вокзале и отправился в областное сельхозуправление. Дойдя до кабинета начальника, он услышал из-за дверей знакомый голос и остановился как вкопанный. Нет сомнения, это кричала его жена:
— Вы не имеете права меня задерживать! Мне домой нужно! Вы обязаны дать машину. Не могу же я идти пешком с чемоданами и мешком!
В ответ на эту великолепно зарифмованную заявку на транспорт послышался слабый голос начальника. Что он говорил — разобрать было нельзя. Зато голос Доры Михайловны загремел с новой силой:
— Пожалуйста, давайте хоть свою личную, мне плевать, лишь бы багаж поместился.
«Она меня позорит! — ужаснулся Косяков. — Сейчас я ей…»
И он, решительно распахнув дверь, шагнул через порог. Со
