— Не реви! — отпустил он меня с рук, угрожая, что мне придется идти самой рядом с ним.
Но это было все равно, что раздувать пламя. Я плакала горько и отчаянно… От своей дурной женской судьбы и невозможности мечты… Надо же женщине когда-то выплакаться один раз от своей собачьей жизни… Лица я его не видела. Но безошибочно чувствовала его благородство, честь и чистоту, звучавшую в его голосе. Распознавать людей моя профессия. И ухватилась крепче, шмыгнув…
Я дрожала… Холодно было ужасно! Он это понял. Я и не заметила, как, отчаявшись что-то со мной сделать, меня снова подхватили на руки и закутали в плащ…
В общем, это был кошмар, когда меня ссаживали с рук и снова на них брали. Я его довела. Но, мне кажется, он имел какое-то отношение к воспитанию детей.
…Я слышала стук его сердца, и это успокаивало и укачивало меня. Хотелось идти так вечно! Не знаю, долго ли мы шли, скорей всего нет, потому что я так желала, чтоб мы никогда не останавливались… Пусть так и будет все время, — шмыгнув носом, все еще вздрагивая грудью, подумала я.
Когда он меня укутывал, на руке я увидела странный шрам, от которого на сердце стало чуть тревожно. И вместе с тем тепло. Я попыталась вспомнить, где я его уже видела, но так и не смогла — я снова все забыла. Только смутно помнила, что ураган вызывал у меня какие-то воспоминания, которые я тут же забыла.
Впрочем, сам ураган уже казался почти сном. И исчез так же быстро, как сон, который тут же забываешь. Хоть ты, казалось, его недавно помнил и так ярко пережил. Похоже, сама яркость переживаний поспособствовала этому.
Но в его руках было так надежно, тепло, уютно… Меня жалели, гладили непокорные вихры и ласкали, словно маленького потерявшегося ребенка…
— Рассказывай все, что помнишь! — тихо попросил он. — Я найду, где это…
— Я ничего не помню… — сквозь сон медленно пробормотала я. — Ни кто я, ни откуда. Смешно? Я летала… — серьезно сказала я. — А потом мылась.
— Тогда рассказывай, что думаешь, раз ничего не помнишь… Это поможет мне быстрей вернуть тебя туда, откуда забрал тебя ураган…
— А может мне это вовсе не хочется… — пробормотала я, крепче обнимая его за шею и сопя. Даже слезы высохли. Почему на сердце так тепло? Почему хочется, чтоб меня несли вечно? Почему мне не хочется отрываться от этой крепкой мускулистой шеи?
— Говори все, что приходит в голову… — пробормотал как-то странно он.
— Был когда-то такой Моцарт… — послушно начала бормотать я. — Я даже не знаю, где и когда. Смешное имя, правда? Когда он мыслил, он охватывал всю симфонию в одной мысли, в одном мгновении, в одном чувстве, как в озарении, когда он слышал "всю симфонию от начала и до конца сразу, одновременно, в один миг!" Это я помню, но не помню, кто учил меня мыслить. Озарение — только первая стадия мысли, это мысль, это первая стадия всеохватывающего мгновенного чувства… — сонно потерлась я. — Смешно, но я не помню, кто меня учил мыслить. В дальнейшем ты должна мгновенное чувство длить вечно, то есть держать его в сознании столько, сколько потребуется, охватывая миллионы признаком в едином охвате вне времени. Все аскеты испытывают это чувство
Великого Единства постоянно. Это чувство одновременного охвата всего — начало мышления… Как только я пришла в себя и очнулась, я сразу начала думать, как надо мыслить, а не как спасаться, что надо охватить умом все признаки, ну не глупо ли…
Я замолчала, ибо человек стоял, и почему-то крепко прижимал меня к себе. Я слышала, как бешено колотится его сердце. Было так тепло, и мысль снова вернулась к охвату мыслью всего в один миг. Наконец, он снова пошел, но шел как пьяный.
— …Мысль, чувство не имеет ни времени, ни последовательности… — бормотала я сквозь сон. — Когда преступнику вместо казни разрезать в мозгу связи между полушариями, он полностью теряет чувство времени и последовательности. Для него и прошлое, и будущее — все здесь и сейчас, он все видит сейчас… Мысль охватывает все миллионы признаков в один миг… Озарение творцов — собственно и есть мысль, охватившая все признаки, цели, чувства, детали… Даже обучение есть охват явления самостоятельной мыслью — ты пытаешься "осознать", почувствовать явление, пока не сможешь мыслить о нем самостоятельно, воспроизвести его в мысли, создать мысль внутри. Люди пока не понимают, что мысль и "думание" это разные вещи. Я тебя так ждала, а ты не пришел… Есть старая шутка: "У меня есть мысль, и я ее думаю", — но это очень точное описание, — буркнула я, крепче обхватив человека. Крестьяне не понимают, что мысль как чувство живет отдельно от слов, иначе, что мы вынашиваем думанием?
