Дмитрий Минаев - Поэты «Искры». Том 2

Упрекают все меня в застое,
Говорят, что я б, вишь, не желал
Улучшений в быте масс… Пустое!
Создан мной давно свой идеал.

Не балуя хамова отродья,
Не внося губительных начал,
Я б улучшить быт простонародья
До известной степени желал.

Пусть мужик у нас не ест мякины,
Хлеб всегда пусть будет у него,
Даже в праздник щи из солонины
Пусть себе он варит… Ничего!

Я кормлю охотно попугая,
Я кормлю собаку и коня,
Рад рабочего кормить я, зная,
Что он тратит силы для меня.

Пусть тепло одет крестьянин будет:
Пусть сермягу толстого сукна
И тулуп он сам себе добудет,
Шапка тоже для него нужна,

Ну и лапти не должны быть худы
У рабочего — не то беда!
Может слечь мужик мой от простуды,
Я лишусь рабочих рук тогда.

Я совсем не враг и просвещенью —
Пусть заводят школы мужики,
Пусть детей их и письму и чтенью
Обучают сельские дьячки.

Мне рабочий грамотный полезней…
Я беречь согласен мужиков,
И в селе на случай их болезней
Разрешить больницу я готов!

Но затем, устроив быт рабочих,
Я б смотреть за ними строго стал,
И чтоб власть иметь тут, я бы прочих
Вольнодумств в реформах не желал.

Улучшенья быта — не свобода,
С улучшеньем быта мужики
Дать должны нам более дохода,
А не шляться вечно в кабаки.

Даже пусть считается свободным
Наш мужик — но только на словах,
Ведь тогда лишь будет он мне годным,
Если он вполне в моих руках,

Если всё, что труд его приносит,
Собирать возможность мне дадут.
Пусть мужик мой пашет, сеет, косит —
На себя беру я тоже труд.

Труд большой, мне с ним хлопот немало:
Нужно мне доходы собирать;
Назначение для капитала
Нужно мне приличное искать.

Я б зимой поехал жить в столицу,
Роскошью торговлю поощрять,
А потом махнул и за границу
Честь России с шиком поддержать.

Подражая рабски иностранцам,
Я б усвоил речь их, нравы, вкус —
В Лондоне б был истинным британцем,
Жить в Париже стал бы как француз.

Иль, чтоб сказкой стать молвы стоустой,
Патриота б корчил я подчас:
Стал бы есть в Париже щи с капустой,
Стал бы в Лондоне пить русский квас.

Жил везде б я пышно и богато,
И, во славу родины моей,
Чисто русский тип аристократа
Я в себе б осуществил, ей-ей!

А таких, как я, у нас немало —
Жаль, реформы губят нас вполне…
Эх, когда б их все начать сначала
Да побольше бы дать воли мне!

Не балуя хамова отродья,
Не внося губительных начал,
Я б улучшил быт простонародья
И осуществил свой идеал.

Орел французский встарь вносил
Свободу, братство и раве́нство,
И вдруг теперь он поступил
В распоряженье духовенства.
Он защищает мрак и гнет,
Он с иезуитом, он с прелатом…
Не прав ли тот, кто назовет
Орла французов — ренегатом?

Плантаторам рабов отдали напоследках,
Чтоб из рабов они сок выжали пока…
Рабов же, как зверей, запертых в тесных клетках,
Дразнить свободою хотят издалека.
Но если раб, как зверь сорвавшись с цепи, смело
По трупам палачей себе проложит путь —
Кто в этом виноват? Чье это будет дело?
Кого за сотни жертв придется упрекнуть?

У отца три сына было…
          Старший говорит:
«В вицмундире очень мило,
          И я буду сыт».

Вот другой промолвил смело:
          «Я же — на коня!..
Бить врагов — святое дело,
          Отпусти меня!»

«Ну а ты, — спросил родитель
          Третьего, — куда?»
— «Мир велик, я сочинитель,—
          Вот моя звезда!»

Старший служит, есть уж дети,
          Сам солидным стал;
Генерал второй, а третий…
          Без вести пропал.

У вас в Крезо теперь волненья,
Там прав рабочие хотят,
Для вас большое затрудненье
При этом вышло, говорят.
Как президент права народа
Должны вы свято охранять,
А как заводчик вы дохода
Себя не любите лишать.
Но вы… вы сладили с скандалом
Бригаде войска с генералом
Так беспристрастно вами тут
Был поручен третейский суд.

У министров буржуазных
Много планов, мыслей разных,
           Много есть затей;
           У простых людей —
           Только баррикады,
           Рады иль не рады…
           Да пришла пора —
                       Ça ira!

C’est vrai, mon cher![80] И спесь и чванство
Не в духе нынешних идей,
Но наше старое дворянство
Не грех бы поддержать, ей-ей!
Ведь что ж нибудь да значат предки?
Ведь что ж нибудь да значит кровь?
У нас же столбовые редки,
Дворян пекли так много вновь:
Крапивным семенем врывались
В наш круг аршинники, кутья;
Но всё же мы еще остались,
И всё же мы — особь статья!

Наш род богат был, был звездою
Екатеринина двора,
Ее щедроты к нам рекою
Лились — блаженная пора!
Нас сам Державин в одах славил,
Но вдруг — переменился взгляд,
Перевернул всё круто Павел,
Пустив в ход гатчинских солдат.
С тех пор простора стало мало
Для нашего житья-бытья
И вся Россия забывала,
Что мы у ней — особь статья.

Стеснен был ход родам дворянским,
И parvenus[81] презренных рой
Полз за кутейником Сперанским
Бюрократической стезей.
Был век подьячих, век лакеев,
Век кантонистов и ханжей,
И во главе всех Аракчеев…
Затем предания свежей
Давайте вспомним: плац-парадом
Русь увлеклась до забытья
И к нам совсем уж стала задом,
Забыв, что мы — особь статья.

Фельдфебеля, не gentil’homme’a,[82]
Успех на службе ждал тогда,
И тихим шагом в три приема
Шли люди в люди в те года.
Нам не везло в эпоху эту,
Пришлось именья заложить,
Долг опекунскому совету
Возрос, нам нечем стало жить…
Как вдруг — реформы… Стало жутко,
Но, ободрившись, думал я:
Всё это так… всё это — шутка,
Нас вспомнят… Мы — особь статья!

Но нет! Крестьянам очень ловко
Отрезан был от нас надел,
Сословных прав нивелировка
Пошла, и глядь — мы «не у дел».
В суде мы — нуль, и в земстве тоже
Наш голос часто очень слаб…
Что ж, неужели же, о боже,
И впредь так будет?.. О, когда б
За наше право крепостное,
За роскошь барского житья
Нам дать хоть что-нибудь такое,
Чтоб были б мы — особь статья.

Пусть даже в формах либеральных
В отчизне ход нам будет дан,
Взамен традиций феодальных
Пусть воскресят боярский сан,
Дадут нам власть, значенье лорда.
Нам не по сердцу было б, что ль,
И право так держаться гордо,
И политическая роль,
И средства жить полуцарями?
Нет! ряд реформ — галиматья,
Коль прежде не займутся нами,
Parbleu![83] Ведь мы — особь статья!