-- Здорово получается, -- говорили столпившиеся вокруг него райкомовцы.
-- Якши? -- вертел тюбетейку в руках второй секретарь.
-- Якши, якши, -- отвечали все.
День клонился к вечеру. Назойливо жужжали мухи, стучась в закрытые окна. Райкомовцы, утеряв интерес к вышиванию шелком, наговорившись вдоволь, сидели на своих местах и, позевывая, томились. Даже бухгалтер и тот перестал отсчитывать на счетах народные деньги, истраченные на содержание штата райкома. Но вдруг сонную тишину расколол резкий телефонный звонок. Раиса бросилась к аппарату и перепуганно зашептала:
-- Сейчас... позову... сию минуточку...
-- В чем дело? -- выбежал из кабинета всполошившийся Столбышев.
-- Обком! -- простонала Раиса.
-- Слушаю! Столбышев.
-- Ты что? Под суд хочешь? Трам, тарам, там, там!!! -- запрыгала, изрыгая ругательства, телефонная трубка. -- Очковтирательство?! Трам, там, там!!! С живого не слезу! Чтобы через два дня уборочная была кончена! Работайте днем и ночью! Не давай никому жить! Трам, тарарам, там, там!!
Полчаса трубка прыгала в дрожащей руке секретаря райкома и, казалось, что она вот-вот, не выдержав крика и забористой ругани, взорвется и разнесет в щепки и голову Столбышева и все вокруг.
-- Ну, начался штурм! -- решили райкомовцы и забегали, как угорелые, по зданию.
-- Где инструкция номер 26439?
-- Переворачивай этот шкаф!
-- Да не тут! Куда на пол бумаги швыряешь?
-- Беги скорее в "Изобилие"!
-- Стой! Не в "Изобилие", а в "Знамя победы"!
-- Не загораживай дорогу!
-- Ох! Куда на ноги прешь?!
-- Кишлак якши?
-- Иди ты со своим кишлаком, идиот несчастный!!!
-- Свистеть всех на палубу! -- закричал Столбышев, неизвестно почему пользуясь морскими терминами. -- Аврал!!!
И все потонуло в хаосе.
Не имея времени даже созвать руководящих работников на совещание в райком, Столбышев, побегав час без толка, охрипнув от крика и команд, бросился к телефону и, уцепившись за него, как за якорь спасения, захрипел:
-- Центральная! Центральная! Подключить к моему телефону все телефоны района! Срочно! Да, одновременно! Альо! Всем! Всем! Начинается всерайонное совещание по телефону!
Три часа Столбышев кричал, давал приказы и распоряжения, слушал одновременно отчеты нескольких лиц. Все совершенно перепуталось.
-- Конь сивый ногу сломал! -- кричали из колхоза "Рассвет", и одновременно из другого колхоза докладывали, что уполномоченный райкома запил и не работает.
-- Тащи в райком! -- орал Столбышев.
-- Кого? Коня?
-- Нет уполномоченного!
-- Сейчас еду!
-- Да не тебя! Другого!
-- Какого другого?
-- Альо! Альо! Матюкина в райком тащи!
-- Нет у нас Матюкина!
-- А кто сломал ногу?
-- Сивый.
-- Тащи сивого!
-- Так это же конь!
-- А почему ты говоришь, что он запил?
-- Это я говорю.
-- Кто -- я? Почему сивый пьянствует?
-- Нет у нас сивого. У нас -- Матюкин.
-- А кто ногу сломал?
-- Сивый!
-- А у нас из строя транспорт выбыл!
-- Кто говорит?
-- Утюгов.
-- Который Утюгов?
-- Нет у нас Утюгова. У нас -- Матюкин!
-- Стой, не с тобой говорю! Стойте все! Молчать! -- заорал выведеннный из себя Столбышев. -- Всем мобилизовать старых и малых, школьников и все, что движется. Нажимайте! Не давайте никому дышать! Через полтора дня уборочная и воробьепоставки должны быть кончены! Трам, тарам, там, там!!! Под суд отдам! Шкуру спущу!..
Ночью полил дождь. Спотыкаясь в кромешней темноте о кочки, промокшие до последней нитки колхозники на ощупь косили пшеницу и рожь. Кто-то кого-то впотьмах задел по ноге косой и раскроил ее до кости. Кто-то сам себя резанул серпом. Где-то свалилась груженая снопами телега с лошадьми в обрыв. Беременная колхозница, выгнанная в поле, тут же и рожала. Над районом стояли стон, ругательства, окрики уполномоченных, особоуполномоченных. Казалось, что или весь мир сошел с ума, или наступает страшный суд.
Под утро дождь перестал лить, и чуть только забрезжил мокрый рассвет, половину колхозников сняли с уборочной и бросили на ловлю воробья. Изнеможенные ночной работой люди двигались, как сонные мухи.
-- Хватай! -- толкал под руку колхозника уполномоченный, и воробей порхал в сторону. Если уполномоченный не толкал под руку, то измученный колхозник и не думал хватать.
-- Ты что стоишь? Лови!
-- Иди ты! -- мрачно отвечал колхозник уполномоченному, а тот уже маячил около другого:
-- Лови, тебе говорю!