Мысль как чувство может жить в сознании, даже когда мы кушаем, играем, моемся, целуемся… Чувство не мешает думать словами… Оно накапливается… Именно чувство не мешает думать, делать дела, в голове одновременно могут быть несколько чувств… — по-детски сказала я. — И я тебя люблю…
Он застыл.
— Понятно, что за стадией озарения в чувстве, — быстро сказала я, — его еще надо записать нотами, нарисовать, написать роман словами… Перевести его из цельной в продольную плоскость слов. Некоторые чудесные литературные жемчужины были выношены в уме дословно целыми повестями, то есть просто взяты и потом просто записаны, когда уже было все выношено дословно… Большинство подлинно гениальных картин были выношены художниками в сознании и лишь потом перенесены на холст. Правда, для этого пришлось тоже думать, как это передать… Но, конечно, охватывать сознанием десятки тысяч признаков детализировано — это уже люди, развившие в себе Мысль и Сознание до больших высот. Другие разворачивают мысль постепенно, по частям, вынашивая отдельно каждую часть большой картины и записывая ее, многократно возвращаясь и переделывая… Тем более что стадия воплощения — во многих искусствах требует для передачи мысли средствами искусства еще много мысли и напряженной соответственно работы сознания.
Впрочем, есть уникумы, как Моцарт, которые вынашивают все до мелочей и уже сразу знают, что и как передадут и воплотят, какие сочетания инструментов или красок и как положить, как словами передать определенную сцену или поворот чувства, чтоб сильней было воздействие на зрителя… Мастерство включается в мысль… Впрочем, не существует механического мастерства, ибо каждое новое произведение это и рождение нового способа передачи… Особенно это знают настоящие художники… Ибо передать человека, так чтоб его ощутили живого на портрете, это надо столько промучиться и продумать! Механическая передача объекта не передает его для нашего сознания таким, как он есть… А ты такой красивый…
Он опять почему-то споткнулся, но я только честно передавала свою мысль.
— И ту женщину, которую мы воспринимаем, и ее портрет — это две разные вещи.
Ибо для нас слишком много мыслечувства наслоено на этот ее образ, чтоб просто образ был женщиной. Ты так давно не видел меня! А дать даже просто синтез чувства, — я не говорю о прекрасном и влекущем синтезе сознания в мгновенном чувстве, который мы даже не замечаем, а лишь отмечаем подспудно — это уже задача мастера.
Он явно почему-то спотыкался и злился. И был очень весел и сердит.
— В отличие от слов чувство может охватывать все — краски, звуки, формы, пульсации, чувства, как у актеров, даже сами слова… Мыслить красками, звуками, формами… Но в любом случае, — чувство надо воплотить и развернуть в привычной форме, — уже совсем сонно бормотала я, — я так боялась, а ты все не приходил. Ведь передавать свое мысленное творчество телепатией люди еще не научились… А я звала, звала… Хоть это вопрос времени… Разворачивание мгновенного мыслечувства в последовательное, словно поперек — это четвертая стадия… Воплотить средствами искусства выношенную мысль… Напряженное мышление — вынашивание мысли — озарение мысли — воплощение мысли. И все эти стадии на самом деле есть Вынашивание Мысли напряженным мышлением, или даже напряжением Сознания, ибо как назвать внимание, осознавание, вдумывание, концентрацию живой интенсивности сознания на чем-то, лелеяние зачатков мысли и т. д.? Я добрая и хорошая девочка…
Я просто уснула, ибо он меня не слушал. Только запустила крепче руки вокруг. Я сумасшедшая, это хорошо или плохо? Опять теплая мысль вернулась к чувству, охватывающему все явление, как в озарении, в одной точке, вне времени. И это была Мысль!
— Но в любом случае чувство стоит в основе как Знания, так и творчества, — пробормотала я. — И чувство это не простое, а мыслечувство, чувство это Мысль!
Синтез — если точно! Бабушка говорила, что ты болван, и никогда не женишься, но ведь ты не болван… Озарение — если романтически, — продолжила я. — Посмотри на меня… Но ученые подтвердили, что за этой стадией озарения идет стадия овладения Сознанием уже на уровне чувства, когда все сливается вместе — и чувство-сознание и форма. То есть наше чувство уже детализировано, как у Моцарта, мы просто мыслим синтезом в деталях, то есть одновременно и осознаем, и воображаем (если картина и множество признаков) и формулируем. А мне надоело быть одной… То есть сознание может видеть в мгновенном единовременном озарении каждую деталь одновременно, сознавая их синтез, видеть все стороны явления, видеть его самого, где форма и сущность неотделимы…
