Может, я слишком замахиваюсь, когда говорю, что у нас с Гамлетом есть что-то общее, но ведь передо мной тоже важная задача и у меня тоже на время ум зашел за разум, поскольку я не представляю, как к ней подступиться. Гамлету, правда, было куда легче. Дух его папаши точно растолковал ему, что к чему, а мне приходится действовать без всяких указаний, хотя что-то откуда-то тужится подсказать мне, куда идти, что делать и зачем. Не бойся, голосов я не слышу. Но все время чувствую, что наша жизнь в Нью-Йорке — нелепое, пустое фиглярство, а это не по мне.
Вот меня и заносит.
И занесло».
Молодой Мушари был крайне раздосадован тем, что Элиот не слышит голосов. Правда, в конце письма Элиота начинался явный бред. Он так подробно описывал эльсинорские пожарные машины, будто Сильвии до смерти хотелось знать о них все:
«Пожарные машины здесь выкрашены в оранжевый цвет с черными полосами — вылитые тигры! Очень впечатляет! А в воду здешние пожарные подмешивают стиральный порошок, чтобы вода сразу впитывалась в стену и быстрей добиралась до пламени. Это, конечно, здорово, если только порошок не портит насосы и шланги. Они здесь начали применять его совсем недавно и еще не знают, как он действует. Я посоветовал им написать фирме, поставляющей насосы, и рассказать об их опытах. Собираются так и сделать. Они считают, что я знаменитый пожарник-доброволец из восточных штатов. Замечательные ребята! Не чета всем этим плясунам и пустобрехам, что вечно отираются у дверей Фонда Розуотера. Они вроде тех американских солдат, с которыми я вместе воевал.
Наберись терпения, Офелия!
Твой любящий Гамлет».
Из Эльсинора Элиот направился в Вахти, штат Техас, и там его незамедлительно арестовали. Он прибрел к местному пожарному управлению небритый, весь в пыли, и начал объяснять зевакам, что правительство обязано разделить все богатства страны поровну, а то одним уже денег некуда девать, а у других ни гроша за душой. Его сочли подозрительной личностью и посадили в тюрьму. Последовал загадочный, невразумительный обмен вопросами и ответами, затем его снова выпустили на волю и взяли обещание, что в Вахти он больше не покажется.
Через неделю Элиот объявился в Новой Вене, штат Айова. Второе письмо Сильвии он написал на бланке тамошней пожарной команды. Он называл Сильвию «самой терпеливой женщиной в мире» и обещал, что ее долгому ожиданию скоро придет конец.
«Теперь я понял, — писал он, — куда мне надо податься. Мчусь туда со всех ног! Оттуда позвоню. Может, останусь там навсегда. Что я там буду делать, еще не представляю, но уверен, что скоро пойму. С глаз моих спала пелена! Между прочим, я посоветовал здешним пожарникам подсыпать в воду стиральный порошок, только сначала предупредить фирму, выпускающую насосы. Им это понравилось. Собираются обсудить этот вопрос на первом же собрании. Я уже шестнадцать часов не пью! И меня нисколько не тянет!
Привет!»
Получив это письмо, Сильвия немедленно распорядилась, чтоб к ее телефону приладили записывающее устройство — еще один подарок для Мушари. Сильвия решила, что Элиот сбрендил бесповоротно, и хотела, когда он позвонит, записать каждое слово, чтоб понять, в каком он состоянии и где находится, тогда она сможет сразу броситься за ним.
Телефон зазвонил.
— Офелия?
— О, Элиот, Элиот, где ты, дорогой?
— В Америке, среди никудышных сыновей и внуков знаменитых пионеров.
— Но где? В каком месте?
— В точности таком же, как все другие. В унылой американской дыре, в телефонной будке наполовину из стекла, наполовину из алюминия. У меня под носом — маленькая серая полка, на ней валяются американские монеты: пять, десять и двадцать центов. А еще на серой полке нацарапано шариковой ручкой извещение.
— Какое?
— «Шейла Тейлор дает всем!» Уверен, так оно и есть!
— Элиот, там есть река?
— Моя телефонная будка расположена в просторной долине рядом с огромным стоком нечистот, именуемым рекой Огайо. Река отсюда в тридцати милях к югу. В ее иле, замешанном на прахе сыновей и внуков пионеров, откармливаются громадные, как атомные подлодки, карпы. За рекой раскинулась обетованная земля Дэниела Буна [4] — холмы Кентукки, некогда зеленые, а ныне вспоротые и продырявленные тахтами, причем многие из этих шахт принадлежат Фонду, учрежденному одной занятной старой американской семейкой по фамилии Розуотер для культурных и благотворительных целей.
На том берегу реки владения Фонда Розуотера изрядно разбросаны. Зато на этом, прямо вокруг моей будки, в радиусе пятнадцати миль, куда ни плюнь, все принадлежит Розуотерам. Они не суют свой нос только в одну, весьма прибыльную и процветающую здесь отрасль — в торговлю выползками. Объявления «Имеются в продаже выползки» висят на каждом доме.
