Аккредитованный Шакал
Шакалу новый пост пришелся по душе:
Отныне он – посольский атташе.
А получил он назначенье это,
Поскольку с детства острый нюх имел
И в прошлом вел «отдел чужих секретов»
По министерству разных странных дел.
Упаковав дорожный чемодан,
Он прибыл, так сказать, в одну из дальних стран…
Посольский штат подобран был отменно:
Советник – Крокодил, в секретарях – Гиена,
А сам посол… Опустим данный ранг —
Допустим, что посол там был… Орангутанг!
Аккредитованный по всем статьям, Шакал
Стал носом землю рыть.
Но что же он искал?
То на чужом дворе окажется «случайно»,
То вдруг заглянет за чужой забор, —
Ему нужна хоть маленькая тайна,
И раздобыть ее мечтает он, как вор,
Ему любой секрет не терпится добыть…
И как-то, проявив особенную прыть,
Он сунулся туда, где хвост ему прижали!
«Шакал не виноват! – в посольстве завизжали. —
Он – дипломат! Он занимает пост!..»
Короче говоря, заморское посольство
Активно проявило недовольство.
Но у Шакала был в капкане – хвост,
А в объективе был – секретный мост!
Что ж, дипломатам некоторых стран
Полезно иногда напомнить про капкан.
Зазнались голуби!
Их белокрылый брат
Стал символом борьбы за дело Мира.
О нем везде поют, повсюду говорят,
Его прославили
резец,
и кисть,
и лира.
Зазнались голуби!
У них надменный вид,
На даровых хлебах разъелись, словно куры.
Их представительство наглядно говорит
О разновидностях
и формах
конъюнктуры.
Спасаясь от врага, что на него напал,
И мало что уже соображая,
Зайчишка, в страхе по лесу петляя,
В нору к Лисе с разбегу вдруг попал.
Нет, не убежище для Зайца лисья хата!
Косой хотел рвануть было назад,
Но тут, придя в себя, увидел «детский сад»:
Лисицы дома нет – в норе одни лисята!..
«Опять не повезло! – вздохнул наглец Косой. —
А я-то шел сюда расправиться с Лисой!..»
Родился он из блюдца с мыльной пеной,
С конца соломинки спорхнул – и полетел.
Своей окраской необыкновенной
Он всех и всюду поразить хотел.
Потоком воздуха гонимый и влекомый,
Коснувшись на пути какого-то сучка,
Он лопнул на глазах у всех своих знакомых,
Оставив мокрый след не больше пятачка.
Веселый Чиж в пансионате «Клен»
Не ведал, что творит, когда однажды он,
По простоте душевной,
на скамейке
Спел песню на ушко знакомой Канарейке.
Наутро загудел лесной пансионат:
«Она ведь замужем! А он, поди, женат!»
«Вы видели, как он ей лапку жал,
Когда ее на ванны провожал!»,
«Он так влюблен, – вовсю злословят Куры, —
Что пропускает даже процедуры!»,
«Она меняет каждый день наряды, —
За туалетами ее не уследишь!..»
Чиж ловит на себе с утра косые взгляды,
И слышит за спиной, и слышит где-то рядом:
«Чиж с Канарейкой!»,
«С Канарейкой Чиж!»
«Они прошли!» – стрекочет вслед Сорока.
«Они идут!» – шипит жена Орла…
Затравленный вконец,
Чиж улетел до срока,
А Канарейка в клинику слегла…
Мещанское гнилое любопытство,
Как будто бы за нравственность борясь,
За дух морали выдает бесстыдство
И все хорошее затаптывает в грязь!
Что там за шум?
Столпотворенье!
Из Мухи сделали Слона!
Все рвутся посмотреть:
как выросла она?!
Козявка в панике.
Кит при особом мненье.
Слоны строчат куда-то заявленье…
А Муха больше всех сама удивлена,
Поскольку никогда в Слона
не превращалась —
Какой она была,
такою и осталась!
Ей, прямо скажем, тяжело, —
Она, бедняжка, бьется о стекло,
Пока вокруг нее кипят дебаты…
В подобных случаях не мы ли виноваты?
«Где наш отец?» – выспрашивал упрямо
Сын-Червячок у Мамы-Червяка.
«Он на рыбалке!» – отвечала Мама…
Как Полуправда к Истине близка!
«Зачем ты своему зайчишке
Заткнула в уши по зеленой шишке,
Как это понимать?» —
Седой Медведь спросил Зайчиху-мать.
