сих пор ищет женщину, похожую на Каку.
Но и у Каки к тому времени начались мелкие неприятности. Леонид спился и попал в спецлечебницу для высокопоставленных алкоголиков. Кака сразу оформила с ним развод и стала подыскивать себе приличного старичка вроде находившегося тогда у власти Константина Устиновича. Однажды она ворвалась в кабинет дряхлого застойного министра по кличке Скелет и встала у окна. Приближалась весна 1985 года, и в кабинет попал солнечный луч, осветив роскошный бюст Каки. Министр поднял глаза и обалдел. Он прожил долгую жизнь, встречался со Сталиным, имел внуков и правнуков, но даже не догадывался, что в жизни существует такое.
Скелет тут же женился на Каке и устроил ее в престижный институт, где она мгновенно сколотила мафию и моментально защитила диссертацию о половом воспитании мужчин разного возраста. Но Скелета «ушли» на пенсию, а в институте Каку опередила крепкая и опасная соперница — молодая, года, кажется, пятьдесят первого, имевшая еще более эффектный бюст и к тому же побывавшая в Америке. От горя Кака умерла, и единственным для нее утешением были похороны на престижном кладбище, место на котором она успела пробить еще в годы могущества Скелета
Я приехала туда, положила на могилу цветочки; все-таки мы были приятельницами и даже короткое время имели одного мужа на двоих. Навсегда простившись с Какой, я быстро вышла из кладбищенских ворот, за которыми уже вовсю шла перестройка.
Классика вьюги свистит по утрам у фрамуги,
Муза мороза поет в тишине заоконной.
Сколько отваги — проснуться в блаженном испуге
Елкой зеленой, в лесу новогоднем рожденной!
Вмиг заиграли оркестры вселенской метели,
«Баюшки-бай!» — напевает мне Муза влюбленно.
Сколько услады — уснуть в этой снежной постели!
Зайцы и волки кружатся у елки зеленой.
Кто это там на лошадке спешит мохноногой?
Что за молчальник в сочельник по лесу елозит
И, одержимый одною мыслишкой убогой.
Под корешок меня рубит и к дому подвозит?
Дудки! Локтями ветвей всех гостей я раздвину,
Стол опрокину, хрустальным уставленный хламом,
Резко отрину дурацкую их крестовину
И закричу жизнерадостным праздничным хамам:
«Как вы посмели меня из объятий метели
Вызвать для цели столь мелкой и столь
принужденной?
Мне ли сиять для того, чтоб вы пили и ели, —
Ели зеленой, в лесу новогоднем рожденной?»
Всех огорошив таким невозможным вопросом.
Плюнув с верхушки в молочно-кисельные реки,
К братству веселому леса с крещенским морозом
Я возвращаюсь и там размещаюсь — навеки.
В критическом лесу,
или
Новые прочтения старой сказки
Не о себе
Начну с конца.
В искусстве концы не сходятся с концами, потому что конец — это всегда начало.
Сначала в «Красной шапочке» не было счастливого конца, но автор написал его. потому что так было надо.
Об этом есть у Толстого.
Время выбирает цвет шапочки, и нас тоже выбирает время.
Заново пишутся Библия, «Декамерон», «О теории прозы». На «Красную шапочку» сочиняются новые пародии.
И на меня написано много пародий, но все они неудачны.
Не получилась и эта.
Меня пытаются передразнить, начиная каждую фразу с нового абзаца.
Но этого мало.
Надо заполнить пространство между абзацами собственной судьбой, и для этого нужно жить, а не пародировать жизнь.
Можно ходить по комнате, размахивая руками, как крыльями, но это не будет полетом. Нельзя летать, ступая ногами по земле.
В литературе много пешеходов. Они думают, что идут вперед, а на самом деле это жизнь проходит мимо них.
Не пишите пародий.
Учитесь летать.
Оценки по поведению
В многоуровневой иерархической структуре густого темного леса отчетливо выделяется оппозиция «Красная Шапочка — Серый Волк» с полной парадигмой противопоставлений (красное — серое, шапочка — хвост, хищность— вегетарианство, симпатичность — отвратительность). Здесь мы имеем дело не с одним текстом сказки, а по крайней мере с двумя поведенческими текстами, обусловленными различными социальными кодами и семиотическими нормами.
Поведение Красной Шапочки отличается высокой структурной сложностью и семантической плюралистичностью. По отношению к своей матушке она выступает как дочь, по отношению к бабушке — как внучка, а в аспекте связи с Серым Волком — как случайная знакомая. На протяжении сказки мы наблюдаем рост семиотичности, повышение социально-знаковой роли действий героини. Так, если поначалу она появляется как носитель корзины с пирожками, то, будучи съеденной Серым Волком, она предстает уже носителем высоких духовных идеалов (добавим, что ношение в быту шапочек красного цвета, по свидетельству ряда современников, воспринималось как знак известного вольномыслия).
Было бы крайне ошибочно осуждать Красную Шапочку за чрезмерную «разговорчивость», за ту «откровенность», с которой она передает Волку информацию о нахождении бабушки, о способе открывания двери. За всем этим стоит сознательная установка: Красная Шапочка пользуется контекстом непринужденной светской беседы для пропаганды среди серых волков новых, еще не ведомых им представлений и знаний.
Что же касается поведения Серого Волка, то оно характеризуется крайней бедностью регуляторов, фатальной предсказуемостью процессов. Оно актуализирует, по сути дела, одну-единственную стратегию — пищеварительную.
Анализ семиотической природы жестов и поступков, сложных отношений между текстом и внетекстовой реальностью дает основание определить поведение Красной Шапочки как хорошее, а поведение Серого Волка — как плохое.
Магдалина
А теперь товарищи, давайте получим удовольствие от этой картины. Встаньте пошире, чтобы всем было видно. Тебе сколько лет, мальчик? Пятнадцать? Отвернись, тебе еще рано смотреть такие веши! Внимание! Я начинаю!