Основной статьей здешней экономики, помимо свиноводства и торговли выползками, является производство пил. Завод, выпускающий их, разумеется, принадлежит Фонду. Пилы здесь играют такую важную роль, что спортсменов школы имени Ноя Розуотера прозвали «неистовыми пилоделами». По правде говоря, мастеров, умеющих делать пилы, осталось совсем немного. Завод почти полностью автоматизирован. Умеешь справляться с игральными автоматами — значит, сможешь работать за целую фабрику, выпускать по двенадцать тысяч пил в день.
Вокруг моей будки безмятежно слоняется один такой «неистовый пилодел» — молодой человек лет восемнадцати, он обряжен в священные белый и синий цвета. С виду страшноват, но на самом деле мухи не обидит. В школе ему лучше всего давались два предмета: «Права и обязанности граждан» и «Современная американская демократия» — и то и другое преподавал баскетбольный тренер. Молодой человек твердо усвоил, что если он набедокурит, это не только подорвет республику, но погубит и его самого. В округе Розуотер для него нет работы. Для него вообще нигде ничего нет. В кармане он носит противозачаточные средства, многих это пугает и отвращает от него. Однако тех же людей пугает и отвращает то, что отец мальчишки не прибегал к противозачаточным средствам. Словом, еще один паренек, сбитый с панталыку послевоенным изобилием, еще один наследничек с вылупленными глазами. Он идет к своей девушке, а девушке чуть больше четырнадцати — этакая Клеопатра из мелочной лавки, приманка из пяти букв.
Через дорогу от меня дом пожарной дружины — четыре пожарные машины, трое пьяных, шестнадцать собак и один бодрый трезвый парень с банкой краски для металла.
— Ох, Элиот, Элиот! Слушай, возвращайся домой!
— Да разве ты не понимаешь, Сильвия? Я дома. Теперь я знаю, мой дом всегда был здесь, в городе Розуотер, округ Розуотер, штат Индиана.
— Что же ты собираешься там делать, Элиот?
— Заботиться о здешних жителях.
— Что ж, очень мило — уныло сказала Сильвия.
Она была бледная, стройная, хрупкая и утонченно-интеллигентная. Умела играть на клавесине, очаровательно болтала на шести языках. В детстве и юности Сильвия встречалась в доме у родителей со многими знаменитостями: с Пикассо, Швейцером, Хемингуэем, Тосканини, Черчиллем и Де Голлем. Она никогда не была в округе Розуотер, понятия не имела, что такое выползки, знать не знала, что может быть на земле до того безысходно плоская местность, до того безысходно серые люди!
— Я гляжу на здешних жителей, на этих американцев, — продолжал Элиот, — и вижу, что они и сами-то себя больше не любят, потому что от них никому никакой пользы. Завод, фермы, шахты на том берегу — почти всюду теперь сплошные машины. Даже для войны эти люди не нужны Америке, ни к чему. Сильвия, я решил посвятить себя искусству!
— Искусству?
— Я собираюсь любить этих сброшенных со счетов американцев, хоть они никчемны и несимпатичны. Это и будет мой вклад в искусство.
* * *
Округ Розуотер — это полотно, которое Элиот вознамерился расцветить любовью и сочувствием, — представлял собой правильный прямоугольник, на чьей поверхности другие, в основном тоже Розуотеры, набросали смелые узоры. Предшественники Элиота предвосхитили Мондриана[5]. Половина дорог в округе шла с запада на восток, половина — с юга на север. Тинистый канал длиною в четырнадцать миль делил округ на две равные части и обрывался у его границ. Прорытый прадедом Элиота, он был единственным реальным мазком заманчивой картины, которая некогда чудилась пайщикам и акционерам Розуотерского канала, призванного соединить Чикаго, Индианаполис, Розуотер и Огайо. Теперь в нем разводили бычков-подкаменщиков, красноперку, окуней и карпов. Любителям половить такую рыбку и продавали выползков.
У большинства торговцев выползками предки были акционерами и пайщиками компании Розуотерского судоходного канала «Чикаго — Индианаполис — Огайо». Когда план строительства окончательно лопнул, многие пайщики лишились своих ферм — их тут же скупил Ной Розуотер. Большая община утопистов, жившая в юго-западной части округа и называвшаяся Новая Амброзия, вложила в канал все свои сбережения и разорилась. О них никто не жалел. Единственным их вкладом в историю округа была пивоварня, которая стала поставлять знаменитое розуотерское пиво «Золотая Амброзия» и сохранила жизнеспособность до времен Элиота. На этикетке каждой бутылки была картинка с изображением земного рая, создать который собирались жители Новой Амброзии. Город-мечта был увенчан шпилями. Шпили были увенчаны громоотводами. Небо кишело херувимами.
