её бывший муж, Риты, – грузчик знаменитой бригады лауреатов. Тоже в подшефный колхоз.
И в колхозе между ними ссора.
Он чего-то хотел.
Она не хотела.
Он её ударил.
Она устояла.
Чтоб заслонить её, я встал перед ней.
А он сказал мне: «Уйди. Это наши дела».
Я стоял.
А он ударил меня.
И я упал.
Но опять встал, чтоб её заслонить.
И он ушёл.
А все его друзья сказали: «Почему ты его хоть раз не ударил? Хоть разок?»
А я сказал, что никогда этого не делал.
Потом был концерт.
Потом Рита сидела с председателем колхоза.
И выпросила у него для меня «козла» покататься.
Он дал мне легковой «козёл» покататься.
Она была красивая.
Она была свободная.
А я никогда на легковой не ездил.
Я катался выпимши.
А она сидела с председателем.
Потом катался ещё выпимши.
Потом у меня «козла» отобрали.
Потом был банкет.
Стол богатый.
И мы поехали в Одессу на чём приехали.
Американский грузовик «Додж» три четверти.
В большой колхозной грязи до города шёл юзом.
Вертелся на грязи, но шёл вперёд, не останавливаясь.
Водитель и «Додж» – фронтовики.
Не важно.
Довезли.
А все мне в порту: «Почему ты его не ударил?»
Надоели.
И вдруг дня через два заявляется этот тип, её бывший муж, и спрашивает, где я.
Он знал, что я на смене, по её смене.
Все на меня указали.
Я думал, убьёт.
Он очень здоровый.
Ну, мешки по доскам.
Но встретил я его на рабочем месте.
А он достал из пакета что-то белое.
– Это тебе. Она мне твой размер сказала.
Это была первая в мире белая нейлоновая сорочка.
Её не надо было стирать никогда.
Помыл, повесил.
Или надел. Она на тебе сохла.
А главное – не убил.
Потом принёс ботинки какие-то, чтоб подарить.
Она ему размер сказала.
Бригада у них знаменитая.
Лауреаты Сталинской премии.
Я даже пытался их помирить с Ритой.
Не удалось.
Любила, думаю.
Мы с ней, извините, встречались у меня дома на Комсомольской, после смены.
Мама нас застала.
Утром вдруг зачем-то пришла с работы.
Никто ей не открывал.
Тыкала ключом, бедная.
Вдоль окон по веранде бегала. Стучала.
В окна заглядывала.
Двор затих.
Разглядела всё-таки.
И ушла.
Я её искал три дня.
Маму.
Город перевернул.
Нашлась.
Аж у своей троюродной сестры, с которой не разговаривала два года.
Отца у нас не было.
Умер в шестьдесят семь лет – от войны.
Она на меня надеялась.
Порт нам углём помогал.
Даже в тот колхоз хотели послать меня механиком.
Как её одну оставишь?
Может быть, она Риту не разглядела, но мы с ней домой уже не приходили.
Маму жалели.
А мама сказала, что раскусила меня, к сожалению.
И в порту меня раскусили.
– Ну, ты мог хоть раз его ударить… Хоть разок.
– Нет, – отвечал я, – не мог.
И перед ними стоял.
И перед ней стоял.
Что тут объяснять…
Они такие красивые. Они рано становятся молодыми.
Сколько ты можешь идти сзади?
Нужно что-то сказать.
Ловко, быстро и остроумно.
Вот тут и рождается талант.
На главном инстинкте.
А солнца – вся жизнь!
А моря – вся жизнь!
А пресной воды нет.
А смывать красоту не надо.
А пыльные.
А горячие.
А пахнут акацией, ковылём, полынью и ходьбой по горячему асфальту.
А на чём они передвигаются?
Эти оборванные юбки.
Эти разорванные джинсы.
И из них медленно и плавно уходят вниз быстрые, нежные, необыкновенной красоты…
А вверху какие-то майки, куски халатов, обрывки парашютов, откуда идут глаза.
А чуть лизнёшь. Незаметно.
Но обязательно, если состришь.
Солёное.
Состришь-лизнёшь-замрёшь.
И поцелуешь.
Поцелуй дороже.
Всё остальное мельче, хуже и глупее.
Поцелуй главнее.
Ты что-то говоришь внутри поцелуя.
И ты идёшь вперёд внутри.
Поцелуй – это твоё завоевание.
Твоё произведение.
В этом поцелуе всё море, всё лето и желание сказать ещё что-то, о чём сегодня можно догадываться и когда-нибудь пожалеть.
Мы – мужчины!
Наш день – 23 Февраля.
И наши милые дамы в опасной сутолоке покупают нам одеколоны и зажигалки.
А для бедных мужей носки и плоскогубцы.
Мужчины – народ думающий, принципиальный, с юмором.
Без чего бы то ни было лишнего.
Тут уж всё.
Стоит мужчина на своём.
Крепко стоит.
Мыслит всё время.
Часто мрачен.
По ночам вздыхает, ворочается.
Руки разбрасывает.
Защищает кого-то.
Ответственность несёт.
Шепчут ему, как женщине:
– Сними с себя!
Имея в виду ответственность.
Плечи освободи.
Нет, не выбежать ему из семьи, не побежать по улице к морю, не уехать поездом, не взлететь соколом, не вырваться в небо вольное.
Три женщины – жена и две дочки.
Все – дети его.
Ворочается во сне.
Хрипит! Зубами щёлкает заводскими.
Руками роет постель свою, жену беспокоит бессмысленно.
И страна на его плечах с претензиями:
– Налоги давай!
НДС, ФСБ, МВД. Хотят, хотят ребята!
Только им сотрудников кормить, а ему – детей.
Плати, корми, одевай женщин своих и на государство отчисляй.
Много у государства забот, заседаний тревожных, съездов опухших, решений ошибочных, ракет неисправных, танков устарелых, конфликтов разных.
И люди огорчают.
Гибнут люди.
Платить надо семьям.
Отдай часть, отними у своих.
Будь добр, мужчина!
Он часто мрачен.
Даже не часто, а всегда!
Ест что попало.
Пьёт что попало.
Спешит. Звонит. Широкоплечий, озабоченный.
Если заработал, в спортзал идёт, потратить на себя что-то.
Отвлечься до изнеможения, до потери сознания отвлечься!!!
От жизни отвлечься!
И выйти без дум и без сил.
И пиво с мужчинами спортзальными пить. Бесшумно!
Спортсмены.
Твёрдая рука.
Крепкая фигура.
Хорош он вне дома, вне семьи.
Почти без недостатков!
Красив. В очках.
Даже стихи какие-то.
Но для этого нужна женщина внимательная.
Не посторонняя, что дома ждёт.
А внимательная, которая бы вскрикнула:
– Вот это место – повтори, Игорь…
Повтори ей, Игорёк!
Но опасно, не потянет он ещё одну женщину, хоть и внимательную.
И крепок, и статен, и в очках.
А не отодвинешь её потом.
Вот если бы, скажем, с 23 Февраля по 8 Марта.
Но кто ж на это пойдёт?
Да и плечи уже болят от ответственности.
Поэтому бесшумно пьёт он пиво с мужчинами разными, молча выбирая друга себе.
Из сдержанных.
С кем можно и на эту тему поговорить.
Жалеет он. Куда ж девается всё это солнышко в виде любви, руки, покрытые поцелуями.
Его мужской руки.
Теперь губами только разговоры с претензиями.
Руками только рукопожатия