«Охотники в лесу! – Зайчиха отвечала, —
И уберечь ребенка я спешу —
На то, чтоб нас убить, у них надежды мало,
Но уж наслушаться придется малышу…»
Артист, что посвятил свой славный труд
народу,
Пил в ресторане клюквенную воду.
К нему, шатаясь, пьяный подошел
И говорит:
«Пожалте к нам за стол!
У нас компания. Мы сразу вас узнали —
В последнем «Фитиле» вы пьяницу играли!..»
«Играть – играл, но сам-то я не пью».
«Не пьешь и не поешь?»
«Не пью и не пою».
«А почему не пьешь?»
«Да как-то не собрался…»
«Эх, ты! – сказал нахал, —
«Народный», а зазнался
И оторвался от народных масс —
Не хочешь пить ни с нами, ни за нас?!»
«Ну что ж, – вздохнул артист, —
В семье не без урода!»
По духу отличай пьянчугу от народа,
Хоть пьет народ не только хлебный квас.
Забравшись под хозяйское крыльцо,
Пеструшка-курочка снесла себе яйцо
И раскудахталась, как будто что случилось —
Как будто не яйцом, а тыквой разродилась!
«Куд-куд-куда!.. Куд-куд-куда!..
Скорей, ко мне: сюда! Сюда!..»
Сбежались куры. Смотрят на яичко.
«Чего шумишь! Кого зовешь, сестричка?»
«Зову хозяина! – Пеструшка им в ответ. —
Хочу, чтоб вовремя он утром съел омлет!»
«Скажи мне, что с тобой? Ты мрачен, словно ночь.
Едва-едва сквозь зубы цедишь слово…
Ты весел должен быть! Жена твоя здорова,
И сам ты жив-здоров, и замуж выдал дочь!
Ты чем-то огорчен? Работа?.. Сердце?.. Совесть?..»
«Ты хочешь правду знать, приятель, что со мной?
Ты написал отличнейшую повесть…
И в том, что мрачен я – она тому виной!»
С обугленным стволом напротив дома
Столетний дуб вершину поднимал.
Не раз в грозу он под раскаты грома
Удары молний грудью принимал.
Но кто-то вдруг решил, что ствол могучий
Лишь портит вид из дачного окна.
И старый дуб срубил он, чтобы лучше
Калитка в сад была ему видна.
Но грянул гром,
И дом с пристройкой вместе
От молнии в грозу сгорел дотла.
Та молния в ту ночь на прежнем месте
Громоотвод привычный не нашла…
Бог Саваоф (так говорит легенда!)
Среди живых людей нашел себе Клиента
И говорит ему: «Послушай, друг!
Что, если вдруг
Я выполню твое заветное желанье:
Допустим, ни за что тебе присвоят званье —
Ты станешь доктором каких-нибудь наук!
Подумай и скажи. Ну, словом, дай заданье!»
«Помилуй, бог! – воскликнул тут Клиент. —
Не нужно мне ни звания, ни чина!
Есть легковая у меня машина,
Которую зимой я ставлю под брезент.
Так дай мне, бог, гараж! Поближе! Возле дома!
Чтоб ордер выдан был решеньем исполкома
И чтобы я его сегодня в руки взял!»
«Тут я бессилен…» – грустно бог сказал.
Читатели! Не будем слишком строги —
В простых земных делах, увы, не властны боги!
«Сызмальства
Блюди дистанцию и почитай начальство —
Где надо – улыбнись, где надо – подольсти,
Где – место уступи, где – к месту пропусти.
И если сей закон постичь сумеешь
На жизненном пути своем,
То без труда преодолеешь
Служебной лестницы подъем».
Так думал Зябликов, шагая помаленьку
Вверх, со ступеньки на ступеньку…
И вдруг… Что стало с ним?
Переступив порог
Заветного большого кабинета,
При всех, кто был и кто заметил это,
Не поклонился он, а отпустил кивок
Тому, кто запросто его представить мог
К Почетной грамоте Верховного Совета!
Подав на подпись нужный документ,
Он над столом учтиво не сломился,
А продолжал стоять, как монумент,
И, уходя, опять не поклонился…
Ну, кто из нас посплетничать не прочь!
Предположенья складывались быстро:
«За космонавта выдал замуж дочь?»,
«Стал зятем самого товарища Министра?»
А бедный Зябликов ничем не знаменит,
В счастливую судьбу теряя веру
И вспоминая шефа грозный вид,
Клял в туалете свой радикулит,
Который подрывал ему карьеру.
Где в кресле – бюрократ,
Там рядам – подхалим.
Я эту басню посвящаю им!