Днем все районное начальство было потрясено неожиданным событием: Мирон Сечкин поймал и доставил в целости на приемный пункт сорок шесть воробьев. Рекорд "знатного воробьелова" Сучкиной был перебит. Столбышев вначале даже растерялся и, вызвав к себе Сечкина, стал его упрекать:
-- Нехорошо, того этого, товарищ Сечкин, подрывать авторитет партийных органов!
-- Почему? -- удивился Сечкин. -- Ведь вы же сами все время призывали всех перекрыть рекорд Сучкиной!
-- Так то так, -- согласился Столбышев, -- но вы же не маленький и понимаете, что рекорд, так сказать, должен быть организованным, в нем должна быть вдохновляющая роль партии...
-- А вы возьмите и напишите, что целый день меня вдохновляли...
-- Мда... Правильный оргвывод и честное отношение к делу, -- успокоился Столбышев.
Сечкин вышел из кабинета секретаря райкома и, не в силах от радости удержать себя, бросился бегом к воробьехранилищу.
-- Ну, вот и подложили свинью Соньке-рябой, -- еще с хода кричал он деду Евсигнею, который со старой берданкой в руках охранял воробьехранилище.
-- Ну, и слава Богу, -- обрадовался дед. -- Не видать теперь паразитке ордена, как ушей своих!..
Все же, Столбышеву, наверное, тяжело было переживать поражение выпестованной им "героини воробьеловства", потому что он пошел к Соньке-рябой, разбудил ее и, глядя на опухшее от сна лицо ее, пробурчал:
-- Почиваешь, так сказать, на лаврах, на данном этапе?
-- А чаво? -- огрызнулась Сонька. -- Я поработала, тяперича пусть другие работают!
-- Поработала, говоришь? -- возвысил голос Столбышев. -- По какому ты, того этого, участку показатели дала?! Я ставлю вопрос конкретно, на сегодняшний день, где твой рекорд?!
Сонька-рябая, не понимая причины раздражения секретаря райкома, замигала белыми ресницами и неуверенным тоном спросила: -
-- Разоблачили кого-нибудь из вождей?..
-- Я тебе покажу "разоблачили"!!! -- грозно, но с отеческими нотками в голосе прокричал Столбышев. -- Иди, лови, а не то, так сказать, я за успехи не ручаюсь!!!
Но без специальных тепличных условий, без многочисленных помощников, "знатный воробьелов" выполнила не рекордную, а простую норму улова точно на ноль процентов и столько же десятых. Звезда Соньки Сучкиной закатилась, -конечно, "не насовсем", но на поприще воробьеловства она не могла уже пожать почести, ордена и прочее, что ранее сыпалось на нее из рога партийного изобилия.
Тем временем Мирон Сечкин с помощью Евсигнея готовил еще больший рекорд на следующий день.
Дед Евсигней держал отогнутую от задней стены воробьехранилища доску, а Сечкин, подставив к образовавшейся дыре сетку, длинной палкой шарил внутри помещения.
-- Давай, давай! Ловись и большие, и маленькие!..
-- Смотри, Мирон, еще орден получишь!
-- На кой он мне? Да и не дадут. Если бы рекорд готовился райкомом, тогда -- другое дело. Ну, хватит. Отпущай доску. Они нас обманывают, а мы -их!..
На следующий день, как то и бывает при всех штурмах, Орешники украсились плакатами, лозунгами, диаграммами. Десятки людей, спасаясь от работы в поле, писали, рисовали, придумывали тексты.
-- Кто, того этого, скажет, что мы не мобилизовали все силы на выполнение плана? -- спрашивал Столбышев сам себя, разглядывая украшенные стены и заборы. -- Надо, так сказать, в отчете упомянуть о высоком уровне организационных мероприятий. "Поднять воробья на недосягаемую высоту", -прочел он один из лозунгов и прищелкнул языком: -- Правильно!
Мимо него по улице два комсомольца прогнали табун школьников младших классов.
-- Грузить снопы будем, -- на ходу рапортовал один из погонщиков.
-- Правильно! Того этого, нажимай на них! Пусть привыкают к труду.
Столбышев круто повернулся и, заложив руки за спину, пошел к райкому.
У райкома стоял грузовик, полный людей в городской одежде.
-- Вот, из области прислали на подмогу, -- доложил Матюков.
-- Опять, того этого, акушерские курсы?
-- Нет, музыканты. Эй, скрипка! Пойди сюда...
С грузовика спрыгнул худой, как щепка, человек лет двадцати и, поправляя на ходу очки, подошел к Столбышеву.
-- Мы -- студенты областной консерватории имени Чайковского, --! начал он робко. -- Мобилизовали нас на уборочную. Только, пожалуйста, нам полегче работу. Мы все скрипачи. Знаете, пальцы надо беречь...
-- Матюков! Ты, того этого, косить их пошли!
-- Пальцы, понимаете?..
-- Что мне -- пальцы? -- перебил Столбышев. -- Мне уборочную проводить надо. Разгружайтесь и айда!.. Тоже мне помощники... -- Столбышев с головы до ног окинул студента презрительным взглядом..
