сделалось почетной литературной наградой.
Пародийная стихия часто становилась важным элементом больших литературных жанров. В романах Михаила Булгакова и Владимира Набокова, в знаменитой дилогии Ильи Ильфа и Евгения Петрова пародия нередко выскакивает неожиданно, из-за угла, а порой подается под видом полной серьезности, становясь мистификацией. К концу столетия, особенно в девяностые годы, пародия вообще, по существу, растворилась в «серьезных» жанрах, став доминантой лирики Александра Еременко и Тимура Кибирова, особым сюжетным пластом в прозе Владимира Сорокина и Виктора Пелевина. Думается все же, что «нормальная» пародия еще вернется к нам в своем первозданно-классическом виде и откликнется на те художественные открытия, которые явятся в грядущем столетии.
Сочинение пародий — занятие дьявольски трудное, но ужасно увлекательное. Поэтому в него втягивались служители разных муз: режиссеры (в начале века Николай Евреинов, а затем Николай Акимов, Марк Розовский), актеры (Владимир Высоцкий, именно с пародий начавший свой путь в поэзии, его коллега по Театру на Таганке Леонид Филатов), композитор Никита Богословский — эти яркие, многогранные творческие личности оставили свои ценные «автографы» на скрижалях той веселой литературной истории, которая творится пародийными средствами.
Несколько слов о характере и предназначении этого тома. Количество литературных пародий, написанных на русском языке в XX веке, исчисляется тысячами. И все они нуждаются в собирании, изучении и комментировании. Такой работой еще непременно займутся филологи, поскольку для них любая пародия — это значимый литературный документ. Скажем, пародии на Блока по большей части неудачны, грубы, примитивны, но специалистам-блоковедам они могут пригодиться как свидетельство восприятия поэзии Блока его недалекими и консервативными современниками. В советские годы пародия иногда смыкалась с догматической, «проработочной» критикой, безапелляционно нападая на любую творческую оригинальность и нестандартность, доходя порой до элементарного хамства. Бывали случаи, когда за сочинение пародий принимались люди, в культурном отношении совершенно «девственные» (как охарактеризовал булгаковский Мастер поэта Ивана Бездомного), да еще и лишенные остроумия. Перечитывая их опусы, можно посмеяться лишь над ними самими, а отнюдь не над теми, кого они пытались спародировать. Такие опусы опять-таки любопытны и поучительны для историков литературы, но едва ли заслуживают внимания широкого читательского круга.
Книга, которую вы держите в руках, включает в себя пародии, сохранившие до настоящего времени свою «читабельность» и не нуждающиеся в подробных комментариях. Составители этого тома стремились представить творчество наиболее заметных и влиятельных пародистов уходящего столетия, следя одновременно и за тем, чтобы «команда» пародируемых авторов состояла прежде всего из достойных противников, а не из жалких и давно забытых сочинителей. «Бросая в воду камешки, смотри на круги, ими образуемые; иначе такое бросание будет пустою забавою» — учил нас классик нашего жанра Козьма Прутков. В соответствии с этим принципом книга построена так, чтобы она могла и «позабавить» читателя, доставив ему удовольствие, и в то же время показать, как в «кривом зеркале» пародии отразилась русская словесность уходящего столетия, как смотрится через призму веселого жанра — воспользуемся формулой Анны Ахматовой — «настоящий двадцатый век».
Обратим внимание читателей на то, как выстроен литературный материал этого тома. Принцип прост: по датам рождения авторов пародий, что в основном соответствует периодам отечественной истории и литературы XX века и позволяет проследить развитие этого неунывающего жанра.
Владимир Короленко
(1853–1921)
Георгий ЧУЛКОВ
Биография декадента
Морщил клювом, двигал веком.
Был он, был он человеком.
Он родился, не рождаясь,
Насыщался, не питаясь.
Кушал ухом, слушал брюхом
И гордился острым слухом.
Все в нем было необычно,
Декадентски фантастично,
Точно вечер — спозаранку
Или разум — наизнанку.
Думать он умел — ноздрями.
Обонял всегда — глазами,
Различал цвета — печенкой,
Изъяснялся — селезенкой!
Умудрялся он — незнаньем,
Наслаждался лишь страданьем.
Тишина ему гремела.
Темнота пред ним блестела.
Светской жизнью жил в пустыне.
Груши рвал он на осине,
И, влюбившись в бегемота,
Убежал за ним в болота.
Там жилось ему несладко,
Сапоги варил он всмятку,
«Расставаясь, оставался»,
С дядькой в Киеве встречался.
Гиппиус он звал — папашей,
Мережковского — мамашей,
Бабушкой он звал Бальмонта,
Род свой вел от мастодонта.
Раз, не целясь, промахнулся.
Лежа как-то спотыкнулся.
На воде, под лопухами.
Забеременел стихами.
«На деревьях — древеницы»,
А в стихах все — небылицы,
Но в восторге — все болото:
Смыслу нет… Зато есть что-то!
Иннокентий Анненский
(1855–1909)
Константин БАЛЬМОН
В море любви
Сонет
Моя душа — оазис голубой.
Моя душа — эбеновый гобой,
И пусть я ниц упал перед кумиром,
С тобой, дитя, как с медною трубой,
Мы все ж, пойми, разъяты целым
