заканчивает операцию. Входит радист метеостанции Митя Клоакушкин.
Клоакушкин. Мария Аверьяновна! Там льдину отрывает. а пришить нечем… Сами знаете, как со снабжением у нас.
Мария. Ничего, Клоакушкин, пришьем. Я шов распущу.
Мария и Клоакушкин выходят. В смятении мечется Ефрем Бабачев по сцене. Да. это его, Ефремова, вина, что на далекую полярную экспедицию вовремя не завезены нитки! Не пришьют льдину — уйдет она в океан, примет ее в недра свои Ледовитыч — и пить стране теплое шампанское. Думай, Ефрем, крепко думай!
Ефрем. Будут нитки, будут! Я носок распущу!
Ефрем выбегает, входит доктор.
Доктор. Хозяева! Врача вызывали? О! Аппендикс чей-то. Опять без меня управились.
Со двора слышны крики.
Митя. Мария Аверьяновна! Да куда ж вы нагая! Застудитесь!
Мария. Ничего Клоакушкин, я баба жаркая!
Доктор (смотрит за окно). Нет, никогда так называемым господам Шульцам да Смитам не понять наш характер.
Митя. Прострочили, Мария Аверьяновна?
Мария. Намертво, друг мой, намертво.
Доктор. Никогда!
Конец
Действующие лица:
Вера — лесничая, 36 лет.
Игорь — ее сын. 45 лет.
Андрей — его сын — 60 лет.
Белобров — директор комбината, практически бессмертен.
Силантий — 12 лет со строгой изоляцией.
Сторожка Веры. При свете горящей тайги хозяйка дочитывает роман «Анна Каренина».
Вера. Какая сильная, какая потрясающая книга! Как хотела бы я повторить подвиг Анны.
Входит Белобров. Садится. Долго молчит.
Белобров. Позволите войти?
Вера. Входите, если не шутите.
Белобров. Этим не шутят, Вера.
Остается сидеть. Входит Игорь.
Игорь. Это я, мать.
Вера. Не говори глупостей, сынок. Это я, твоя мама, а ты мой большой глупый сын. Отчего ты сидишь, уронив сильные руки на натруженные колени?
Игорь замечает Белоброва.
Игорь. Кто это?
Вера. Это Белобров. Он вместо отходов спустил в реку всю готовую продукцию своего комбината и скоро предстанет перед судом.
Белобров. Да. Люблю я вашу мать!
Вера. Что за постоянный треск за окном?
Входит Андрей.
Андрей. Это я поджег тайгу.
Игорь. Глупо.
Входит Силантий. Садится, долго сидит.
Силантий: Пустите погреться.
Вера (указывает за окно). Тогда вам туда.
Андрей. Сейчас займется сторожка.
Силантий. Чем?
Андрей. Пламенем.
Игорь. Дымно здесь. Не курите, Силантий. (Теряет сознание.) Я куда-то потерял сознание.
Вера. Возьми мое!
Это конец первого акта. В дальнейшем все зависит от Силантия: если он заметит ружье, неосторожно поставленное Андреем между колен Белоброва, может что-то произойти, если нет — пусть пеняет на себя.
Калгановна, или Трое мужчин в исподнем
Федор — приходит из тюрьмы.
Исмаил — приходит с работы.
Фалалей — приходит из армии.
Рейган — кот.
Калгановна (коту). Родить-то я его родила, в каком месте — помню, а каким — не упомню. А кушать в те поры мужчинам и женщинам нечего было — было раскулачивание. И тебя бы раскулачили. Пришел бы активист, глянул на твоих котеняток: «Хто такие?» А ты ему: «Это мои котеняточки, ношеные-береженые». А он тебе: «Врешь, кулек кулацкий! Это твои работники!» Дернул бы с-под тебя подстилку для нужд народного хозяйства, а тебя в Сибирь отправил. Был бы ты сибирский кот. Пей молоко, Рейган, пей не вороти личико. А у меня молочка не было. Корой детеныша моего кормила. Вот пошла я за корьем, а там заяц деревце дерет. Я его за живот поймала: «Отдай пропитание, белая голова!» Он недобрыми глазами посмотрел и отдал. И где теперь тот заяц, где сынок мой роженый — не ведаю.
Входит Федор.
Федор. Буду у тебя тут жить.
Калгановна. А живи. Строение прочное.
Федор. Денег тебе платить не стану.
Калгановна. Да и на што? У меня пенсия шестнадцать рублей и бутылка молочная не сдадена.
Федор. А может, ты старая старуха, умрешь, освободишь помещение?
Калгановна. Может, и умру. Тогда ты Рейгана моего корми. Он по строгому режиму пишу кушает.
Федор. Накормлю. Я сам со строгого режима.
Входит Исмаил.
Исмаил. Калгановна, у тебя соли есть?
Калгановна (Федору). Это нехристь Исмаил. Рабочий человек. Любит кушать соленое.
Исмаил. Соль любит.
Калгановна. А зачем тебе всегда ко мне ходить, ноги бить? Ты тут, около солонки, и
