Я молча смотрела на горы…
— Как ни странно, но для любви, для брака, для постели надо для начала хоть немного очистить сердце, — печально сказала Чара, поглядев туда.
— Быть холодной как горы? — обречено спросила я.
— Нет. Быть высокой, как горы. Как бы глубоко ты не погружалась в страсть, как бы гору не затягивали тучи, вершина всегда чувствует свет солнца. Так и сердце твое всегда, всегда, всегда должно чувствовать всегда луч солнца любви, ощущение чистоты любви, хранить чистую любовь, не позволяя себе опускаться. И, наоборот, подымать, преображать даже страсть.
— А секреты?
— Первый секрет, которого нет, будет тебе любовь мужчины, — усмехнулась Чара.
— Это фундамент, на котором я строю все дальнейшее. Получила? Какую страшную, безумную, непоправимую ошибку допускают те девушки или женщины, которые спешат и позволяют, отдаются мужчине до того, как его любовь окрепнет и укрепится, в надежде этим удержать или привлечь любовь! Беспощадна такая доступная женщина, может и думая, что делает добро хотя бы для мужчины, именно для самого мужчины. Ибо лишает его именно счастья, переложения близости в настоящее, подлинное ликование сердца. Лишает его волшебного камня, превращая близость в самодрачение о дэ. В любви есть второй, Другой, а не агрегат для удовлетворения себя…
— Какие слова, — аж потрусила я головой.
— Какие есть. Беда в том, что то невежество в любви заслуживает слов похлеще.
Да я не нахожу. Ведь то, что дает ему "такая" женщина ничуть не лучше, что он может сам, — Чара ухмыльнулась. — Давая ему головную боль, угар и опустошенность. И не давая ему подлинного восхождения, наполнения сердца, что может дать только любящая женщина. Что секрет тебе, что близость может дать не опустошение, а наполнение сердца, буйство светлой энергии, желание шалить, быть шаловливой и чистой, как ребенок?
Я улыбнулась.
— Ты всегда такая!
— Второй секрет, которого нет, это то, что мое счастье настоящее, не игра как у кокоток, ибо основано на применении жестоких законов природы и человеческого духа. Я не играю, я умею и преображаю. Я сама люблю. Его. Я — Внимание Сердца.
Я и допустила его, потому что люблю… И от этого, от полной всепоглощающей любви, от счастья в моих глазах, от счастья моего от приносимой ими, именно ими страсти, они звереют. И чем сильнее моя любовь, интенсивность живого сердечного чувства, живой сердечности и чистоты, что получает он на себя, тем больше они звереют. Дело в том, что мужчины возбуждаются естественно чисто психологически. Потому что связи, кроме психологической, между его руками, которыми он ласкает тебя, и половыми органами, нет. И от твоего счастья он обезумевает в страсти похлеще, чем от ласк, ибо психически это более сильный агент. Ибо ты укрепляешь его достоинство и веру в себя на самом высоком интуитивном уровне. Это уже не нуждается в словах… И остальное не заставляет себя ждать… — вдруг, смутившись, сказала Чара.
Я так и не поняла, какое там остальное и чего я должна этого ждать.
Разберемся, — сказала я про себя.
— Слушай, а молодожены, — вдруг спохватилась я. — Я слышала, что хотя они очень любят друг друга, но у них… у него, — быстро поправилась я, — это часто не получается.
— Потому что он дурак и не уважает женщину. И не думает в первую очередь о ней, а не о себе. Не любит прежде всего ее.
— Это как же он должен ее уважать? — удивилась я. — Что-нибудь особенькое?
Чара чуть меня не ударила.
— Такое малое, а такое противное, — сказала она с недоумением, разглядывая меня словно диковинное животное. Откуда ты взялось, прелестное дитя?
— Думаю, папа не уважал маму, — дерзко ответила я.
