— Вот это да, — сказал Альберт, встревожившись не на шутку. Хорэс явно тронулся умом. — Ты что, хочешь убить его?
— Не хочу. Вынужден. Ты представить себе не можешь, каково это — насильно быть рядом с человеком, один в один похожим на тебя, но другим. Если б он куда-нибудь делся, хоть ненадолго, мне было бы гораздо спокойнее. Негоже все время жить с кошмарным желанием убить родного сына. Мне еще и о Вере надо помнить. Я бы бросил работу и уехал куда-нибудь сам, но кто о ней тогда позаботится, кто ее обеспечит? Она такая замечательная жена, что я не хочу никак ее огорчать.
Альберт Понтсон обдумал сказанное, но тягу Хорэса убить собственного отпрыска понять не сумел. «Огорчать» — это мягко сказано. Верина реакция будет куда страшнее. Сэлхёрст-роуд, 143, войдет в анналы британской криминальной истории наравне с Риллингтон-плейс[8] и другими жуткими домами. «Пользованным авто Понтсона» тоже лучше от этого не будет.
Увидев, что Альберт колеблется, Хорэс решил добить его окончательно.
— Я уже обдумал, как это лучше провернуть. Придется избавиться от него так, чтобы и следа не осталось, — сказал он. — Я не могу закопать его по частям в саду или под полом в подвале. Нужно будет растворить его труп в кислоте. Я прикинул объем бочки с водой, за гаражом, он туда отлично влезет, руки-ноги у него щуплые, а у меня есть клиент в банке, у него бизнес по всякой кислоте и реактивам, сорок галлонов азотной кислоты продаст недорого.
Альберт осел на пол и схватился за голову, почти не слушая, что там бормочет свояк, и последняя надежда на спешное возвращение к относительному психическому спокойствию коттеджа Понтсонов умерла.
Альберт Понтсон спустился на первый этаж совершенно потрясенный. Его презрение к свояку сменилось отвращением и страхом. Эта шельма рассказал, как будет избавляться от останков Эсмонда, так подробно и искушенно, что Альберт ему полностью поверил. Хорэс Ушли, может, и управляющий отделением банка, но при этом — на грани превращения в одержимого маньяка. Перемежая описания способов замачивания в кислоте с признаниями любви к жене и обеспокоенностью ее чувствами, Хорэс лишь усилил впечатление.
Альберт Понтсон разделял эту обеспокоенность. Одна лишь мысль о том, что вот он сейчас отправится на кухню и доложит Вере, что ее клятый муженек прикинул объем дождевой бочки за гаражом на предмет размещения в ней их сына вместе с пятнадцатью галлонами концентрированной азотной кислоты, леденила кровь.
— Бочка большая, но вместе с Эсмондом больше двадцати галлонов не потребуется, думаю, — сказал Хорэс. — Можно же долить потом, когда труп почти совсем растворится. У бочки есть крышка, так что никому и в голову не придет там искать. Туда ведь в последнюю очередь заглянут, как думаешь?
Альберт Понтсон едва ли мог вообще думать. Мог лишь повторять еле слышно: «Ушам своим не верю». Но теперь, стоя перед кухонной дверью, ожесточенно задумался — и пришел к выводу. Вере не понравится, но придется ей это съесть. Всяко лучше, чем потерять Эсмонда в бочке с кислотой.
— Мы хорошенько поговорили с Хорэсом, — сказал он ей. — Ему нужен полный покой, иначе с ним приключится нервный срыв. Ясное дело, покуда Эсмонд дома, покою не бывать.
— Так Эсмонд же не все время дома. Он в школу ходит. Да если б даже он и был весь день дома, Хорэсу какое дело? Он в банке. Или в пабе. Уходит на рассвете, возвращается поздно и пьяный…
— Да знаю, знаю, — перебил ее Альберт. — Но именно из-за Эсмонда у Хорэса… симптомы. Он страдает от… ну, стресса.
— Стресса? Какого такого стресса? А мне каково? Тебе не кажется, что это у меня должен быть стресс: муж-алкоголик приходит домой, пытается убить моего единственного сына разделочным ножом и…
— Конечно. Конечно, и у тебя стресс, — вновь перебил Альберт, изо всех сил стараясь увильнуть от обсуждения смертоубийственных наклонностей Хорэса. Разделочные ножи — цветочки по сравнению с бочками азотной кислоты. — Штука в том, что Хорэсу надо… — Тут он примолк, подбирая слово. — Личное пространство. У него кризис среднего возраста.
— Кризис среднего возраста? — переспросила Вера недоверчиво.
— Ага, типа… типа мужского климакса. А что?
Вера чрезвычайно неприятно хмыкнула.
— Мужской климакс, ага, — сказала она язвительно. — Да он у Хорэса с того дня, как мы поженились. Ему и среднего возраста ждать не пришлось. Знал бы ты, с чем мне приходилось мириться все эти шестнадцать лет. Знал бы ты…
Но Альберт знать не желал. Щепетильностью — да и чувствительностью вообще — он не отличался, но и ему кое о чем слышать не хотелось, и половая жизнь сестры — как раз из этой области знания.
— Слушай, — сказал он. — Ты меня позвала поговорить с Хорэсом, разобраться, я это и пытаюсь делать. Говорю тебе, Хорэс на грани серьезного нервного срыва. Если ты хочешь, чтобы он потерял работу, сел на пособие и торчал дома перед теликом… — Тут он замолчал, и ему в голову вдруг пришла идея: — Если у вас еще будет телик, когда вы рассчитаетесь со всеми долгами, которые он понаделал…
Мысль о том, что у Хорэса есть долги, сильно оживила Веру — на что Альберт и рассчитывал. Она, может, и сентиментальна, но по-прежнему Понтсон, а для Понтсонов деньги кое-что значат.
— О господи, — сказала она. Все куда хуже, чем она думала. — Не говори мне, что он еще и в долги влез, помимо всего прочего. Биржевые игры, да? Выпивка, насилие — и вот это еще. Ах, Альберт, что же нам делать?
Альберт вынул носовой платок и отер лоб. Он знал наверняка: стоит упомянуть деньги, и Вера тут же забегает по потолку. Но и слушать его она теперь станет гораздо внимательнее.
— Перво-наперво его надо вернуть на работу, — сказал он. — Долги — не самое страшное, хотя какого беса он вложил все ваши деньги в акции, я понятия не имею. Ну да ладно, говорят, рынок идет в гору, так что вернется он в банк и со всем разберется. Главное — ему надо отдохнуть от Эсмонда. В противном случае неизвестно, чем дело кончится.
— Но в конце недели у него начинаются каникулы, и как мне тогда сделать, чтоб мой душка Эсмонд не действовал Хорэсу на нервы? Он такой милый мальчик, во всем помогает и…
— Я все учел, — сказал Альберт, на полуслове прерывая отвратительно сентиментальный монолог. — Я могу взять Эсмонда к себе, пусть помогает в гараже. Вот и будет Хорэсу передышка, покуда он в себя не придет.
Лежа у себя в комнате, Хорэс прислушивался к журчанию голосов в кухне и чувствовал себя гораздо лучше. Пассаж про бочку сделал дело. Даже Альберт покрылся пятнами интересного цвета, когда услышал про бочку.
В просторном коттедже Понтсонов, украшенном бархатными обоями, уставленном золотистыми диванами с синтетической обивкой, устеленном ворсистыми розовыми коврами, где при каждой спальне было по джакузи, новость, что дом скоро осквернит собой Эсмонд Ушли, не вызвала энтузиазма.
Белинда Понтсон, жена Альберта, в отличие от своей золовки, совсем не была дородной, шумной, лучезарной женщиной — и уж точно не сентиментальной. Точнее всего было бы сказать о ней так: тихая и обстоятельная, хотя таковой она была не всегда. Обстоятельнее всего ее обстоятельность проявлялась в отношении обстановки. Мысль о том, что своей грязной обувью и сальными руками подросток может сотворить с бархатными обоями, синтетическими диванами, не говоря уже о розовых коврах, глубоко ее обеспокоила.
— Я не позволю ему испортить нам интерьер, — заявила она Альберту, которого обязали разуваться на крыльце, надевать специальные тапочки и лишь после этого впускали в дом. — Знаю я этих мальчишек. Сестрица твоя сынка избаловала страшно, и он к тому же наверняка грязнуля. Как все мальчишки. Как тебя угораздило пригласить его к нам, не посоветовавшись со мной?
— Это Хорэс, — нервно ответил Альберт. — Он слетел с катушек.
— Мне наплевать, с чего он слетел. Он сроду никаких одолжений тебе не делал, с чего вдруг ты ему будешь? Вот что я хочу понять.
— Потому что, как я тебе и сказал, он слетел с катушек, и слетит еще хлеще, если мальчишка останется рядом. Нянькаться с Верой до конца ее дней мне совсем неохота. Ты хочешь, чтобы она тут жила с нами и во все лезла?
Отвечать Белинде не пришлось.
— Что ж, пусть, но девиц Эсмонд сюда водить не будет — а также шляться в грязных джинсах и наводить тут бардак.
Альберт налил себе побольше скотча из хрустального графина с золотым ярлыком «Шивис Ригал».
— Он не носит джинсы. Он ходит в синем костюме и галстуке, как его папаша, — сказал он. — От этого у Хорэса шарики за ролики заехали. Говорит, будто в доме — еще один он.
— Еще один он? Ты о чем, вообще? В жизни не слышала подобной чепухи.
— Будто у него завелся доппель… двойник. Будто у него раздвоение личности. Мы-то знаем, как Хорэс выглядит, и это же ужас какой-то, если таких в доме двое.