— Ну не знаю как ты или твоя мама, — как-то подозрительно усмехнулась Чара, — а я как женщина предпочитаю, чтобы меня сначала хотя бы более часа цаловали, обнимали и ласкали, а не пытались "оттрахать" в первую минуту, как говорит
"молодежь" и как, очевидно пытался сделать этот самый молодой горный козел, который "не может", потому что-то у него не ладится там вдруг. Ну не хочет. Я, видишь ли, как женщина, предпочитаю, чтобы страсть приходила постепенно и естественно, так, чтоб нас буквально разрядом бросило в объятия друг друга. А чисто технически, как куртизанка я скажу, что мужчина сначала должен довести до оргазма женщину хотя бы два раза чисто одними ласками, поглаживаниями и поцелуями, прежде чем он вступит в скачку сам. Можно и три… Если он любит, то за это время не возбудится до безумия только ветхий старик, а этому импотенту пора на погост, а не девчонок тискать…
— Ага… — сказала я. — Но ты попробуй это ему скажи…
— И после каждого "оргазма" своего ли, или женщины, или совместного, он не должен оставлять женщину вниманием и отключаться, если он любит ее… — проигнорировала меня Чара. — Как клоп, который насосался крови и отвалился. А чисто по человечески, любяще, уже обласкать и целовать ее, любяще и нежно, а не страстно. Не из желания, а из любви, как родного человека. Может, просто запустив руки в волосы и спокойно, умиротворенно целуя и вдыхая меня, запах моих волос, пропуская их сквозь руки вновь и вновь, перебирая их, как делает мой Иванэ. Гладя меня, мою нежную кожу не возбужденно, а скорей восторженно, нежно. Постепенно начиная снова возбуждать меня ласками до безумия. И так снова и снова. И без конца. После "пика любви" каждая нормальная женщина нуждается в чисто человеческой нежности, желает знать, что она действительно любима, а не использована. Может просто чтоб лежать, купаясь в волосах и говорить ей о любви. И вообще, даже в близости грубое прикосновение, когда ласка отрывается от человеческих чувств и начинается голое самодрачение или драчение партнера — это ужасно. Это грубо, мерзко, бездушно и смерть всем чувствам. Даже в страсти, когда тело тает от страсти. Тает. Ласково. Сладко. А когда разрывается связь с психикой, с сознанием, с любовью, оставляя просто голое животное — это дает опустошение, загрязнение, деградацию, чудовищную, гадостную пустоту… А часто и просто боль в органах. Будто в грязной воде выкупался. Женщина как проститутка — ни радости, ни света, только брезгливость и презрение от такой "близости". Животные! Даже наслаждение они не получат, ибо оторвав близость от психики, от человечности, они оторвали ее от себя, оставив ее только половым органам. В которых она там и осталась. (Истерический смешок обоих) Нежность, ласка — всю красоту ее может понять только любящий, тогда он уже никогда не предпочтет грубость, как узнавший любовь не вернется к злобе. Чем больше нежности с женщиной, тем лучше. Обоим. Страсть насыщенней, богаче, сладостней… А не пресыщение в минуту и выбрасывание девки в…
Утонченность как ни странно — это именно Сознание. Цинично? Так. Но именно слияние Сознания дает нежность страсти, и чем оно выявленней, тем человек утонченней, а не грубей. Грубость — только животное вожделение. Конечно, это все просто технология донжуана, чисто механическая последовательность, но она основана на наблюдениях настоящей любви, ибо именно так делают истинно, беззаветно любящие. И это полезно знать мужчине, который уважает свою любимую.
— А позы, — на всякий случай вдруг спросила я.
Чара искривилась, будто у нее заболели зубы.
— Ты можешь сказать, почему у тебя мысли бывалой проститутки? — недоуменно спросила она меня.
— Не бывалой, а юной, — поправила я. — И вообще, я везде читала, что так мыслит каждая честная западная женщина.
— А я то думаю, — всплеснула руками Чара, — чего это глядя на них, я вспоминаю портовых блядей…
— Не могла сказать хоть шлюх! А то, знаешь, обидно!
— А ты не подражай идиоткам. А о твоих позах, то я даже говорить об этом не подумаю. Гадливо! Ты не знаешь ли, почему при этом священное, великое, радостное чувство вдруг при этом становится грязным и нечистым? А?
Я покачала головой. И то правда.
— Что неестественно, то все нечисто, — сказала Чара. — И именно милые западные люди постарались, чтоб окружить священное такой степенью грязи, мерзости и извращений, что, кажется, ничтожный "шаг в сторону" уже пятнает тебя как в мерзости и дегте. Господа постарались. Им бы за то заплатить сполна… Кто пикой, кто кайлом, кто топором… И в жизни и в мысли сейчас нельзя отходить от естественности — рискуешь попасть в такую зловонную яму накопленных обществом извращений, что потом мышление не отмыть. Люди потеряли всякий стыд, всякое достоинство, и недостойное так идет среди жизни, будто имеет право жить. Вроде на самую грязь уже все способны и не видят в своем падении ничего…
— Чара, я же шучу! — воскликнула я.
— Некоторых вещей лучше не касаться, — сказала она и повеселела. И предупредила. — Я сейчас буду говорить о физиологии.
— Ну, говори, — милостиво разрешила я.
